С разных точек он сделал ещё несколько снимков. Резкость у него работала достаточно уверенно. Выдержка 120. Диафрагма 5,6. Приникнув к видоискателю, перед каждым кадром он громогласно возвещал: – Минуточку! Тут пришло время шашлыков. В обеих руках на шампурах веерами их принес молчаливый добродушный Володя. Ставший с высоты принятых Маштаковым двухсот пятидесяти граммов ещё больше похожим на героя ковбойского фильма. Для абсолютного тождества не хватало широкополой шляпы и торчавшей в углу рта сигары. Миха решил пока не рассказывать ему об этом. «По крайней мере, граммов до четырехсот!» По-всему, эти и другие откровения были не за горами. Под свежую, сочную, талантливо прожаренную свинину водка шла по смазанному горлу, как атласная. Тосты были самые простые, без многословных излишеств, но частые. Разговор, уже достаточно сумбурный, крутился, в основном, вокруг единственной общей темы. Как и полагается между двумя группами людей из разных орбит. Говорили про прошлолетнее убийство Санькиного с Андрюхой друга. Когда сам Санька остался в живых чудом. Был ранен в плечо навылет. Дело поднимали в составе следственной группы Кораблёв с Аркадьичем, тогда «важняком» областной прокуратуры. На усиление к «убойщикам» МРО были приданы Титов с Маштаковым – группа по «тяжким». Трое суток почти без человеческого сна, на кофе, сигаретах, пельменях и нагоняях начальства. Дело шло надсадно, но азартно и интересно, был кураж. Убийство из нарезного оружия при отягчающих, «сто пятая-вторая». Областная подсудность! Где аксакалы в мантиях придираются к каждой букве, к каждой запятой. Где всегда правые мудрецы, ни полдня не проработавшие на земле, знают, что с момента возбуждения уголовного дела и до окончания всё делалось совсем не так, как надо. Где непоколебим принцип презумпции виновности следователя. Где за операми укрепилась репутация ущербных садистов… – Вот тут же сидели сначала, – волнуясь, говорил Санька, принимая у брата стаканчик с вином, расплёскивая розоватую жидкость. Оба они так и не переходили на водку. Шли исключительно по сухому. – Серёга как чувствовал. Мутный такой был. Прощенья просил… Его подкалывали, думали – спьянел, – выпив, Саня теперь говорил отрывисто, через сильные сигаретные затяжки. – Поехали бы сразу домой, глядишь и обошлось бы… Дёрнул чёрт на даче продолжить, – стриженый, крепкий Андрей с хрустом смял пустой пластмассовый стаканчик. За прошедший полный год, наверное, тысячу раз он проклял решение справлять свой день рождения на природе. Когда они сидели с жёнами и детишками у костра возле дачного домика, подвалил пьяный незнакомый мужик. Молодой, чуть за тридцатник. Безо всяких вступительных слов предъявил: «Коли приехали к нам, наливайте!» Его, разумеется, послали в адрес. Он не пошёл туда, настаивал, возвышал голос, буром пёр. Андрей, самый старший в кампании стал выталкивать мужика в темноту, тот упирался, отбивал руки. Пришлось Андрюхе нарезать ему пендаля. Мужик улетел через межу на соседний участок. Повозившись в смородине, матерясь, он посулил, что они ещё пожалеют. Про дурака этого сразу все забыли, врубили магнитофон, начались пляски… Первый выстрел ударил в костёр. Пуля во все стороны раскидала горящие головни и багровые угли, всплеснулся сноп рыжих искр. Завизжали женщины, дети закричали. И сразу ещё выстрелы… Бундин стрелял, пока не опорожнил магазин у «эскаэса», симоновского карабина. Только по счастливой случайности он убил насмерть одного Серёгу и ранил только двоих – Саньку и десятилетнего Артёма, Андрюхиного старшего… Артёмке пуля перебила