Интонацией и тембром, девчонками на подпевках он напоминал раннего Шуфутинского. А когда его показали по телику в «Музыкальном ринге», он и обличьем оказался сходным – здоровенный такой, мордатый. Только без бороды. Кругу удавалась сюжетная песня. Примитивность его сюжетов умиляла. Честные воры. Коварные менты. Р-роковая любовь. Поцелуй же меня на прощание! И со вздохом последним упал… Санька Кораблёв рассказывал, как в пятницу ходил на концерт «Лесоповала». – Рог, сука, хризантемы солисту презентовал! А Клыч – в белом костюмчике, как порядочный, в ложе! Маштаков морщился, матюкался угрюмо. Бандиты, вместо того чтобы сидеть по камерам, полноценно наслаждались жизнью, а ему, старшему оперу, капитану милиции, слуге государеву билет на концерт московской группы был не по карману. На посту ГИБДД в Соломинских Двориках с ними сдержанно раскивался форсистый прапорщик Мелешкин. Всю дорогу шли не меньше сотни. Павловское… Алексеевское. Глухомань. Безоглядно спивающаяся среднерусская деревня. Мелькнул поворот на поселок Восход, где шесть лет назад участковый Нарышкин со страху и малоопытности застрелил на избирательном участке деревенского парня Козлова. Уголовное дело в отношении него возбуждал Маштаков, в должности зампрокурора будучи. Трое суток участковый по Михиному настоянию отсидел в камере. Два раза суд оправдывал милиционера, усматривая в его действиях необходимую оборону. Причём эти приговоры вступали в законную силу. С великим трудом их ломали в надзоре по протестам облпрокуратуры. Больше трех лет шла тяжба. Находясь под следствием, на подписке о невыезде, Нарышкин вырос с сержанта до лейтенанта. Поступил в Высшую школу милиции. Надо отдать должное милицейской системе, в отдельных случаях начальство активно бьётся за своих. Не в пример прокурорскому руководству, которое сдаёт влетевших подчинённых без сожаления за гораздо меньшие прегрешения. Прокуратура дожала Нарышкина, когда Миха обретался в розыске. Пару раз ему довелось дежурить с крестником в составе опергруппы. Нарышкин, сермяжный желтоглазый парень с примесью чувашской крови, был из памятливых. Миха старался не пускать его себе за спину. Вдоль всей дороги по обочинам стояли машины и мотоциклы с колясками. Грибники… Грибы этим летом пошли поздно, в середине августа только. На прошлой неделе после работы Маштаков завернул на привокзальную площадь. Извилистая шеренга торгующих грибами загибалась за угол. Почти во всех выставленных ведрах были исключительно белые – крепкие, молоденькие. – За грибами надо ехать, а не за раками, – Миха подумал вслух. Дядя Вадя с Кораблёвым дружно заржали: – Мы за грибами уж съездили! На той неделе… два литра выпили! Дерево на крышу упало! В начале второго достигли точки назначения. Место, что ни говори, было отменное. Очень живописное, с красивой картинки. Неширокая чистая речка Тетрух, склон, поросший редким березняком. Глубокая вымоина с кострищем – непосредственное место для культурного отдыха. Кораблёв сразу нашел белый гриб. Миха срубил носком кроссовки шляпку с великолепного мухомора. Вадик взял ведро и, тяжело ступая, пошёл обратно, вверх по склону, в лес. Братья Санька и Андрюха стали разворачивать снаряжение для охоты на раков. Резиновую лодку, резиновые штаны от ОЗК[105], снасти. Маштаков не представлял их методики. В детстве в деревне он видел, как большие пацаны и покойный двоюродный брат Серега Стогов ловили раков руками. Санька Кораблёв с Аркадьичем сволакивали сушняк. Похожий на популярного американского актера, отрицательного героя вестернов, Володя освобождал глубокий багажник «Форда». Миха невольно