– Она что же, боялась? – Я точно знаю, что поначалу боялась. Потом она, кажется, привыкла. Место у нас приличное, тихое, так что бояться и впрямь нечего. – Я понимаю. Теперь расскажите, пожалуйста, про вчерашний день. Вы знали, куда она собиралась пойти? – Я ее не видела с самого вторника, – покачала она головой, но тут же что-то, видно, вспомнила. – Мы тогда вышли с детьми погулять. Она что-то сказала, будто чувствует себя неважно и собирается сходить к врачу. Потом сказала, что заодно сходит и в кино. Точно, в "Элизиум11; я еще предупредила, что там идет очень длинная картина, но она ответила, что все равно успеет на последний автобус и что нисколько не боится возвращаться домой так поздно. И вот, то самое, чего я боялась и против чего предостерегала, то и произошло… – Ее одолели слезы, и она принялась вытирать их платочком. Дети вернулись в гостиную и таращили глаза на дядю, доводящего их Силию до слез. Один из малышей подбежал к Силии и обнял ее, а второй, которой постарше, бросился со своими маленькими кулачками на Лэнигена. – Успокойся, малыш, – засмеялся тот, пытаясь угомонить рассвирепевшего мальчика. – Он, верно, подумал, что это вы довели Силию до слез, – сказала миссис Хаскинс, появившаяся в дверях. – Ну, не душка ли? Поди к маме, Стивн. Наконец-то детей уняли и снова увели. – Скажите, пожалуйста, – опять начал Лэниген, когда они остались одни, – а почему вы тогда испугались вдруг в четверг? – Как, то есть, почему? Да я бы сама ни за что не стала возвращаться так поздно одна. Расстояние, правда, небольшое, но совершенно темно, а тут еще эти деревья – нет, страшно все-таки. – Может быть, у вас была какая-то особая причина? – А что, разве этой причины недостаточно?– Ее снова одолели слезы. – Такая молодая и чистая. Ее предшественница, Глэйдис, была не многим старше Элси, а все же с ней я никогда по-настоящему не дружила, хоть мы и частенько ходили вместе гулять. Та никогда ни перед кем не терялась, но Элспет… – Она так и не закончила фразу, но тут же взволнованно спросила: – Скажите мне правду, над ней не… не надглумились? Я слышала, будто ее нашли совершенно голую. – Нет, – покачал Лэниген головой. – Мы никаких таких следов не обнаружили. И вовсе она не была голая, а вполне прилично одета. – Я рада, – сказала она просто. – Впрочем, вы сможете прочесть обо всем в вечерних газетах. – Он встал. – Вы нам очень помогли, и я уверен, что если вы вспомните что-нибудь еще, вы дадите нам знать. – Непременно!– воскликнула она и в порыве чувств протянула ему руку. Лэниген пожал ее и, к немалому своему удивлению, почувствовал, что рука у нее сильная, как у мужчины. Он направился к двери, но ему вдруг пришла одна мысль, и он остановился:- Кстати, как относился к Элспет мистер Серафино? Он не позволял себе лишнего? – Да, с вами надо держать ухо востро!– воскликнула она, бросив на него восхищенный взгляд. – Ну, так как? т Он был к ней неравнодушен, – кивнула она. – Правда, он делал вид, будто совершенно ее не замечает, он даже почти с ней не разговаривал, но так и пожирал ее глазами, когда ему казалось, что никто не видит. Он, знаете, из тех, кто одними глазами раздевает девушку догола. Глэйдис говорила об этом не раЗ, но ей это даже доставляло удовольствие. – И что же с ней было? – О, миссис Серафино возревновала и уволила ее. Вообще, когда женщина начинает ревновать, она чаще всего права. – Почему же она не наняла няню постарше? – А где вы найдете женщину постарше, которая согласится возиться с детьми, работать шесть дней в неделю и ложиться только в два или в три утра? – Да, вы, пожалуй, правы. – А кроме того, нанимает-то не она одна 12 Лейтенант Ибен Дженнингс из Барнардз-Кроссингской полиции был угловатый мужчина лет шестидесяти без малого, с вечно слезящимися голубыми глазами, которые он поминутно вытирал платочком. – Что ты будешь делать!