— Что? Ну что там? — спрашивает Крид, его полуприкрытые глаза широко открываются. Они выглядят как блюдца на его бледном красивом лице. — Что, блядь, там было написано? Я тоже на мгновение закрываю глаза, чтобы перевести дыхание, а затем снова сажусь, тяжело дыша, с колотящимся сердцем. Сначала я поворачиваюсь к Криду, и он приподнимает брови. — Я сделала это. Я в деле. Я поступила. Я поступила. Его рот открывается в шоке, когда Миранда визжит, и вскоре я оказываюсь на коленях у Крида. Он, конечно, ленивец, но, когда хочет, действует молниеносно. Его губы на моих, и он целует меня с медленным, ленивым совершенством, пока Зейд не прочищает горло и не выводит нас обоих из оцепенения. — Итак, близнецы поступили, я поступил… — он оглядывает остальную группу. — Я уже говорил вам, миледи, что последую за вами на край света. Конечно, я поступил. Если, конечно же, вы меня примете. — Виндзор пожимает плечами, странные золотые погоны, которые он прикрепил к своей униформе, мерцают, когда он пожимает плечами. Конечно, ему приходится нарушать суровый характер формы четверокурсника с золотыми нашивками на плечах. Он не был бы Виндзором Йорком, если бы не сделал этого. — Я играю в футбол за Борнстед, это официально, — говорит Зак, но Эндрю качает головой. — Я буду скучать по вам, придурки, но я собираюсь в Стэнфорд. Извините. — Он слегка съёживается и складывает руки в молитвенную позу. — И это не потому, что Гэри собирается туда, так что не верьте слухам. Я всегда знал, что мы были чем-то временным. На самом деле, я случайно отправил электронное письмо этому парню, который ходит в Академию Адамсона для мальчиков… теперь это может быть кстати. — Ты продолжишь общаться с этими интернет-чудаками, и однажды кто-нибудь из них расчленит тебя, — предупреждает его Миранда, но я так счастлива, что плачу. По моему лицу в буквальном смысле текут слёзы, и я не могу их остановить. Я внезапно встаю, и все замолкают. Я смотрю прямо на Тристана, но он ничего не говорит. Ему и не нужно этого делать. Я знаю, что он поступил. Вопрос в том, собирается ли он поехать со мной в Борнстед… или куда-нибудь ещё? Может быть, куда-нибудь с Лиззи? Мой разум цепляется за информацию о его отце, о возможности вернуть себе отца и о состоянии, увеличенном новой невестой его отца… Мой взгляд ненадолго задерживается на Заке, и он встречает мой пристальный взгляд в упор. Там тоже есть семейные проблемы, с которыми я хочу разобраться. Но сначала… — Время попкорна и кино, моя комната. Мы можем завалиться на мою кровать все вместе. — И чая, — добавляет Виндзор, поднимая палец. — Пожалуйста, не забывай. Все встают и шаркающей походкой направляются к двери, смеясь, разговаривая… Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я заметила в жизни, что, когда что-то кажется таким, обычно для этого есть причина. — Ты ведь не собираешься в Борнстед, да? — я спрашиваю Тристана, но он просто смотрит на меня так, словно чего-то ждёт. — Это то, чего бы ты хотела, Черити? Это сделало бы тебя счастливой? — Откуда у тебя этот синяк под глазом? — спрашиваю я, уклоняясь от его вопроса. В любом случае, это кажется слишком личным, чтобы отвечать, и я клянусь, у нас, вероятно, есть всего около тридцати секунд, прежде чем Миранда вернётся сюда и накричит на меня за то, что я слишком задерживаюсь. — Во время осенних каникул, где… — Я всё знаю о своём фингале; мне не нужно, чтобы ты мне его описывала. — Он протягивает руку и прикасается к своему лицу в напоминание. Я хмурюсь, но знаю, что быть придурком — это его практический способ самообороны. — И ты лучше, чем кто-либо другой, прекрасно знаешь, кто меня им наградил. — Твой отец? — Тристан пожимает плечами и отворачивается. Я делаю шаг к нему, на губах у меня вертится вопрос, который, я знаю, мне не следует задавать, но я не могу удержаться, и тогда… На этот раз на деле это Зейд врывается, чтобы приставать к нам. — Давай, Черити, пришло время праздновать, — Зейд подхватывает меня на руки и выносит за дверь и вниз по ступенькам. Мы направляемся в моё общежитие и заходим внутрь, всем подают чай, и начинается фильм. Проходит почти десять минут, прежде чем раздаётся стук в дверь, и Зак