поежился, наблюдая, как он поочередно выложил в траву шесть бутылок водки, тяжело выставил пластмассовый ящик с сухим вином и металлический – с пивом. Из открытых дверей стоявшей на бруствере «шестёрки» гремела музыка. Костер вовсю дымил. Возле него на газетах мужики быстро, в четыре ножа порубали крупными кусками колбасу, неровно порезали сыр. Высыпали из пакета помидоры, пупырчатые огурцы и лук. Обтерев практически чистым платком, Маштаков вернул в ножны страшного вида хромированный тесак. Из изъятых при одном осмотре. Со своей отдельной поучительной историей, но без мясни. Одноразовые белые стаканчики наполнили по интересам. Кораблёву, Аркадьичу и Михе – водки, почти по целому. Ловцам раков Саньке с Андрюхой – сухого, а непьющему Володе – газводы «Буратино». – Ну давайте, за отдых! За то, что выбрались наконец! – торжественно провозгласил Аркадьич на правах старшего по должности и чину. Беззвучно чокнулись пластмассой и выпили. Маштаков помешкал, с сомнением глядя в свой стаканчик, гофрированный по краям, в мирно плещущуюся после чоканья водку. Он терзался вопросом, утвердительный ответ на который уже имелся. В три глотка Миха заглотил содержимое. Водка оцарапала гортань, скользнула в пищевод. В нос ненадолго шибануло медицинским, злым. Закусил, следуя совету изобретателя знаменитой водки «Смирнофф», вареной колбасой. «Докторской». В детстве, в семидесятые, когда со жратвой была напряженка, Маштаков был уверен, что обожаемая им «докторская» колбаса именуется так, потому что кушают её исключительно доктора наук и прочие академики. Сейчас он осязаемо чувствовал, как быстро в груди распространяется тепло. Как он практически одновременно добреет и хмелеет. Между первой и второй, согласно существующему правилу, муха не успела пролететь. Или шальная пуля. Тут кому как больше нравится. Бутылка разлилась как раз ещё на три стаканчика и снова почти по края. Удачные какие посудинки подобрались. Теперь тост был за раков. За невиданных пока воочию виновников торжества. – Закусывай, закусывай, Николаич, – говорил Маштакову заботливый Саша Кораблёв. Миха присел над газетной «скатертью-самобранкой» и послушно закусывал. Запивать пивом пока воздержался. Получилось, что за четверть часа на троих они незаметно раскатали пузырь водки и находились только на самом подъеме. Даже до плато было ещё далеко. Четырнадцать лет назад, после армии для Маштакова это было предельной дозой. «Ничего удивительного, рост толерантности. Всё по науке». Санька и Андрей, тем временем, уже отчалили и медленно плыли вдоль берега. Появлялись на короткие секунды в просветах между кустами и снова пропадали. Вода стояла, как зеркало с литой поверхностью. Миха вооружился захваченным из дома фотоаппаратом. Чтобы запечатлеть знаменательные события на цветную пленку «Кодак». Мастеру надо было успеть отщёлкаться, пока он оставался полутрезвым, с резким зрением. Для начала Маштаков щёлкнул охотников на раков. При проявке от них останутся только филейные части, первый кадр пленки, как положено, при зарядке наполовину засветился. Теперь, просветленный, Миха понял их методу ловли. Возможную исключительно на водоемах, не загаженных цивилизацией. Таких, как прозрачный Тетрух. Андрей сидел на веслах, а брат его Санька, нацепив на глаза маску для подводного плавания, погрузился лицом в маске в воду. Под кормой плыла сетка с приманкой – вареной колбасой, лучшей закуской под смирновскую. В руках Саня держал палку-хваталку, модернизированную из приспособления для съёма яблок. Хватательная часть орудия лова, скрывавшаяся под водой, приводилась в действие путем натягивания