— Стойте тут, Проспер… Никого не впускайте. Рамюэль бросился к лестнице, вбежал в холл, увидел швейцара, разговаривавшего с шофером. — Директор пришел? Швейцар дернул подбородком, указывая на директорский кабинет. У вращающейся двери Мегрэ уже собрался было выколотить трубку о каблук ботинка, но раздумал и, пожав плечами, снова зажал ее в зубах. Трудно отказаться от первой утренней трубки, самой приятной за день. — Директор ожидает вас, господин комиссар… В холле еще не было оживления. Только приезжий англичанин что-то обсуждал с курьером, да, держа в руках шляпную картонку, прохаживалась взад и вперед девочка-подросток с тонкими и длинными, как у кузнечика, ножками — должно быть, принесла заказ от шляпницы. Мегрэ вошел в кабинет директора, тот молча пожал ему руку и указал на кресло. Застекленную дверь закрывала изнутри зеленая занавеска, но стоило слегка раздвинуть ее, и видно было все, что делается в холле. — Не угодно ли сигару? — Нет, спасибо. Собеседники уже давно знали друг друга и не нуждались в лишних словах. Директор носил брюки в полоску, черный облегающий пиджак и галстук, как будто вырезанный из жести. — Вот… И он подтолкнул к Мегрэ регистрационную карточку: «Освальд Дж. Кларк, промышленник из Детройта[1]. Приехал из Детройта. Прибыл 12 февраля. Сопровождающие лица: жена — миссис Кларк; сын — Тедди Кларк, семи лет; гувернантка сына — Эллен Дерромен, двадцати четырех лет; Гертруда Бормс — сорока двух лет, горничная. Номер — 203». Телефонный звонок. Директор ответил нетерпеливо. Мегрэ сложил карточку вчетверо и засунул ее в бумажник. — Которую же? — Миссис Кларк. — А-а!.. — Первым делом я уведомил полицию, тут же позвонил нашему врачу, который живет совсем рядом, на улице Берри. Он ждет внизу. По его мнению, миссис Кларк удушили нынче утром между шестью часами и половиной седьмого. Директор был мрачен. Такому человеку, как Мегрэ, нечего было объяснять, что случившееся являлось бедствием для отеля, что если бы была хоть какая-то возможность замять дело… — Значит, семейство Кларк прибыло неделю назад, — пробормотал комиссар. — Что за люди? — Приличные… Вполне приличные… Сам Кларк — рослый американец, представительный и холодный, лет сорока, а может быть, сорока пяти. Жена — вот несчастная! — кажется, по происхождению француженка… Возраст? Двадцать восемь — двадцать девять лет… Я ее видел мельком… Гувернантка — хорошенькая женщина… Горничная — она же бонна маленького Тедди, простоватая и довольно сварливая особа… Да вот еще, забыл вам сказать… Кларк вчера утром уехал в Рим… — Один? — Насколько я понял, он приехал в Европу по делам… У него завод по производству шарикоподшипников… Ему нужно побывать в столицах разных стран, и на это время он решил оставить жену с сыном и свой персонал в Париже. — Уехал? Каким поездом? Директор схватил телефонную трубку. — Алло? Швейцар?.. Каким поездом уехал вчера мистер Кларк? Да, да, из двести третьего номера… Вы никого не посылали на вокзал с его багажом?.. Ах, он взял с собой только саквояж?.. Поехал на такси?.. Кто отвез? Дезире?.. Ну, все, благодарю… Вы поняли, господин Мегрэ? Уехал вчера в одиннадцать часов утра на такси. Шофер — Дезире, который почти всегда стоит около нашего отеля. Кларк взял с собой только саквояж… — Разрешите, я тоже позвоню… Алло! Дайте, барышня, Уголовную полицию… Уголовная полиция?.. Люка? Кати сейчас же на Лионский вокзал… Справься, какие поезда на Рим были вчера — с одиннадцати часов утра. Он продолжал давать указания, а тем временем трубка его почти угасла. — Скажи Торансу, пусть найдет такси, где шофером Дезире. Да, да. Тот, что обычно стоит напротив «Мажестика». Надо узнать, куда он отвез клиента, высокого худого американца, которого вчера посадил у подъезда отеля. Понял?.. Он поискал глазами, куда выбить трубку. Директор пододвинул ему пепельницу. — А вы бы все-таки выкурили сигару… Горничная страшно расстроилась… Я полагаю, правильно сделал, что сказал ей… А гувернантка нынче не ночевала в отеле. — На каком этаже их номер? — На третьем. Из окон вид на Елисейские поля… Расположение такое: спальня мистера Кларка отделена гостиной от спальни его жены… Потом комната мальчика, комната горничной и наконец комната гувернантки… Хозяева