встаёт, чтобы открыть. Не говоря ни слова, Тристан заходит внутрь и присоединяется к нам. Теперь издевательства и закулисные манипуляции со стороны Харпер — это ожидаемо. Но видеть короля школы в моей комнате, поедающим попкорн? Это потрясение на всю жизнь. Глава 19 Чтобы отпраздновать моё поступление в Борнстед, мы с папой первым делом отправляемся за вафлями. Ему приходится взять с собой большую порцию травки, прежде чем мы уходим, потому что у него проблемы с едой. Или, скорее, он говорит, что ему просто не очень хочется есть. Я безумно скучала по нему, и, сидя напротив него на вокзале, я чувствую этот нескончаемый страх, который овладевает каждой клеточкой моего тела и не отпускает. Мои мечты разбогатеть и поселить папу в особняке, чтобы он наслаждался своей пенсией, сейчас кажутся кучей дерьма, наивной прихотью защищённой девочки. Чарли… он умирает. Этот прилив чувств почти непосилен для меня, но ради папы я подавляю все их и прячу подальше. Позже они поднимут свои уродливые головы и укусят меня за задницу, я просто знаю это. — Мы можем поговорить? — спрашиваю я его позже тем же вечером, когда он сидит на диване и потягивает горячий шоколад со взбитыми сливками, посыпанный сверху красной и зелёной посыпкой. Я развешиваю украшения, но у меня дрожат руки. Я скрываю свои эмоции от Чарли, возвращаясь к сладкому аромату сосны и покрытых соком веток. Все ребята в городе — и я не думаю, что это случайность. Нет, это определённо сделано специально. Либо они хотят быть ближе ко мне…, либо им меня жаль. Я не могу решить. Но, честно говоря, я рада, что они приехали в Круз-Бей на зимние каникулы. Знать, что у меня есть люди на случай, если мне понадобится поддержка — это бесценно. Текстовые сообщения — это хорошо, видео-чат — ещё лучше, но нет ничего лучше, чем держать за руку того, кого любишь. Это незаменимо. Слёзы щиплют мне глаза, но я продолжаю развешивать украшения, вытаскивая одно за другим из коробки. Там есть глазированный керамический круг с фотографией меня в младенчестве, баюкающейся на руках у папы. Там он выглядит совсем другим человеком, у него гладкая кожа, полные щёки, рот приподнят в искренней улыбке. Я чуть не теряю самообладание, когда вижу это украшение. — Конечно, Мишка-Марни, о чём хочешь поговорить? Я оглядываюсь через плечо и задаюсь вопросом, стоит ли вообще поднимать этот вопрос. Дело в том, что я должна знать. И я полагаю, что Чарли Рид — единственный человек, который, возможно, захочет сказать мне правду. — Изабелла, она… — папа замолкает, не донеся кружку с горячим какао до губ. — Она твоя дочь? Наступает долгое напряжённое молчание, настолько сильное, что я задаюсь вопросом, собирается ли он вообще мне отвечать. — Почему ты так подумала, милая? Я вешаю специальное украшение на верхушку ёлки, прежде чем обернуться, одетая в пушистую фланелевую пижаму, из-за которой, я уверена, парни вышли бы из себя. Если им понравилась пижама утки, что ж, эта пижама с оленями и гигантскими рогами на капюшоне может серьёзно раскачать их лодку. — Она действительно похожа на тебя и на меня. И когда я вошла после уроков в прошлом году, ты плакал. Я знаю, ты сказал, что просто рад, что я наконец-то встретила свою сестру, но это нечто большее, так ведь? Папа отводит взгляд, как будто ему невыносим этот разговор. — Я не знал, — шепчет он сдавленным голосом, таким напряжённым, что я внезапно чувствую себя тварью. Я никогда не должна была поднимать эту тему, только не когда он в таком состоянии. Он оглядывается на меня, лицо его решительно хмурится. — Я не знал, что она моя, иначе я бы… Я бы не позволил Дженнифер разлучить нас. — Я знаю это, — выдыхаю я, подходя и садясь рядом с ним. Я наклоняюсь ближе, и он обнимает меня одной рукой. — Ты любишь своих детей больше всего на свете. Поверь мне, я непревзойдённый эксперт в этом вопросе. — Чарли смеётся, но это заканчивается приступом кашля, из-за которого носовой платок, которым он пользуется, усеян красными пятнами. Так совпало, что это тот самый носовой платок, который Тристан подарил мне в первый день третьего курса. — Ты в порядке? — шепчу я, но Чарли только качает головой и отмахивается от меня. — Марни, я хочу, чтобы