– сказал он, когда Хью Лэниген вошел в кабинет. – Как только июнь на дворе, так они у меня начинают слезиться и текут до самой зимы. – Это, видимо, аллергия какая-нибудь. Надо сходить к врачу. – Да разве я не ходил? Еще года два назад. Ок установил, что я чувствителен к целой куче вещей, но среди них не было ни одной, которая была бы характерна как раз для июня. Боюсь, что у меня аллергия к курортникам. – Могло быть, но ведь они появляются лишь к концу июня. – Правильно. А может, глаза у меня предчувствуют их появление? Ну как, узнал что-нибудь? Лэниген бросил на стол фотографию, которую ему дала миссис Серафино. – Мы отдадим это газетчикам. Вдруг что-нибудь получится … – Да, дурнушкой ее не назовешь, – сказал Дженнингс, вглядываясь в фотографию. – Во всяком случае куда красивее, чем была сегодня в морге. Лично я, знаешь, люблю полненьких. Никакого сравнения с этими костлявыми дамочками, как это модно нынче. По-моему, женщина без округлостей – вообще не женщина, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Я понимаю, что ты имеешь в виду, Ибен. – У меня тоже есть новости, Хью. Поступила медицинская экспертиза. – Он протянул начальнику лист бумаги. – Прочти-ка вот этот абзац. – Ого, девица была на втором месяце, – тихонько присвистнул Лэниген. – Да. Кто бы мог подумать! Кто-то, видно, сыграл с ней в голопузики. – Да, теперь дело принимает совершенно новый оборот. Все, кто знад ее, в том числе миссис Серафино, ее подруга Силия и миссис Хаскинс, считали ее ужасно робкой. Никакого мужчины вроде не было. Зайди на минуточку, Билл, – бросил он полицейскому, который как раз проходил мимо. – Да, сэр. – Уильям Нормэн был молодой человек серьезного, делового вида, с темными волосами. Хотя он и знал Хью Лэнигена с самого раннего детства и они называли друг друга по имени, все же – и это было характерно для Нормэна – он встал по стойке смирно, когда к нему обратился начальник. – Садись, Билл. Нормэн сел на один из стульев, но всем своим видом показывал, что внутренне он сохранил стойку смирно. – Прости, пожалуйста, что мне не удалось отпустить тебя вчера ночью, но не было замены, хоть ты убейся. В день помолвки даже полицейскому полагается выходной. – О, все в порядке, сэр. Элис ничуть не обиделась. – Да, Элис чудная девушка и из нее получится чудесная жена. Впрочем, все семейство чудесное. – Да, сэр. Благодарю вас. – С Бэдом Ремзеем я вместе рос, и Пегги я тоже помню в детских штанишках. Немножко они старомодные и уж очень строгие по части нравственности, но вообще – соль земли, только и могу сказать. И они, ты прав, нисколько не обиделись, что даже в день помолвки ты отправился на службу, а даже, я уверен, наоборот. – Элис мне потом сказала, что немного погодя все начали расходиться, так что и потерял-то я очень немного. Ремзеи вообще не любят засиживаться допоздна, – добавил он, слегка покраснев. – Ну-ка, посмотрим, – нагнулся Лэниген над столом, где под стеклом лежал график. – Ты вышел в обход ровно в одиннадцать. – Да, сэр. Я ушел в половине одиннадцатого, чтобы надеть форму. Патрульная машина подбросила меня на Эльм-сквер за несколько минут до одиннадцати. – И ты патрулировал от Марпль- до Вайн-стрит? – Да, сэр. – Ты знаком с рабби Смоллем? – Мне его как-то показали. С тех пор я его видел не раз. – А вчера ночью? Он говорит, что ты ему попался навстречу, когда он шел домой из синагоги. Примерно в половине первого. – Нет, сэр. После того как я проверил все двери в Гордонском блоке – это было где-то в двенадцать с четвертью – и до часу мне никто не попадался. – Странно. Раввин говорит, что ты с ним даже поздоровался . – Нет, сэр, не вчера. Мы с ним встретились поздно ночью несколько дней тому назад, я с ним тогда действительно поздоровался, но не вчера. – Ну ладно. Что ж ты сделал, когда дошел до синагоги? – Проверил, заперта ли дверь. Во дворе стояла машина, и я осветил ее фонариком. Затем я отбил время в ящике. – И ничего необычного ты не заметил? Не слышал? – Нет, только машину. Да и необычного тут мало. – Окей, Билл. Спасибо. – Лэниген отпустил его. – Раввин утверждает, что видел Билла?– спросил Дженнингс, когда Нормэн вышел. Лэниген утвердительно кивнул.