22 Маштаков с Рязанцевым второй час под дождём обходили длинную вереницу киосков, начинавшуюся от самого поворота с Чехова на «Зою». Новость о том, что неподалёку в коттеджах нашли убитого мальчика, уже облетела коммерческие ларьки, поэтому оперативники почти везде обходились без вводных разъяснений. Все опрошенные продавщицы работали сегодня днём, как раз в то время, когда перед их прилавками преступник за руку уводил убивать девятилетнего Антона Синицына. Никому не запомнилась такая пара. Они и рады были помочь, но не могли. В павильоне «Магны» оперативникам предложили чаю, те не отказались. В заставленном до потолка коробками тесном кутке разместились с трудом. Разбитная, под сороковник, Женя с нарисованными бровями, с плохо замазанным синяком на скуле, в трико в обтяжку крыла убийцу в бога и в душу. – Да моя бы воля! Я бы такого! На дитя беззащитное руку занести! Найдите обязательно эту тварь, мальчишки! Маштаков осторожно, боясь обжечься, отхлёбывал из солдатской алюминиевой кружки, невесть как оказавшейся в гражданском киоске. В голове его взбудораженные роились мысли. «Ни один нормальный человек, реально столкнувшийся с таким изуверским убийством, не проголосует в пользу отмены смертной казни. Только рафинированные столичные хлюсты в стремлении показать себя умнее остальных… Какого хрена нам Совету Европы в рот заглядывать? Своего ума нет, давайте на лучших друзей американцев посмотрим, у тех в большинстве штатов – смертная казнь! Все доводы противников смертной казни легко кроются. Любимый ими исторический анекдотик этот про то, как в средневековые времена преступника вешают, а в это время в толпе карманники работают… Во-первых, кто это видел? Во-вторых, и в главных, вешают не за карманную кражу, за злодейство посерьёзнее, и в толпе во время казни людей не режут. Карманы – не смертельно!» – Хозяева у тебя «чёрные»? – поинтересовался Маштаков у продавщицы Жени. Та кивнула: – Аслан. А то не знаете? У него по городу много точек. – Слышал. Не обижает? – Ты про бланш? – Женя пальцем с обломанным ногтем, покрытым алым лаком, указала на скулу. – Не-э-э, это сожитель приголубил. – Ревность? – Е-э-эсли бы… ему уж из-за пьянки не до ревности. У него давно – на пол шестого из-за пьянки-то… Деньги на самогонку выбивал. – Чего живёшь с ним? – Миха поставил на угол стола дымящуюся кружку. – Спасибо за чай, Евгения. – Так другого нет. Ты вот меня замуж не возьмёшь? – продавщица откровенно кокетничала. – С чего ты взяла? – принял её игривый тон Маштаков. Опера вышли из тёплого прокуренного нутра павильона под секущий дождик. Как и ожидалось, результат обхода получился нулевой. – В отдел на троллейбусе поедем? – спросил Рязанцев. – Если хочешь, такси возьми… Ап! – Маштаков перепрыгнул через лужу. – Осторожней, Николаич, обрызгал! – возмутился Андрейка. – Эй! Товарищи сотрудники! – распахнув дверь павильона, окрикнула продавщица «Магны». В жёлтом, электричеством освещённом прямоугольнике дверного проёма фигура её казалась девически стройной. – Запала она на тебя, Николаич, – подколол напарника Рязанцев. – Ты молодой, в жизни ничего не понимаешь. Женщина со всеми удобствами. И выпить, и закусить тут же. Ладно, вернёмся, узнаем, чего она хочет. – Я пить не буду, Николаич. – А кто тебя, салагу, спрашивает? Женя зябко ёжилась на сентябрьском свежем ветерке. – Тут такое дело, мужчины. Я вспомнила… Тамарка, сменщица моя, рассказывала… На той неделе к ней в киоск один сунулся. Предложил в кино сниматься за деньги. Десять тыщ посулил. Она послала его подальше… – Чего так? Десять тысяч – деньги хорошие! – Маштаков подобрался, учуял интересное. – Да он чмошный такой был и пьяненький, – Женя сморщилась презрительно. – Как он выглядел? Приметы?! – Она не рассказывала. Мы посмеялись, да и всё… эко дело! Придурок какой… мало их? – Адрес её знаешь? – Миха вытащил из заднего кармана брюк мятый блокнотишко. – Адреса не знаю, а как дойти объясню. Она тут рядом живёт, в желтых двухэтажках. Чехова перейдёте, третий дом вглубь по правому… да, по правому ряду. Первый этаж, середняя дверь. Вторая, что ли, квартира… – Как фамилия сменщицы? – Тамарке-то? Плетнёва была… – Спасибо большое, Евгения. По вечерам Тамара дома? Застанем мы её сейчас? – Куда ж она денется от двоих своих спиногрызов? Один совсем маленький… Тамара Плетнёва открыла дверь, не спросив кто там, и испуганно ойкнула, увидев на пороге двух незнакомых мужиков. Торопливо сжала на груди ворот ситцевого халатика, надетого на голое тело. – Милиция, – успокоил её Маштаков, демонстрируя удостоверение в раскрытом виде. – Вы ведь Тамара Плетнёва? – Да-а. А что случилось? – К вам несколько вопросов. Разрешите войти? – Пожалуйста. Только у меня неубрано. Бардак у меня. Проходите на кухню. Закрывая входную дверь, Тамара высунулась в подъезд. Маштаков заметил её беспокойство. – Ждёте кого-то? – Да Серёжка, паршивец, загулялся… Сказала, чтоб в девять был дома… За уроки ещё не брался… На улице темнотища какая… – Где он под дождём может гулять? – Они в подъезде в седьмом доме, поди, сидят. – Седьмой дом это который? – А вон – угловой, через двор! – Тамара показала в окошко. – Понял где? – Миха обернулся к Рязанцеву. – Иди, Андрей, приведи пацана, пока мы тут переговорим. На кухоньке, давно требующей ремонта, на двухконфорочной плите в баке кипятилось постельное бельё. – Стираться затеяла, – словно оправдывалась хозяйка. Протерев полотенцем сиденье, она поставила перед Маштаковым табурет. – Присяживайтесь. Миха присел и с выходом из-за печки подобрался к интересующему его вопросу. Про человека, который за десять штук будто бы приглашал её сниматься в кино. Реакция женщины оказалась предсказуемой. Она всплеснула руками, ужасаясь. – Го-осподи! Ребёночка за что казнили?! И сразу метнулась в прихожую.