потребовали, чтобы всех поместили в одном номере. — Ночной швейцар уже ушел? — Да. Но с ним можно поговорить по телефону. Я знаю, однажды он мне понадобился, и я звонил ему. Жена его — консьержка в новом доме, в Нейи… Алло! Позовите к телефону… Через пять минут уже было известно, что миссис Кларк накануне одна ездила в театр и вернулась в начале первого. Горничная не выходила из дому. А гувернантка не обедала и не ночевала в отеле. — Ну что ж, пойдем вниз, посмотрим, — вздохнув, сказал Мегрэ. В холле уже началось оживление, но никто не подозревал, какая трагедия произошла ночью в отеле, пока все спали. — Мы с вами пройдем вон там… Пожалуйте вслед за мной, господин комиссар. И вдруг директор нахмурил брови. Вращающаяся дверь повернулась, пропустив в луче солнца молодую элегантную даму. Пройдя мимо курьера, она спросила по-английски: — Для меня ничего нет? — Это она, господин комиссар, мисс Эллен Дерромен… Шелковые, туго натянутые чулки, прекрасно сшитый серый костюм. Корректный вид, как и подобает человеку, тщательно совершившему свой утренний туалет. На лице ни малейшей тени усталости — наоборот, щеки розовые от февральского утреннего холодка. — Хотите с ней поговорить? — Не сейчас… Подождем немного… И Мегрэ направился к сидевшему в уголке холла инспектору, которого он привез с собой. — Не теряй из виду эту барышню… Если она войдет в свой номер, стой у двери… Гардеробная. Большое зеркало повернулось на шарнирах, перед комиссаром и директором открылась узкая лестница. Сразу кончилось все — позолота, сочная зелень декоративных растений, изящество и оживление. Снизу тянуло кухонными запахами. — Эта лестница ведет на все этажи? — Да. И таких у нас две: обе идут от подвалов до мансард… Но только хорошо зная дом, можно пользоваться ими. На этажах, например, надо отворить в коридоре узенькую дверь, такую же, как и все другие двери, только без номера — ни одному клиенту никогда и в голову не придет… Было около одиннадцати часов. Теперь уже не пятьдесят, а, пожалуй, сто пятьдесят человек копошилось в подвалах — одни в белых поварских колпаках, другие во фраках официантов, третьи в фартуках, какие носят слуги, приставленные к винному погребу; много было женщин, подобных «трем толстухам» Проспера Донжа, исполнявшим черную работу… — Пожалуйте сюда… Только осторожнее, а то можете запачкаться или поскользнуться… Коридоры тут узкие… Сквозь стеклянные перегородки все наблюдали за директором, а главное за полицейским комиссаром. Жан Рамюэль подхватывал, можно сказать, на лету талоны, которые ему подавали, и мгновенно проверял взглядом содержимое подносов. Всех неприятно озадачивало появление полицейского, стоявшего у раздевальни. Доктор, очень еще молодой человек, которого предупредили о прибытии Мегрэ, поджидал его, покуривая сигарету. — Закройте дверь… Труп лежал на полу среди металлических шкафов. Доктор, выпустив колечко дыма, сказал вполголоса: — Вероятно, ее схватили сзади… Она недолго отбивалась… — И труп не тащили по полу!.. — добавил Мегрэ, разглядывая черное платье умершей… — Никаких следов пыли… Или преступление совершено здесь, в раздевалке, или же убитую перенесли сюда — вероятно, два человека: одному трудно было бы ее пронести через этот лабиринт узких коридоров… В шкафу, где был обнаружен труп, нашли сумочку из крокодиловой кожи. Комиссар открыл сумочку, достал оттуда револьвер и, проверив, поставлен ли он на предохранитель, сунул его себе в карман. Больше ничего важного в сумочке не оказалось: только носовой платок, пудреница и несколько кредиток, около тысячи франков. За дверью гудел человеческий улей. Без передышки двигались подъемники для блюд, непрестанно звенели звонки, сквозь стеклянную перегородку кухни видно было, как там ворочают тяжелые медные кастрюли, насаживают на вертела по десятку цыплят. — Не надо ничего трогать, пока не приедут из прокуратуры, — предостерег Мегрэ. — Кто обнаружил труп? Ему указали на Проспера Донжа, чистившего кофеварку. Мегрэ увидел высокого рыжеволосого человека, огненно-рыжего, как говорится, по виду лет сорока пяти — сорока восьми. У него были голубые глаза и изрытое оспой лицо. — Давно он у вас? — Пять лет… Раньше служил в «Мирамаре», в Каннах. — Серьезный человек?