Краска гнева залила его смуглое лицо. Он медленно встал из-за кухонного стола. – Давай, давай. Выкладывай теперь все. На что ты намекаешь? Она немножко испугалась, но зашла слишком далеко, чтобы отступить. – Ты думаешь, я не видела, как ты пожирал ее глазами? Откуда я знаю, что ты не встречался с ней, когда она была выходная? А то даже здесь, когда меня дома не было? – Вон оно что! Стоит мне посмотреть на девушку, и все – я уже сплю с ней. А потом, когда она мне надоела, я взял и убил ее. Вот это ты хотела сказать? Теперь осталось только, чтобы ты выполнила свой гражданский долг и пошла в полицию… – Ты же знаешь, Джо, что я этого никогда не сделаю. Я только подумала, что, может быть, кто-нибудь видел тебя с ней. Тогда я могла бы сказать, что это вы по моему поручению поехали. Он схватил сахарницу со стола. – Мне бы следовало разбить тебе голову за это! – Да? Только не вздумай разыгрывать передо мной целку, Джо, – завизжала она. – И не говори мне, что не стал бы волочиться за домработницей. Я видела, как ты сажал ее в машину с детьми, и как ты увивался вокруг нее, когда помогал ей сойти. Мне ты почему-то никогда не помогаешь. Я наблюдала за вами вот из этого самого окна. А Глэйдис ты забыл? С ней у тебя тоже ничего не было? Разве она не ходила совершенно голая у себя в комнате, пока ты тут распивал кофеи при почти открытых дверях? И сколько раз… В дверь позвонили. Вошел Хью Лэниген. – Миссис Серафино? Мне нужно спросить вас кое о чем. 11 Элис Хаскинс, проживавшая по улице Брин-Мор 57, мать двух детей и в ожидании третьего, провела начальника полиции в гостиную. Пол был весь обтянут светло-серого цвета ковром, мебель – модерная датская, как-то странно изогнутая, из полированного тикового дерева и парусины, но сиделось в ней, в высшей степени удобно. Пластина из черного ореха на стеклянных ножках служила кофейным столиком. На одной из стен висела большая абстрактная картина, смутно напоминающая женскую голову, а на второй – маска из черного дерева с тщательно выведенными чертами лица в белом. Повсюду стояли хрустальные пепельницы и почти все они были доверху забиты окурками. Это было одно из тех помещений, которое могло выглядеть красивым, но только при условии, что оно было бы тщательно убрано и все лежало бы на своем месте. Меж тем в комнате царил настоящий балаган: на полу валялись игрушки, красный детский свитер повис на кресле из гнутой стали, обтянутой белой кожей, на камине стоял недопитый стакан молока, на диване валялась помятая газета. Миссис Хаскинс, маленького роста и худенькая, если не считать выпирающего живота, заковыляла к дивану, смахнула газету на пол и села. Похлопав рукой место рядом, она пригласила Лэнигена сесть тоже, придвинула к нему хрустальную сигаретницу и сама тоже взяла сигарету. Лэниген было потянулся к красивой настольной зажигалке, стоявшей на столике, но она коротко бросила:”Не работает” и поднесла ему зажженную спичку. – Силия вышла с детьми, но должна вот-вот вернуться . – Мне не к спеху, – сказал Лэниген и подошел прямо к делу: – Скажите, она очень дружила с Элспет? – Силия дружит со всеми, мистер Лэниген. Она из тех дурнушек, что берут добротой. Что-то же должно быть и у некрасивой девушки. Некоторые берут умом да участием во всякого рода кампаниях, а некоторые – добродушием и чуткостью. Силия принадлежит ко второй категории. Она веселая, добродушная и прямо души не чает в детях. И они в ней тоже. Я их только произвожу на свет, заботится же о них – и то с самого начала – она, Силия. – Она у вас уже давно? – Еще с первых родов. Мы ее наняли, когда я была на последнем месяце. – Значит, она намного старше Элспет? – Господи, еще бы! Силии двадцать восемь, а то и двадцать девять уже. – Она с вами разговаривала об Элспет? – О, да. Мы с ней разговариваем обо всем? Понимаете, она не просто прислуга, но мы с ней как бы друзья. Понимаете, хотя образование у нее и не ахти какое, зато у нее уйма здравого смысла. Она кончила всего семь или восемь классов, но кое-где побывала и разбирается в людях. Элспет она жалела. Впрочем, Силия всех жалеет. В данном случае, однако, не без основания, кажется. Эта Элспет была здесь совёршенно чужая и это, конечно, не остается без последствий. К тому же она была очень робкая: никуда не ходила, ни с кем не знакомилась. Силия играет в кегли, ходит летом на танцы, а зимой на каток, но сколько она ни уговаривала Элспет, та никогда не соглашалась пойти тоже. Только изредка она брала ее с собой в кино, зато в будни они много бывали вместе – с детьми, конечно. А вот, чтобы пойти погулять – на это Элспет ни за что не соглашалась. – Вы, верно, не раз говорили с Силией о ней? – Конечно. Силия думала, что у нее натура такая робкая – такие вещи бывают, – а может, у нее платья не было подходящего. Лично я думаю, что знакомые Силии были чересчур уж стары для Элспет. Лэниген порылся в кармане и достал любительскую фотографию Элспет с детьми. – Эту фотографию дала мне миссис Серафино. Другой в доме не было. Как по-вашему – похоже? – О, вполне. – Понимаете, мы хотим опубликовать ее в газете… – С детьми? – О, нет. Ее