Операция была проведена с нарочитым шумом. Даже старик-антиквар, забившийся, как крот, в свой темный магазин и медленно чахнувший там, очнулся и, шаркая подошвами, вылез на порог. Было около шести часов вечера. Витрины неказистых магазинов на улице Сен-Пер были освещены очень скудно, но на улице еще не угасли сиреневые сумерки. Черная машина полицейской префектуры примчалась с набережной, издавая такие громкие гудки, что все антиквары и букинисты вздрагивали в своих лавках. Завизжав тормозами, машина остановилась у края тротуара, и из нее выскочили три человека чрезвычайно решительного вида, словно агенты полиции, вызванные на место кровавого происшествия. К двери магазина направился только Мегрэ, и как раз в эту минуту к стеклу прилипла, словно переводная картинка, испуганная и бледная физиономия приказчика. Один из инспекторов свернул в переулок, желая удостовериться, что из магазина нет запасного выхода, а второй, оставшийся на тротуаре, имел карикатурно-грозный вид благодаря своим густым усам и мрачному, недоверчивому взгляду — Мегрэ нарочно выбрал такого инспектора. В магазине стены были обтянуты восточными коврами, в нем царило глубокое спокойствие, и приказчик чуть-чуть оправился от волнения. — Вам надо господина Атума?.. Я пойду посмотрю, тут ли он… Но комиссар уже отстранил его с дороги. В глубине магазина он заметил как бы щель между коврами, увидел пробивавшийся сквозь нее красноватый свет и услышал негромкий разговор. Вскоре он очутился в маленькой комнатке, устроенной из четырех ковров: обстановку ее составляли диван с разноцветными кожаными подушками и украшенный перламутровыми инкрустациями столик, на котором дымился в чашках черный кофе по-турецки. В комнатке стоял какой-то человек, несомненно собиравшийся уйти и, по-видимому, перепуганный не меньше, чем приказчик. Другой человек, удобно расположившийся на диване, курил сигарету с позолоченным мундштуком и что-то говорил на иностранном языке стоявшему гостю. — Вы господин Атум, не так ли?.. Я комиссар Мегрэ из Уголовной полиции… Посетитель поспешил ретироваться. Вскоре стукнула входная дверь, затворившаяся за ним. А Мегрэ, мирно присев на краешек дивана, с любопытством рассматривал маленькие чашечки, в которых был подан черный кофе. — Вы не узнаете меня, господин Атум?.. А ведь мы с вами когда-то провели вместе полдня… Право. Это было лет восемь назад… Прекрасное путешествие мы совершили!.. Вогезы, Эльзас!.. Если память мне не изменяет, мы расстались с вами у пограничного столба… У толстяка Атума было очень моложавое лицо и великолепные глаза. Изысканно одетый, надушенный, с дорогими перстнями на пальцах, он сидел в уголке дивана, поджав под себя ноги, и эта комнатка, освещенная лампой на мраморной подставке, скорее напоминала лавку восточного базара, чем уголок парижского магазина. — Что вы тогда натворили?.. Какие-то пустяки, насколько помнится… Но документы у вас были не в порядке, и французское правительство предложило вам совершить путешествие до границы… Вы, разумеется, в тот же вечер вернулись во Францию, однако приличия были соблюдены, и, полагаю, у вас нашлись могущественные покровители… Атум, ничуть не утратив спокойствия, сидел напротив Мегрэ неподвижно, как сытый кот. — После этого вы стали банкиром — ведь во Франции для тех, кто манипулирует деньгами ее граждан, не требуется девственной чистоты прошлого, отсутствия судимостей… Но у вас опять случились неприятности, господин Атум… — Позвольте спросить, господин комиссар… — Зачем я к вам пожаловал? Так? Ну что ж, откровенно говоря, я еще и сам этого не знаю. Меня ждет машина, у дверей стерегут люди. Возможно, что мы уедем отсюда вместе с вами… Рука у господина Атума не дрожала, когда он зажег новую сигарету, предложив жестом закурить и Мегрэ, который, однако, отказался. — Но может случиться и так, что я преспокойно уйду, а вас оставлю здесь… — От чего же это зависит? — От того ответа, который вы дадите мне на один безобидный вопрос. Я прекрасно знаю вашу скромность в отношении чужих секретов и, как видите, заранее принял меры, чтобы победить ее… Так вот, у вас в бывшем вашем банке служил счетоводом человек, которому вы очень доверяли, можно сказать, ваша правая рука, — заметьте, я не говорю — «ваш сообщник». Звали этого человека Жан Рамюэль… Я хотел бы знать, почему вы расстались с таким ценным помощником, точнее говоря, почему вы выставили его за дверь?.. Наступило довольно долгое молчание. Атум, по-видимому, размышлял. — Вы ошибаетесь, господин комиссар… Я не выставил Рамюэля за дверь, он ушел от меня добровольно, по причине слабого здоровья, насколько помнится… Мегрэ встал. — Ну что ж, в таком случае придется осуществить первое решение… Не угодно ли вам последовать за мной, господин Атум?.. — А куда вы собираетесь везти меня? — На границу… Еще раз… На губах Атума заиграла легкая улыбка. — Но теперь мы отвезем вас на другую границу. Мне, знаете ли, ужасно хочется проехаться в сторону Италии… А мне говорили, что вы так поспешно покинули эту страну, что позабыли отбыть пятилетний срок тюремного заключения за мошенничество и выдачу чеков без покрытия… Следовательно… — Присядьте, господин комиссар… — И вы полагаете, что мне не придется встать через минуту? — А что вы собираетесь делать с Рамюэлем? — Вероятно, отправим его в подобающее для него место. Что