у тебя были нормальные отношения с твоей матерью. И с твоей сестрой тоже. Таким образом, когда я уйду… — Не надо, пожалуйста, — злюсь я, внезапно садясь и проводя руками по лицу. — Пожалуйста, не говори так. — Марни, есть разница между тем, чтобы оставаться позитивной и прятать голову в песок. Ты знаешь, что я люблю тебя, милая, и, если бы я мог, я был бы рядом с тобой, пока не состарюсь и не поседею. Однако иногда вселенная не даёт нам того, чего мы хотим. — Новая малышка, Марли, она тоже твоя? — я бросаю взгляд на Чарли, но он просто качает головой. — Я не знаю. Дженнифер, кажется, так думает, но мы не знаем наверняка. На данный момент это не имеет значения. На самом деле, нам лучше этого не знать. — Как ты можешь так говорить? — шепчу я, чувствуя, что начинаю ломаться. Я стараюсь оставаться сильной, но иногда даже у самых выносливых из нас бывают переломные моменты. — Если она твой ребёнок, ты имеешь право знать. Она имеет право знать. Ты лучший отец, чем тысяча Адамов Кармайклов. Его деньги не делают его хорошим человеком или отцом, и ты это знаешь. — Для неё же лучше иметь молодого, здорового отсутствующего отца, чем вообще не иметь отца. Марни, я тоже это ненавижу. Правда. Но что хорошего будет в том, чтобы разрушить их семью? Изабелла любит мужчину, которого всегда считала своим отцом, и о ней хорошо заботятся. Дженнифер тоже, и Марли тоже. Теперь у тебя там есть жилье, и… — Я люблю тебя, но я устала, — выпаливаю я, обрывая разговор и вставая, чтобы поцеловать Чарли в лоб. Я не могу справиться со стольким сразу, не сломавшись. — Хочешь, я помогу тебе лечь в постель? Он смеётся, но в этом звуке в равной степени смешаны и меланхолия, и веселье. — Я всё ещё могу уложить себя в постель, Мишка-Марни, не волнуйся. — Я помогаю ему подняться с дивана, и он ещё раз обнимает меня перед сном. — Подумай о том, что я сказал, хорошо? Иногда всё не идеально, но мы делаем всё, что в наших силах, с тем, что у нас есть. Он направляется по коридору и закрывает за собой дверь. Я опускаюсь на пол перед рождественской ёлкой и смотрю на то украшение, слёзы текут по моему лицу. Через некоторое время я больше не могу этого выносить. Я достаю свой телефон и отправляю сообщение Заку, выскальзывая через парадную дверь, чтобы встретить его, когда он подъезжает на своём оранжевом «Макларене». — Я никуда не смогу поехать, я не хочу оставлять его одного, но я не могу этого вынести. Зак, я не могу. Я не могу просто сидеть здесь и смотреть, как он умирает. Зак заключает меня в объятия и притягивает к себе, прижимая так крепко, что на мгновение я чувствую себя защищённой от всего уродства этого мира. Насколько это странно? Парень, который когда-то был источником большей части моей тьмы, теперь стал светом, который прогоняет её прочь. — Ты сможешь, Марни, ты достаточно сильна для этого. И если по какой-то причине ты почувствуешь, что колеблешься, я буду для тебя этой силой. — Я прячу лицо под курткой Зака, пряча замерзающий кончик носа от холодного зимнего воздуха. От него пахнет грейпфрутом и свежевыстиранной одеждой и, может быть, немного яблочным сидром и корицей. — Ты пахнешь Рождеством, — шепчу я, закрывая глаза. Зак гладит меня рукой по затылку, запуская пальцы в мои волосы. — Мои мама и сестра услышали о том, что я готовил на День благодарения, и потребовали повторить представление. Мы с нуля испекли печенье с патокой и пили сидр. — Повисает пауза, и Зак выдыхает, когда я отодвигаюсь назад и смотрю ему в лицо. Он такой серьёзный и прочая ерунда, пока не замечает оленьи рога на моем капюшоне. — Ты… нарядилась в Рудольфе? — он натягивает капюшон мне на голову, а затем наклоняется, чтобы взглянуть на меня своими тёмными, задумчивыми глазами. — У Рудольфа был бы красный нос, — ворчу я, протягивая руку, чтобы потереть свой собственный. — Он уже достаточно красный? Потому что я серьёзно думала, что просто вырядилась как Блитцен… или что-то в этом роде. (прим. Блитцен — ещё один олень из упряжки Санта Клауса) Зак смеётся, этот низкий, мягкий, приятный звук так не сочетается с его большими, широченными плечами и внушительным взглядом, что я улыбаюсь. Несмотря ни на что, я действительно улыбаюсь.