одну. – Что ж, общественное мнение должно быть в курсе дела, – сказала она сухо, – но только я не думала, что это дело полиции. – О, дело обстоит как раз наоборот, – засмеялся Лэниген. – Мы не столько хотим помочь прессе, сколько рассчитываем на то, что она поможет нам. Может быть, нам удастся реконструировать, как она провела вчерашний день. – О, извините, пожалуйста! – Так как же, по-вашему? Эта фотография подходит? Она еще раз взглянула на карточку. – Да, очень похоже. Элспет была очень милая девушка, вы не находите? Полненькая, но отнюдь не толстая. К тому же я видела ее чаще всего с детьми, без пудры и помады, без прически. Где вы видели женщину, которая выглядела бы привлекательно, когда она возится со шваброй или с детьми? Я ее только один раз видела в вечернем платье, на высоких каблуках, причесанную, и она выглядела очень, очень мило. Она только что было поступила на работу к Серафино. А, вспомнила! Это было в феврале, в день рождения Вашингтона. У нас были два билета на бал полицейских и пожарников, и мы их, конечно, отдали Силии… – Конечно, – пробормотал Лэниген. – Так вот, – заколебалась она, покраснев. – Простите, пожалуйста! – Не стоит извиняться, миссис Хаскинс. Все отдают эти билеты – чаще всего прислуге. – Ну, так вот, – продолжала миссис Хаскинс. – Как и следовало ожидать, Силия пригласила не кого-нибудь из своих друзей, а Элспет. Она пришла тогда к нам, потому что муж обещал подбросить их на бал. У парадного послышался шум, и миссис Хаскинс сказала: – Это Силия с детьми. Чуть не вырвав дверь из петель, двое детей ворвались в гостиную, и Хью Лэниген угодил вдруг в настоящий водоворот: двое детей, миссис Хаскинс и рослая, некрасивая Силия. Обе женщины пытались раздеть детей, снять с них накидки и свитера. – Я пойду накормлю их, Силия, – сказала миссис Хаскинс, – а вы сможете поговорить с этим джентльменом. Он пришел по делу бедной Элспет. – Я Хью Лэниген, начальник полиции, – представился он, когда они остались в гостиной одни. – Я вас знаю. Видела вас на балу. Вы тогда возглавили с женой Большой круг. Она у вас красавица. – Благодарю вас. – И умница тоже. Сразу видно, что голова у нее варит. – Варит? О, я понял. Да-да, вы совершенно правы. Вы, я вижу, неплохо разбираетесь в людях, Силия. А какого вы были мнения об Элспет? – Что ж, – ответила Силия, подумав. – Все считали ее тихой такой, робкой. Но внешность часто бывает обманчивой. – Что вы хотите сказать этим? – Ну, она была скорее гордой, чем робкой, хоть и не выпячивала свою гордость. Так как у нее никого здесь не было, а я здесь уже давно, то и взяла ее под свою опеку. Как-то миссис Хаскинс дала мне эти два билета на бал, я ее и взяла с собой. И что вы думаете? Она очень весело провела тогда вечер. Не пропустила ни одного танца, а в перерыв у нее даже кавалер появился. – Она действительно была веселая? – Ну, она, конечно, не хохотала все время, но мне было ясно, что ей хорошо. – Начало, что и говорить, многообещающее. – Увы, это было не столько началом, сколько концом. С тех пор я много раз пыталась взять ее с собой на танцы, на вечеринки, но она так и не пошла со мной ни разу. У меня масса друзей и я запросто могла бы взять ее с собой хоть каждый четверг – даже подобрать ей кавалера, – но она ни в какую не соглашалась. – Вы ее ни разу не спросили – почему? – Спрашивала, конечно. Но она всегда отвечала, что то нет настроения, то устала, то голова болит, то ей надо вернуться домой пораньше. – Может быть, она действительно чувствовала себя неважно… – Да бросьте! Какая же девушка отказывается пойти на танцы только потому, что у нее болит голова? Я сначала подумала, что у нее нет подходящего платья, но потом мне пришла другая мысль. – Понизив голос, она продолжала: – Как-то я сидела у нее и ждала пока она оденется – мы собирались с ней в кино. Она была уже почти одета. Осталось только причесаться. Пока она возилась с прической, я взглянула на вещи, которые лежали на столе. Там была и такая цветная коробка, а в ней – множество шпилек, брошек, булавок; знаете, как у всех девушек. Я не то чтобы порылась, а все-таки заметила там и золотое обручальное кольцо. Я ей тогда и сказала: "Ты никак замуж собираешься, Элси?" Просто в шутку так. Она тогда густо покраснела, захлопнула коробку и сказала, что это ее матери кольцо. – Вы думаете, она была замужем, но никто об этом не знал? – Это многое бы объяснило, не так ли? – Возможно. А что думала об этом миссис Хасинс? – Я ей ничего не сказала об этом. Раз сама Элси держала это в тайне, то мне тем более не следовало говорить об этом. А то миссис Хаскинс рассказала бы кому-нибудь еще, узнали бы Серафино, и Элспет могла бы тогда лишиться места. Правда, невелика потеря, и я ей даже не раз говорила, что ей надо бы подыскать себе другое место. – А что, разве миссис Серафино относилась к ней нехорошо? – Нет, почему же? По-моему, относилась неплохо. Они, конечно, не дружили, как дружим мы с миссис Хаскинс, но это вообще бывает очень редко. Все же мне не нравилось, что ей приходится оставаться по ночам одной с детьми, да еще и комната была у нее прямо внизу.