Когда она полчаса спустя вышла из своей каморки, на ней было желтое льняное платье без рукав, белые туфли, белые же перчатки, а подмышкой – белая сумочка из кожзаменителя. Коротко остриженные волосы были строго зачесаны назад и затянуты белой лентой. Мистера Серафино уже не было на кухне, зато была его супруга, все еще в халате и шлепанцах, и пила вторую чашку кофе. – Вы выглядите чудесно, Элси, – сказала она. – У вас что-то предвидится сегодня особое? – Нет, просто схожу в кино. – Что ж, счастливого пути! Вы не забыли ключ? Девушка открыла сумку и показала ключ, пристегнутый к молнии кошелечка. Вернувшись в свою комнату и закрыв за собой дверь, она прошла в небольшой коридорчик и вышла из дома через заднюю дверь. Как раз когда она дошла до угла, подошел и автобус, она села сзади у открытого окна, сняла перчатки, порылась в сумке и достала оттуда старомодное, массивное обручальное кольцо. Она надела его на палец и снова натянула перчатки. Джо Серафино спустился на кухню полностью одетый и свежевыбритый. – Уже ушла?– спросил он. – Ты имеешь в виду Элспет? Только что вышла. Почему ты спрашиваешь? – Я подумал, раз ей нужно в Линн, то я мог бы ее подбросить. – С какой стати ты поедешь вдруг в Линн? – Мне надо в гараж. Верх стал плохо закрываться. На днях, в дождь, он застрял посредине, и я весь промок. – О чем же ты раньше думал? – Погода стояла хорошая, так что я и забыл, – миролюбиво ответил он. – Но только что передавали, когда я брился, что к вечеру, может быть, польет дождь. Впрочем, к чему этот допрос? – Почему допрос? Разве уж нельзя ни о чем спросить? Когда ты вернешься? Или об этом тоже нельзя спрашивать? – Почему же? Спрашивай. – Так когда же ты вернешься? – Не знаю. Может быть, задержусь в городе. Там в клубе и перекушу, – ответил он сердито и вышел из кухни. Она слышала, как хлопнула входная дверь и завелась машина. Она посмотрела на дверь няниной комнатушки и задумалась. Почему это муж, который вел себя всегда так, словно он вовсе не замечает девушку, вдруг вызвался подвезти ее в Линн? И с чего это он вдруг побрился? Обычно он брился непосредственно перед тем как пойти в клуб: у него такая борода, что к вечеру ему опять пришлось бы побриться. Чем больше она думала обо всем этом, тем более ее одолевали сомнения. Почему, например, девушка так долго задержалась сегодня? Она ведь свободна уже с двенадцати, а осталась, накормила детей, уложила их спать, хотя никто ее об этом не просил. Другая няня ни за что не стала бы. Она же ушла только в половине третьего. Может быть, нарочно задержалась, дожидалась Джо? А это вечное запирание двери на задвижку? До сих пор она только посмеивалась над этим. Когда речь заходила о прислуге, как это чаще всего и происходило в беседах с подругами, она частенько говорила об этом: – А моя Элспет всегда запирает дверь изнутри на задвижку. Боится, наверно, как бы вдруг не зашел Джо и не застал ее раздетой или в постели. Она всегда смеялась при этом, словно уже одна мысль о том, что ее муж может проявить интерес к прислуге, была смешной. Но вот теперь эта мысль ей отнюдь уже не казалась смешной. А вдруг Элспет запирается не от Джо, а от нее? К ней ведь можно пройти и через задним дверь. Может быть, Джо и заходит к ней оттуда, зная, что дверь на кухню заперта на задвижку и, значит, жена им не помешает. Ей пришла еще одна мысль. Хотя девушка у них уже более трех месяцев, а друзей у нее, кажется, нет никого. Все остальные девушки с кем-то встречаются в выходной. А у Элспет только и есть что эта кобыла Силия, которая работает у Хаскинсов. Может быть, она как раз оттого ни с кем не дружит, что завела шашни с Джо? Она