косточку ноги, до сих пор он ходит с аппаратом Илизарова, врачи говорят, что сильная хромота останется на всю жизнь… Потом в суде говорливый адвокат будет настаивать, чтобы действия Бундина были квалифицированы как совершенные в состоянии сильного душевного волнения, аффекта. Вызванные неправомерными действиями потерпевших. – Мы его сколько просили уйти по-хорошему! – Андрей доказывал Маштакову свою правоту. Опер активно соглашался. Зная, что ничего уже не переделаешь. Паспортные данные убийцы Бундина установили практически сразу, по горячим следам. С такими приметами в деревне он один-единственный имелся. В хибаре его, под застрехой нашли полцинка патронов 7,62 мм, несколько армейских взрывпакетов, тротиловую шашку… Выходило, что в лес он ушёл вооружённый до зубов. Вся Острожская милиция стояла на ушах, из области вызвали СОБР. – Давайте выпьем за вас, мужики! – Андрей сильными, привыкшими к работе с металлом пальцами свинтил против резьбы алюминиевую пробку с последней бутылки водки, налил всем. – За тебя Сергей Аркадьич! Николаич, за тебя! Саша, где ты? За тебя, родное сердце! Ба-атя! Санёк! Я, ей-богу, никогда не думал раньше, что за чужие проблемы можно так вваливать! Как за своих! Мужики… Сентиментальный в поддатом состоянии Маштаков глотал водку вместе со слезами. Обнимался с Саньком, с Андрюхой… Потом он осел на пятую точку. Так оказалось гораздо устойчивее, хотя и в такой конфигурации земля, растительность на ней и стоявшие автомобили продолжали кружиться. В ведре сварили раков. Из чёрно-зелёных они вмиг, как по мановенью палочки волшебной, сделались удивительно яркими, алыми. Из живых сделались мёртвыми… Миха пытался выгрызть из хвоста сваренного зверя деликатесное мясо. Вкус был мягкий, неопределённый какой-то, ни рыба, ни мясо настоящее. Заливал его классическим пивом «Бочкарёв». Ведро одолели в шесть секунд. Кораблёв распатронил последнего рака, облизал пальцы и, рухнув на землю, уснул. Маштаков сразу нашёл себе занятие. Снял с себя кожанку и стал с помощью дяди Вади, самого трезвого, потому что ему рулить ещё обратно шестьдесят почти кэмэ, подкладывать под Саньку куртку. Чтобы не застудил тот себе хозяйство на сырой земле. Последнее тепло осеннее обманчиво, земля уже выстыла. Потом на бережку с Аркадьичем Маштаков вёл крупный конструктивный разговор про последние городские события. – Беспредел, Аркадич! Кого вы к нам прислали?! Суку продажную! На лимузине пидор ездит! Клычу жопу лижет! Рога выпустил, меня посадить хочет! За что-о, Аркадич? – Да-а! – осуждающе крутил головой Буров. Обо всех этих событиях он узнал только сегодня. Частью – от Кораблёва, подробности выдавал сейчас Миха – бессвязные, гипертрофированные, живописные. – Петрович – молодец! Не стал давать… и-ик… письменное указание Рога осво… освобождать… – Маштаков лил пиво из вскинутой наизготовку бутылки себе за ворот вязаной кофты, не замечая. – Надо к прокурору области ехать на доклад! – твёрдо выговорил Аркадьич. Взгляд его был стеклянным, намертво застывшим. Не знающий Сергея Аркадьича человек никогда бы не сказал, что сейчас тот тяжело пьян. Что следующий этап в его эволюции алкоголизации – буйство буйное да окаянство… В оправдании фамилии… Дальше Миха помнил разнокалиберными фрагментами. Кораблёва загружали в «шёстерку» за руки и за ноги, он протестующе мычал, однако, ощутив под собой поролоновую твердь заднего сиденья, успокоился. Захрапел, слюну пустил. Вадик долго не мог завести движок, жутко скрежетал стартером. Завёлся только после помощи голливудского героя Володи, автослесаря-профи. Трезвый