– Вот, правильно. Гнилой человек, не зря вокруг тебя вертелся. Верно я говорю? Начальник кивнул со знанием дела. – Душа-че-ло-век. – Какая душа? – Фомка стукнул кулаком по столу. – Я говорю, что гнилой! – А-а-а, это да, есть от него запашок подозрительный. – Ну вот! Явился, видишь ли, ирти… иртифакт искать, а сам вокруг Аленки круги наворачивает. – Да не найдет, – качнул головой начальник, – нету его во дворце. – А ты почем знаешь? – Так листок их… ик… ихний… направление не указывает. – На арти… артэ-фахт? – Ну так. Раньше всегда показывал, где он. При-маг-ни-чи-вал-ся. А потом – бац, и все, перестал. Исчез, стало быть, артефакт. А как тут не исчезнуть, когда столько народу по дворцу шляется? Понаехали, все покои забили. А нам следи за каждым. Как за всеми уследить, особенно если сокровище свое они каждый день таскали показывать? Накануне вот всяким просильцам лично предсказания вещал. А в день исчезновения к послам носили, но тем просто шар посмотреть дали, самого-то не призывали. А вечером принцессе блажь в голову стукнула. Глядят, а нет ничего. Вот и подняли шум. Из «Звездного агентства» прискакали, потыкались, потыкались, про награду и наказание узнали и сдулись. Король тогда осерчал, сказал, чтобы лучших из лучших звали и чтобы без права выбора. – Эх, – я вздохнула, – а с покоями что? – А что с ними? – В моих кто жил? – А кто там только не жил. Даже мужиков селили! Некуда было, столько понаперло. Их в женское крыло запихнули, а баб выше, чуть ли не на чердак. Их поменьше тогда здесь шастало. Больше те шлялись, которые разнюхивали, как артефакт обратить. Нам король строгий наказ дал молчать, чтобы ни-ни, никому ни слова. Про артефакт этот и про обращение. – А как его обращать? – Я подперла голову рукой, чтобы не упала в тарелку с салатом, и сильнее скосила глаза на начальника. – Да как! Волшебный же ж… ик… чтоб его… Целовать, значит… ик… надо. – Целовать? – А то! Чтоб в мужика превратился. Хотя я бы в жизни не подумал, – охранник пошленько захихикал, – это как артефакт в мужика одним поцелуем превратить? Там, кажись, не в поцелуях-то дело. Мужчину мужчиной женщина делает, а иначе не-э-э-э-т… Но о том сам артефакт рассказал, когда король спросил. Хотя… может, соврал. Поглядел на принцессу, запнулся и выдал про поцелуй. Я бы тоже запнулся, когда так глядят, что прямо счас схарчат вместе с листиком. – А когда целовать надо? – не отставала я от разговорчивого начальника. – В ночь полнолуния, успеть нужно до рассвета. А то на рассвете – тюх, и нет его. – Как нет? – Испарится. Улетит на свободу, и все, нет у вас артефакта-предсказателя. До покоев меня нес, взвалив на плечи, Фомка. Затащив в женское крыло и доперев до моей комнаты, напарник внес меня внутрь и уронил на кровать со словами: «Отдыхай! И чтобы ни-ни!» Развернувшись, Фомка с чувством выполненного долга проследовал прочь, громко хлопнул дверью и едва не снес что-то в коридоре. Вслед за грохотом послышался недовольный голос дворцовой экономки, которая вздумала прочитать Фоме проповедь. Последовавший вскрик показал, что долго слушать напарник не стал, а, кажется, просто взвалил строгую даму на свое богатырское плечо и куда-то поволок. Как ни странно, на помощь экономка не позвала, и мне даже послышался кокетливый смех, который постепенно затих вдалеке. – Вот нормально! Ему подвиги, а мне «отдыхай!» – Я приподнялась на руках, потом сползла с кровати и, пошатываясь и ухватившись за спинку, стала скидывать ботинки. Один улетел с моей ноги под тумбочку, второй под кровать, а платье я бросила прямо на пол. Наплевав на ночную рубашку принцессы, в которой тонула, завалилась на постель в нижнем белье. Пьяной женщине тоже хочется либо подвигов, либо любви, потому что зачем напиваться, если ведешь себя прилично, как трезвая? Однако объект и подвигов, и любви находился далеко, где-то в дворцовом лазарете, куда я в таком состоянии не могла доползти. А еще за жертвой моего покушения вдохновенно ухаживали санитарки. Хотя, согласно последним данным, доставленным по моей просьбе в караулку, Мик ничего себе не сломал – сказались твердость врезавшегося в стены подноса и мягкость принявшего на себя удар вельможи. Царедворец тоже попал в лазарет, но только потому, что слишком громко верещал, и ему выписали успокоительного. Мои же собутыльники еще долго ржали над очередной выходкой артефакта, а начальник припомнил все проделки солнечного духа с тех пор, как сам с ним познакомился. Когда у обоих от смеха заболели животы, Фомка уже вовсю называл предсказателя золотым мужиком, с которым вот никогда скучно не будет, позабыл напрочь про собственные шишки и требовал (почему-то от меня) быстро отыскать и обратить артефакт, чтобы было потом, с кем вместе покутить. – Как только найдешь, сразу бросайся на него, Аленка, чтобы не