высмеяла самое себя за эти дурацкие подозрения. Она ведь была с Джо практически все время: то дома, а то в клубе каждую ночь. То есть каждую ночь, кроме четверга. А в четверг Элспет была как раз выходная… Мельвин Бронштейн уже несколько раз потянулся к телефону, но все-таки не снял трубки. Был седьмой час, и все уже ушли. Эл Бекер, правда, еще не ушел, но он сидел в своем кабинете и, судя по груде бумаг на его столе, уйдет еще нескоро. Ничто ему не мешало позвонить Розалии. В остальные дни он думал о ней не слишком часто, но по четвергам, когда они обычно встречались, она не выходила у него из головы. Эта связь длилась уже целый год и стала для него привычкой. По четвергам она обычно звонила ему вечером, они встречались где-нибудь в ресторане, обедали, затем выезжали за город и останавливались в каком-нибудь мотеле. В полночь он всегда отвозил ее домой, так как няня, которую приходилось нанимать, не хотела оставаться с детьми дольше. Однако последнее время этот порядок нарушился. Ни в прошлый, ни в позапрошлый четверг они не встречались. И все из-за ее нелепого страха, что муж, мол, нанял сыщиков, чтобы следить за каждым ее шагом. Она ему даже не разрешала позвонить по телефону. – Но почему? Не думаешь же ты, что он даже на то пойдет, чтобы подслушать твои телефонные разговоры? – Нет, но если ты мне будешь звонить, я не выдержу и приду. Тогда все начнется с начала. Он обещал. Уж очень она настаивала, да он и сам заразился ее страхом. И вот опять наступил четверг. Ему ужасно хотелось позвонить ей, хотя бы лишь чтобы узнать – не произошло ли каких-либо изменений. Он был уверен, что если бы он только поговорил с ней, она не устояла бы: страх уступил бы желанию, которое мучило ее, он знал, ничуть не меньше, чем его самого. Вошел Бекер и, скрывая свои истинные намерения, сказал как бы между прочим: – Я чуть не забыл, Мел. Салли просила прихватить тебя сегодня на ужин. ' Бронштейн внутренне улыбнулся. С тех пор как Эл и Салли его как-то увидели с Розалией месяц тому назад, они всячески пытались заманить его по четвергам к себе. – Спасибо, Эл, но сегодня я не могу. В другой раз, ладно? – Ты, что ли, собираешься ужинать дома сегодня? – Не-е-ет, у Дебби сегодня собирается, как обычно, ее кружок бриджа. Где-нибудь перекушу, а потом пойду в кино. – Тогда вот что, мой мальчик. Почему бы тебе не прийти к нам после кино? У Салли новые какие-то пластинки. Говорит – первый сорт. Мы бы послушали, затем спустились бы вниз, опрокинули бы стаканчик. – Что ж, если проеду мимо, я, может, и заскочу. – Послушай, у меня идея получше, – не отставал Бекер. – Давай позвоним Салли, что я тоже не приду, мы бы тогда пошли куда-нибудь на пару, поужинали бы в ресторане, выпили бы, в кино бы пошли либо поиграть в кегли, словом – гужанули бы. – Отстань, Эл. Мне хочется побыть сегодня одному. Поезжай себе домой, поужинай, отдохни. Может, я загляну попозже. – Он встал, обошел стол, обхватил своего компаньона за плечи и легонечко потянул его к двери. – Поезжай, поезжай, я тут все закрою. Немного погодя он снял трубку и набрал номер. Послышались гудки, но никто не ответил. Он бросил трубку на рычаг. Был уже седьмой час, когда доктор кончил с осмотром. Элспет поблагодарила секретаршу за отпечатанную на ротаторе примерную диэту, а также за брошюрку о беременности, тщательно сложила их и положила в сумку. Уже у двери она спросила – нет ли поблизости телефона? – Внизу в вестибюле, но вы можете позвонить и отсюда, если желаете. Элспет покраснела и покачала головой. Секретарша понимающе улыбнулась. Она нашла автомат, вошла в будку, набрала номер, молясь в душе, чтобы он оказался дома. – Это