Володя с сомнением глядел на пытающегося состроить сосредоточенное выражение лица Вадика: – Ты доедешь ли, брат? – Да я но-ма-альный, – мотал головой дядя Вадя. – Он норма-а-альный, брат! – из-под руки его просовывал взъерошенную голову, резным листком берёзовым украшенную, Миха. – Ну смотрите, ребята, осторожней! Нормальный Вадик за время всего мероприятия следил за веслом, пропускал, но всё равно граммов триста водки принял. И ещё – пива. Для его могутной комплекции это была уже не дробина, а картечина, жакан. Всю обратную дорогу, врубив на магнитофоне реверс, гоняли песню Круга про несчастную Розу. Сердце девичье верило – сбудется, В жизни счастья настанет пора. Но не думала Роза, что влюбится По уши в молодого вора! Несовершенство стихотворного размера Круг выпрямлял задушевностью интонации. Миха садил одну за одной папироски. Кораблёв мычал на заднем сиденье. Время от времени Маштаков оборачивался, просовывал руку между сиденьями и трепал Санькину кудрявую голову. – Подъём, ДШБ[106]! В посёлке Терентьево на центральной площади перед конторой леспромхоза была сделан бивак. Обе машины стояли с включёнными габаритами, на улице на глазах смеркалось, точнее, темнело. На капоте «Форда» расставили вино, закуски, особым спросом, впрочем, уже не пользовавшиеся. Потом автомобили пошли по кругу, как в цирке по арене. За рулём «Форда» сидел Андрей, тоже изрядно захмелевший. А в середине круга кумитировали Маштаков с Аркадьичем. Миха работал исключительно по корпусу. Аркадьич, превосходивший его в росте и весе, ходил в открытой стойке, как легендарный Валерий Попенченко[107]. За рефери был молодой Санёк. Михе казалось, что парень подсуживает Аркадьичу. – Какое нах… ниже пояса! – кричал Маштаков на объявленное замечание. В конце концов Аркадьич послал его в нокдаун прямым в лоб. Миха долго стоял на карачках, тряс головой, унимая зуммер, в башке родившийся. Круженье в организме сбивал. Потом ехали во тьме. Вадик приник к рулю, вытянув до отказа шею и прилипнув носом к лобовухе. Вдруг их резко повело в кювет. Спасло от беды, что ехали с малой скоростью, вряд ли даже под шестьдесят. Оказалось – потеряли правое переднее колесо. Вадик впал в неистовство. Ногами он стал колотить по бочи-не своей верной работяжки. – Что ж ты, тварь, делаешь?! Что ж ты, не едешь, падла?! Столько я деньжищ в тебя вложил, а ты не едешь! С запаской проковырялись вечность. Миха честно пытался помогать, но в силу того, что он не рубил в машинах в частности, и в технике вообще, помощник из него вышел никудышный. Тогда он принялся будить Кораблёва, чтобы тот, автолюбитель со стажем, подсобил дяде Ваде, в одиночку бившемуся за правое дело. Растрясённый, многократно встряхнутый, как перьевая подушка, Кораблёв разлеплял заплывшие веки, глаза мутные таращил, кривился в улыбке идиотской. Однако как только Маштаков переставал держать его в вертикальном положении, он летел под откос, в чапыжник. – Просыпайся! Машину делать надо! – сотрясая друга за одежду, Миха в ленты разорвал ему джинсовую рубашку, ещё очень приличную и, главная штука, фирменную. В итоге запаску кое-как поставили, притянув на три гайки. – Поедем потихоньку! – объявил Вадик. На голове у него объявилась бейсболка с надписью «Рибок», происхождение которой так и осталось непонятным, ни у кого из участников кумпанства таковой замечено не было. – Мы часом не заблудились? – лепетал Миха, полностью потерявший ориентиры в пространстве. Вадик крался по дороге с ближним светом, подпевал Мише Кругу. – А там с ментами участковый отдыха-ал!