испарился, и целуй. – Ты для верности не только целуй. Голову даю на отсечение, наврал он с поцелуями. Кто так мужика мужиком делает? Хвать его, чтобы не вырвался, и обращай. Я махала на обоих руками, молча жевала свой салат и безбожно напивалась. Потом на подвиги потянуло, а Фомка потащил меня в спальню. Я рвалась выяснять отношения с Миком, а меня никто не слушал. Улеглась поперек кровати, свесив руки и ноги, и вдруг увидела на тумбочке поднос с фруктами (сервис, куда деваться!). Терпкость пенистого пойла давала о себе знать, и, перебивая своеобразный вкус того, чем напоил нас охранник, я набила рот виноградом. Им же, сладким, попыталась заесть горечь пьяного разочарования, но не помогло. Изо всей силы стукнула кулаком по спинке кровати и, рыдая, произнесла: – Никто меня не любит. – Я люблю, – послышался голос, пробудивший во мне неутолимую жажду крови. – Ты! – прошипела, подняв голову и указав двоящимся пальцем на возникший у окна артефакт. Хоть с одним, да выясню сегодня отношения! – Ты знаешь, кто такой? Увидев невинный взгляд янтарных глазищ и совершенно ангельское выражение лица волшебного предсказателя, который к тому же нагло и с явным удовольствием меня разглядывал, я запустила в проекцию подушкой. Мужчина только улыбнулся шире, когда подушка пролетела сквозь него. – Отчего ты не ищешь меня, бурчонок? – невозмутимо продолжил он. – Чего? С чего это я бурчонок? – Ты так славно бурчишь! – Вот противный артефакт! – ответила в сердцах, а он в один голос со мной передразнил: – Противный артефакт! – Я уже привыкла к богине и неотразимой, – поставила его перед фактом. – Да ты хоть знаешь, как мне надо тебя найти? – Я почему-то провела ладонью по горлу, пытаясь выразить всю степень моего желания. – Прямо сейчас очутилась бы в будущем, а там тебя вот так, – я перекрутила в руках покрывало, изображая процесс удушения, – вот так бы отыскала. – Что поделать, – вздохнул мастер актерской игры, – время нам неподвластно. Оно не переносится вперед и не крутится назад. – Фу! Неуч! – отреагировала я на странную фразу. – Правильно говорить: «Не поворачивац-ц-ц-ца вс… вспять». Ты в школе не учился? – А зачем? – вопросил неуч. – Да потому что образованным людям с тобой даже поговорить не о чем, и вообще, – я махнула рукой на духа, – кыш отсюда, проекция. Не ищу я его, видите ли. Нас во дворце заперли, а он недоволен. Тут вон даже под окнами охрана бродит. – Странно, – потер подбородок артефакт, – я полагал, из дворца можно выйти не только через дверь или окно. – Это ты на что намекаешь? Артефакт вновь притворился невинным и пожал плечами. Да не пойти ли ему самому со своими загадками не через дверь или окно? Я уткнулась носом в покрывало, расслабляя затекшую шею. – Нет, ты мне скажи… – вскинула голову и не увидела мерзавтуса возле окна. – И как это называется? Я ему «поговорить», а он что? Исчезает? – Да я весь внимание, Аленушка, – раздалось сзади, и я мигом повернулась, заработав головокружение. Когда немного отпустило, глаза стали больше чайного блюдца. – Ты это что? Ты это… голый? – Я в дресс-коде. – В… чего? – В горизонтальном положении. Помнишь? В таком случае ты общаешься исключительно с голыми мужчинами. – Да я… – хотела опровергнуть это наглое вранье, но потом взыграло все выпитое, а еще то самое, которое хотело любви и подвигов, и я не стала опровергать. Так только, легла поудобнее и сделала вид, что никого голого с идеальным телом я здесь не рассматриваю. – А кубиков у тебя сколько? – не выдержав, указала пальцем на живот артефакта. – Можешь посчитать. Все как надо, в идеале. – А-а-а, – посчитать я не могла, перед глазами двоилось и покачивалось. – А ты чего лежишь? Я тебе велела исчезать отсюда! А он развалился! Свидание мне сорвал, спровоцировал на пьянку, а теперь лежит. Я даже говорить с тобой не хочу! И, сделав над собой усилие, я повернулась к наглому Арти спиной. – А угадай, – произнесли возле самого уха таким чарующим тоном, что прямо мурашки по коже побежали, – куда я тебя сейчас целую? – Куда?! – Разворот снова был стремительным, но дух каким-то немыслимым образом оказался сверху и теперь надо мной нависал. – Вот же… вот же наглая идеальная физиономия! – Идеальная – в смысле красивая? Нет, красивая, конечно, но я головой помотала. А этот руку протянул, чтобы по щеке погладить. И ведь погладил, хотя я не ощутила, но сам факт!.. Просто рука эта поползла ниже, совершенно немыслимым образом оглаживая все остальное, что под нее попадалось. А я хоть и пьяная, но приличная, и никому вот так, без разрешения, нависать над собой и гладить себя не позволяю. – А ну, – выставила перед собой ладони, – кончай разврат! Руки прошли сквозь мускулистую грудь (а он ведь совсем без костюма… Глаза снова скользнули ниже, но невероятным усилием воли я это движение остановила).