вы об этом думаете? — И вдруг, резко изменив тон, Мегрэ добавил: — Ну, довольно, Атум. Мне сегодня некогда волынку тянуть… Я, конечно, понимаю, что Рамюэль держит вас в руках…. — Должен признаться, что неосмотрительной болтовней он может причинить мне большие неприятности. Банковские операции — весьма сложное дело… А у Рамюэля была страсть во все совать свой нос… Не знаю, не лучше ли для меня будет вернуться в Италию… Разве только, вы дадите мне определенные гарантии… Например, если Рамюэль заговорит о некоторых вещах, вы не станете считаться с его словами, поскольку все это уже дело прошлое и я с тех пор стал честным коммерсантом. — Ну что ж, это в пределах возможного… — В таком случае я могу вам сказать, что мы с Рамюэлем расстались после довольно бурного объяснения… Я действительно обнаружил, что он в моем банке работает на самого себя и совершил немалое количество подлогов… — Полагаю, что вы сохранили документы? Атум захлопал глазами и признался шепотом: — Но и он, со своей стороны, сохранил другие документы, так что… — Так что вы держите друг друга в руках… Ну вот, Атум, я хочу, чтобы вы немедленно отдали мне улики против Рамюэля. Атум все еще колебался. Что хуже? Тюрьма итальянская или тюрьма французская? Наконец он встал. Приподнял висевший за диваном ковер, который прикрывал несгораемый шкаф, вделанный в стену, отпер его. — Вот подложные векселя, в которых Рамюэль подделал не только мою подпись, но и подписи двух моих клиентов… Но, предположим, вы найдете у него красную записную книжечку, в которую я заносил кое-какие свои операции. Я был бы очень признателен, если б вы… А проходя через магазин позади Мегрэ, он нерешительно проговорил, указывая на великолепный персидский ковер: — Интересно, понравился бы вашей супруге этот узор? Было половина девятого, когда Мегрэ вошел в ресторан «Купол» и направился в ту часть обширного зала, где за столиками обедали. Он явился один, шел, как всегда, сбив котелок на затылок, засунув руки в карманы пальто, и, казалось, занят был только поисками свободного места. Вдруг он заметил низенького человечка, перед которым стояла тарелка с набором закусок и кружка пива. — А-а, Люка!.. Около тебя свободно? Он уселся с довольным видом, как человек, предвкушающий вкусный обед, потом встал со стула, чтобы сдать свое пальто гардеробщику. За соседним столиком какая-то вульгарная и сварливая женщина, которой подали блюдо с лангустой внушительных размеров, кричала противным голосом: — Гарсон!.. Принесите мне другой майонез… А то этот мылом пахнет… Мегрэ повернулся, посмотрел на нее, потом на человека, сидевшего рядом с нею, и как будто удивился самым искренним образом: — Вон как!.. Господин Рамюэль! Какая встреча!.. Будьте любезны представить меня… — Моя жена… Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции… — Очень рада познакомиться, господин комиссар. — Бифштекс, жареный картофель и две кружки пива, гарсон! И Мегрэ посмотрел на тарелку Рамюэля, на которой лежали макароны без масла и без сыра. — Знаете, что я думаю? — вдруг сказал он сердечным тоном. — По-моему, господин Рамюэль, вам всегда не везло… Мне эта мысль пришла сразу же, как я вас увидел… Ведь есть такие люди, которым ничего не удается, и я заметил также, что они, эти неудачники, вдобавок страдают всякими болезнями или же неприятными уродствами… — Он уж постарается подцепить все, что угодно, лишь бы оправдать свой мерзкий характер, — вмешалась Мари Делижар, принюхиваясь к новому майонезу, который ей принесли. — Вы человек умный, образованный, работящий, — продолжал Мегрэ, — и десять раз могли бы составить себе состояние… И удивительное дело, ведь вы бывало действительно не раз едва не достигали превосходного положения… Ну хотя бы в Каире… А затем в Эквадоре… Однако всякий раз получалось так: быстрый взлет, но тут же падение, и вы оказывались еще ниже, чем были… Устраиваетесь вы, скажем, на отличное место в банке… И, словно нарочно, вам попадается банкир-мошенник, какой-нибудь Атум, и вам приходится уйти от него… Люди, обедавшие вокруг, конечно, и не подозревали, к чему приведет этот разговор. Мегрэ говорил шутливым, непринужденным тоном и с аппетитом принялся за свой бифштекс, Люка сидел, уткнувши нос в тарелку, а Рамюэль, казалось, был очень занят своими макаронами. — Кстати, я совсем не думал, что мы встретимся на бульваре Монпарнас, я полагал, что вы уже сидите в вагоне скорого поезда и катите в Брюссель… Рамюэль и бровью не повел, только пожелтел еще больше и судорожно сжал вилку. Зато его спутница воскликнула: — Что? Что такое? Ты собрался ехать в Брюссель и не сказал мне ни слова?.. Что это значит, Жан?.. Опять какая-нибудь женщина, а? Но Мегрэ благодушно сказал: — Могу вас заверить, мадам, что женщины тут ни при чем, успокойтесь!.. Но ваш муж… Я хочу сказать, ваш друг… — Нет, именно муж… Не знаю, что он вам наговорил по этому поводу, но мы женаты по всем правилам… Пожалуйста, вот вам доказательство… Она с лихорадочной торопливостью порылась в сумочке и вытащила оттуда пожелтевшую бумагу, сложенную в десять раз и уже протершуюся на сгибах. — Смотрите, вот наше брачное свидетельство… Свидетельство было написано по-испански и пестрело гербовыми марками и печатями республики Эквадор. — Отвечай, Жан, зачем тебе понадобилось ехать в Брюссель? — Да я вовсе не имел такого намерения…