я, родной, Элспет, – шепнула она, когда на другом конце раздался его голос. – Нам обязательно нужно встретиться сегодня. Это очень, очень важно. Она слушала некоторое время, затем снова заговорила. – Ты ничего не понял. Мне нужно сказать тебе что-то очень важное… Нет, по телефону нельзя… Я звоню тебе из Линна, но сейчас же еду назад. Давай поужинаем где-нибудь вместе. Может, в ’‘Прибое”? А потом я бы сходила в кино… – Услышав его ответ, она кивнула, словно он мог видеть ее. – Да я знаю, что в кино ты пойти со мной не можешь сегодня. Но ведь покушать-то тебе все равно надо. Почему же нам не поужинать вместе? Я буду в "Прибое” где-то около семи… Постарайся, родной… Если ты до половины восьмого не придешь, я буду знать, что ты не смог. Все же постарайся, ладно? Перед тем как пойти на автобусную станцию, она зашла в кондитерскую. Попивая кофе, она достала брошюрку про беременность и несколько раз прочитала ее из корки в корку. Убедившись, что хорошо усвоила эти простейшие правила, – о них только и говорилось в брошюре, – она засунула ее под обивку сиденья. Взять с собой домой она не решалась: вдруг она попадется на глаза миссис Серафино… 6 Была половина восьмого, когда Джейкоб Вассерман позвонил у двери раввина. Дверь открыла миссис Смолл. Это была худенькая, но полная жизни женщина с огромной копной светлых волос, которая, казалось, оттягивала ее голову в сторону. У нее были большие голубые глаза и открытое лицо, которое можно было бы назвать наивным, если бы не маленький решительный подбородок. – Входите, мистер Вассерман, входите! Вы же знаете, как мы вам всегда рады. Услышав фамилию, раввин, который сидел и читал какую-то книгу, тоже вышел в холл. – О, мистер Вассерман! Мы как раз поужинали, но хоть чаю с нами выпьете. 4Приготовь чай, дорогая. Он провел гостя в гостиную, а жена пошла на кухню поставить чайник. Раввин положил раскрытую книгу, которую он держал в руке, на маленький столик обложкой вверх и вопросительно взглянул на гостя. Вассерман вдруг подумал, что у раввина хоть и мягкие, добродушные глаза, но вместе с тем и пронзительные. Он с усилием улыбнулся. – Вот какое дело, рабби. Когда вы только пришли в нашу конгрегацию, вы высказали мысль, что вам следовало бы присутствовать на заседаниях правления. Я был совершенно того же мнения. В конце концов, коль мы наняли раввина и хотим, чтобы он помог нам руководить общиной и развивать ее, то чего же лучше, чем его участие в совещаниях, где разрабатываются и обсуждаются все мероприятия, касающиеся жизни общины. Они, однако, проголосовали против. И знаете, чем они это оправдывали? Тем, что раввин, дескать, наемный работник конгрегации. Допустим, что на повестке дня будет стоять вопрос о его зарплате или о продлении контракта. Ведь неудобно же будет. А чем все это кончилось? За все время мы ни разу вопросов этих не обсуждали – до последнего-вот заседания. Так как до летних каникул осталось всего несколько недель, то я и внес предложение решить вопрос о продлении договора на будущий год. Вошла миссис Смолл с подносом на руках. Разлив чай по стаканам, она взяла один себе и села. – И что же вы решили?