- Завтра в десять тридцать я поведу состав. Если будешь сидеть тихо, я возьму тебя в машину. Мальцев согласился. - Ладно. Я буду смирным. Дай мне там в руки что-нибудь, - дай реверс подержать: я крутить его не буду. - Крутить его ты не будешь! - подтвердил я. - Если покрутишь, я тебе дам в руки кусок угля и больше сроду не возьму на паровоз. Слепой промолчал; он настолько хотел снова побыть на паровозе, что смирился передо мной. На другой день я пригласил его с крашеной скамейки на паровоз и сошел к нему навстречу, чтобы помочь ему подняться в кабину. Когда мы тронулись вперед, я посадил Александра Васильевича на свое место машиниста, я положил одну его руку на реверс и другую на тормозной автомат и поверх его рук положил свои руки. Я водил своими руками, как надо, и его руки тоже работали. Мальцев сидел молчаливо и слушался меня, наслаждаясь движением машины, ветром в лицо и работой. Он сосредоточился, забыл свое горе слепца, и кроткая радость осветила изможденное лицо этого человека, для которого ощущение машины было блаженством. В обратный конец мы ехали подобным же способом: Мальцев сидел на месте механика, а я стоял, склонившись, возле него и держал свои руки на его руках. Мальцев уже приноровился работать таким образом настолько, что мне было достаточно легкого нажима на его руку, и он с точностью ощущал мое требование. Прежний, совершенный мастер машины стремился превозмочь в себе недостаток зрения и чувствовать мир другими средствами, чтобы работать и оправдать свою жизнь. На спокойных участках я вовсе отходил от Мальцева и смотрел вперед со стороны помощника. Мы уже были на подходе к Толубееву; наш очередной рейс благополучно заканчивался, и шли мы вовремя. Но на последнем перегоне нам светил навстречу желтый светофор. Я не стал преждевременно сокращать ход и шел на светофор с открытым паром. Мальцев сидел спокойно, держа левую руку на реверсе; я смотрел на своего учителя с тайным ожиданием... - Закрой пар! - сказал мне Мальцев. Я промолчал, волнуясь всем сердцем. Тогда Мальцев встал с места, протянул руку к регулятору и закрыл пар. - Я вижу желтый свет, - сказал он и повел рукоятку тормоза на себя. - А может быть, ты опять только воображаешь, что видишь свет! сказал я Мальцеву. Он повернул ко мне свое лицо и заплакал. Я подошел к нему и поцеловал его в ответ: - Веди машину до конца, Александр Васильевич: ты видишь теперь весь свет! Он довел машину до Толубеева без моей помощи. После работы я пошел вместе с Мальцевым к нему на квартиру, и мы вместе с ним просидели весь вечер и всю ночь. Я боялся оставить его одного, как родного сына, без защиты против действия внезапных и враждебных сил нашего прекрасного и яростного мира.