бечевки. Сквозь двухметровую толщу прозрачной воды Санька выглядывал фланировавших по дну ракообразных. Соскучившихся по «докторской» колбасе. Не подозревавших о человеческом коварстве. Первый рак попался быстро, уже через пару минут. За ним по тропке сбегал Кораблёв. Принес его, опасливо держа за панцирь, за спину. Рак был красивый, редкого тёмно-тёмно-зелёного, почти чёрного цвета с камуфлированным белым брюхом. Многоусый и пучеглазый, он шевелился весь. На фотографии они с Кораблёвым должны были хорошо получиться. Оба фотогеничные. – Не больно велик зверь, – скептически оценил Аркадьич. – Чего в нём съесть-то можно? – Этого есть не будем, – сказал Маштаков, – этого мы в банке домой отвезем. Маришке на забаву. Сажай его, Сань, в банку. – Мне тоже жена поллитровую банку дала, – вспомнил Аркадьич. – Тоже просила ей рака привезти. Процесс ловли, став понятным, потерял новизну восприятия. Зеваки вернулись на бивак. Вымоина по самые края уже была заполнена ароматом быстро доходивших первых порций шашлыков. Кораблёв подключился к размахивавшему над мангалом фанеркой Володе. Миха с Аркадьичем откупорили по бутылке пива. По склону быстро, гигантскими шагами спускался дядя Вадя. В высоких литых резиновых сапогах, с ведром. Валежник хрустко трещал под Вадиком. Маштаков сразу вспомнил фразу из книги воспоминаний Георгия Венуса, офицера Дроздовской дивизии. «Через лес шёл генерал Туркул». Подойдя, Вадик пиннул пустую водочную бутылку и спросил с плохо скрываемой обидой: – Пить, что ли, начали? – Да так, тренируемся понемножку, – Аркадьич поскрёб раздвоенный подбородок. Чтобы Вадику не так обидно было, открыли свежую бутылку «Князя Серебряного». – Не жалко… Миха слабо пытался сопротивляться, когда Аркадьич раздавал. – Мне поменьше, – попросил он под бодрое бульканье. – Не получилось, – Буров протянул ему снова почти полный стаканчик. Без волокиты выпили. Природнившаяся к третьему заходу водка потеряла резкость и некорректные ассоциации с медициной. Хорошо стала запиваться ярославским пивом. У Маштакова размягчился, а потом совсем растаял хваткий комок в груди. Сбившийся от многосуточного напряжения розыскной работы, завязанной на непрестанных конфликтных ситуациях. От никогда не кончающейся текучки. От понимания, что вдумчивой и планомерной работы не будет даже в необозримом будущем. От несправедливого (по твёрдой Михиной убежденности) отношения областного руководства, которому, как главной героине пушкинской сказки про золотую рыбку, всё мало и плохо. Проблемы уходили на знакомо короткое время опьянения, чтобы вернуться в более гипертрофированном виде. Ещё проблемнее и мучительнее с обязательного похмелья. Маштаков щурился в сиреневом сигаретном дыму, ставшем очень вкусным. Принимал лицом мягкие лучи выглянувшего солнца. «Денёк – как украли!» За неделю отпуска Миха не прочувствовал облегчения. Лишь притупилось чувство тревоги. Мужики собирались продолжить тему, группируя стаканчики возле початой бутылки, когда вернулись братья Санька с Андреем. Все сразу стали заглядывать в их ведро. На две трети в нём кишели раки. Неукротимо боролись за верхние места в партере. – Ого, – удивился Вадик, – сколько много! – Это разве много, – скромно потупился Санька. – Обычно мы тут за такое-то время ведра по два лавливали. Заметно захмелевший Кораблёв присел у ведра на корточки и пальцем стал толкать, стукать по шевелящимся клешням. – Смотри, укусит, – предупредил его Аркадьич. – Не-а, – помотал головой Кораблёв и резко отдернул руку. – Блин, как больно щипется! До крови! Одного рака Маштаков переселил в стеклянную банку. Чтобы дома не журились.