– спросил раввин. – Так ничего и не решили. Отложили до следующего заседания, то есть до воскресенья. Раввин уставился на свой стакан и наморщил лоб. Затем, не поднимая головы, словно размышляя вслух, сказал: – Сегодня у нас четверг, до заседания, значит, осталось три дня. Если бы вы были уверены, что договор будет продлен, а голосование – одна лишь формальность, вы сообщили бы мне о результатах голосования только в воскресенье. Если бы вы и не были уверены на сто процентов, но считали бы, что договор, вероятнее всего, будет все-таки продлен, вы бы сказали мне об этом при нашей ближайшей встрече, то есть в пятницу вечером в синагоге. Но если у вас серьезные сомнения, или вы боитесь, что договор не продлят, вы бы не стали дожидаться пятницы, – чтобы не испортить мне субботу. Поэтому, то обстоятельство, что вы пришли ко мне сегодня, может означать только то, что у вас имеются серьезные основания опасаться, что договор со мной не будет продлен. Я угадал? Вассерман восхищенно закачал головой. Затем он повернулся к жене раввина и шутливо пригрозил ей пальцем. – Никогда даже не вздумайте обмануть мужа. Он в два счета выведет вас на чистую воду. – Он повернулся обратно к раввину. – Нет, рабби, вы не угадали, то есть угадали, но не совсем. Я вам сейчас все объясню. У нас сорок пять членов правления. Вы только подумайте – больше чем в Дженерел Электрик или в Юнайтед Стейтс Стиль. Но вы знаете, как это бывает: каждый, кто что-нибудь сделал для синагоги или сделает, может быть, в будущем, попадает в правление. Все-таки почет. Хоть и не нарочно, а получается так, что в правлении сидят обычно более состоятельные члены общины. Не у нас одних, а почти во всех конгрегациях. Из сорока пяти членов только человек пятнадцать регулярно приходят на заседания. Еще человек десять являются от случая к случаю. Остальные же приходят лишь на годовое собрание. Ну так вот. Если на заседание правления придут лишь первые пятнадцать членов, те, которые приходят регулярно, мы получим при голосовании решающее большинство – эдак четыре к одному. Для большинства из нас голосование – одна лишь формальность, и если бы только вопрос был поставлен на голосование в тот раз, всё уже было бы кончено. Но кто-то предложил отложить голосование на неделю, а это-то предложение мы никак не могли отвергнуть: мы всегда откладываем голосование, когда вопрос важный. Однако они выдвинули это предложение неспроста: у Эла Бекера и его бражки что-то на уме. Он вас явно не любит, этот Эл Бекер. Только вчера мне стало известно, что они обзвонили всех тех тридцать членов правления, которые никогда на заседаниях не присутствуют. Ни в какие дискуссии по существу они вдаваться не стали, а сразу пустили в ход нажим. Когда Шварц мне рассказал об этом вчера, я попытался связаться с этими людьми тоже. Однако я опоздал: они уже обещали свою поддержку Бекеру и его друзьям. Вот как обстоят дела, рабби. Если на ближайшее'заседание правления придут только те члены, которые являются всегда, то мы запросто проголосуем за. Но если он соберет все правление… – он развел руками, ладонями кверху. – Сказать правду, все это не является для меня неожиданностью, – тоскливо сказал раввин. – Ведь я придерживаюсь традиционного иудаизма. Когда я решил стать раввином, то более или менее таким же, каким был мой отец и даже дед, то есть вести жизнь ученого. Не отгородиться от народа, не в слоновой башне, а в гуще общины, в постоянной заботе о ней. Однако чем дальше, тем больше я прихожу к убеждению, что мне – и мне подобным – нет места в современной еврейской общине в Америке. Наши конгрегации хотят, чтобы раввин был чем-то вроде секретаря, организовал бы кружки, произносил бы речи, содействовал бы слиянию синагоги с церквями. Может быть, это и нужное дело; может быть, я безнадежно отстал от века, но это не для меня. Мне кажется, общая тенденция состоит в том, чтобы подчеркнуть наше сходство с другими религиями, тогда как наши традиции ставят во главу угла подчеркивание наших различий. Мы не просто другая секта с незначительными особенностями; мы – нация жрецов, посвятившая себя служению Богу, потому что Он избрал нас для этого.