С другой стороны, я помышлял отговорить его от загадывания чего-либо, ведь, получив желаемое, нам приходится платить, и часто судьба отнимает что-либо другое взамен. Весы, так или иначе, выравниваются. Желания исполнялись – но всегда ли приводили к счастью? Беда в том, что люди сами не понимали, что такое блаженство. Они просили ненужные вещи, отчего расстраивались, когда не получали ожидаемой благодати. Те, кого мне доводилось встречать, кому доводилось служить, лишь после неудач понимали, насколько желания хрупки. Глупые, наивные помыслы, неосознанность, неверное слово – и ты обездолен. Я замыслил оградить Льюиса от такой участи. К сожалению, слишком поздно. Утро в небольшом доме, который из-за гор книг и документов, раскиданных во всех комнатах, мало чем отличался от гостиничного номера в Египте (разве что был чуть просторнее), застигло новой вестью. Археолог решился озвучить второе желание. – Я хочу, чтобы все эти записи сохранились именно в таком виде, как сейчас, и остались целыми, что бы ни случилось, – он похлопал ладонью по стопке наработанного материала. Мне стало смешно и скверно одновременно, но приказ следовало выполнить. Истратить столь ценную возможность на такую простоту, кто бы подумал! Неужели записи бы не сохранились сами по себе? Стало быть, я переоценил Льюиса, полагая, что тот распорядится лампой мудро. – Сделано, – речь сопровождалась традиционными поклонами. – У меня есть и третье желание, – сообщил историк, пакуя свои труды в современное подобие мешка и забрасывая его за спину, – только не волнуйся, я всё продумал. Куда он собрался? Мы только два дня назад прибыли домой. Подозрения зашипели змеиными языками внутри меня. Нужно было не временить, а следовать мудрости: надежда без действия – что дерево без плодов. Неужели я надеялся, что хозяин никогда не воспользуется третьим желанием, чтобы мы остались друзьями до его смерти? Льюис готов был променять меня на мелочную прихоть. И почему это волнует меня, духа? Человеку с джинном всё равно не понять друг друга. Но в чём-то я оставался человеком… – Всё, что пожелаете, господин. – Хочу на один день отправиться в прошлое. В то время и то место, когда и где ты стал джинном, – скомандовал владелец лампы. Я не мог ни возразить, ни препятствовать тому, что произошло дальше. Только успел пожалеть, что усомнился в дружбе, и подумать, что ему не обязательно было так поступать. Слово «нет» не удалось произнести, вместо этого привычное: – Слушаю и повинуюсь, – моя последняя услуга как джинна. Осталось проследить, как она исполнится, – и конец. Сначала стало темно и тихо, полная пустота. Никого и ничего. Парящие незаконченные мысли, что становились бесформенными и беззвучными словами, въедались в разум – единственное существующее. Всё, что было, и всё, чего не было, переплелось и перемешалось. Исчезло время, закончилось пространство, царило ничто, которое всегда ловко пряталось за иллюзией мира: его ощущений, запахов, цветов, вкусов, звуков… И только потоки воздуха, не тёплые и не холодные, создавали хоть какое-то движение. Я почувствовал, что не обладаю даже старой бестелесной оболочкой. Теперь я словно находился повсюду, будто рассыпался на миллионы маленьких осколков, которые задымились, испарились и превратили сущность в невидимый туман, что плавно расползался. Вскоре предо мной проявилась картина: Льюис, размахивающий руками и что-то доказывающий на ломаном языке мне-человеку, а также джинну с хитрыми узкими глазами и закрученной козлиной бородкой. Я знал, что, вернувшись на закате домой, господин не вспомнит ничего, связанного со мной. В новом будущем мы не встретимся. Я растворюсь и исчезну, и будет пустота из ничего, в которой не останется джинна Заира, а только никто из пустоты. Но будет другой Заир – человек, проживший полноценную жизнь. Может, недолгую, может, несчастливую. Даже могущественный дух этого не предскажет. И всё же мне удалось собрать последние магические силы, чтобы направить их на себя-прошлого. Нельзя воссоздать воспоминания, которые скоро станут ненастоящими, но чувства вроде любви и дружбы сохранить возможно, а ещё – понимание. Теперь ясно, почему Льюис попросил о сбережении записей: он хотел спасти не свои труды, не свидетельства событий и не исторические факты, а меня. Я же хотел сберечь ту мудрость, которой меня научил улем. Всю свою человеческую жизнь, равно как и жизнь джинна, я провёл как слуга, как раб, неспособный ничего изменить. Я считал себя ничтожным по сравнению с миром. Льюис открыл мне другую сторону людей – великих созданий. Я больше не буду слушаться и повиноваться – эта мысль солнечным зайчиком осколка моей души соединилась с телом Заира из прошлого. И среди зол есть выбор. Зачем магия, если не можешь распоряжаться собственной жизнью? С пришельцем из будущего Заиру тяжко довелось – но Льюис немного умел говорить на языке прошлого, а присутствие остатков моего духа помогало взаимопониманию, поэтому вскоре я-человек всё понял, хотя и глядел с недоверием. Археолог показал фотографию, которую припрятал среди записей, что взял с собой. Я-человек окончательно поверил. Джинна с бородкой отправили в лампу, а сами покинули Александрийскую библиотеку. Дальше последовал долгий сложный разговор – Льюис поведал нашу с ним историю. Я слушал внимательно и вникал. Мы даже рисовали что-то друг другу на песке. Затем, на прощание, гость оставил все бумаги в прошлом, загадочно молвив: – Еть двойо жъиссне, – он забыл, что записи на его языке, и мне-человеку их не прочесть. Или в этом заключался ещё один хитрый план? Историк на закате отправился назад, в своё время. А я-человек получил в подарок множество впечатлений, как из нынешней жизни, так и принадлежавших прошлому-будущему джинну. Часть меня, лишенная воспоминаний, вселилась в тело, а другая, бессмертная, окончательно отошла в мир иной. Древняя лампа с лукавым прищуренным духом внутри всё ещё принадлежала мне-человеку, и третье желание до сих пор не было загадано. Я собирался использовать его мудро. Льюис заслужил сколько благодарностей, сколько есть песчинок в пустыне. Пусть он ничего не вспомнит, даже дня, проведенного в прошлом, но зачем тогда я, как не для того, чтобы поведать всё? Премудрый улем учил меня: если ты сделал добро – скрой; если тебе сделали добро – расскажи. Судьба исправляла погрешности легко и ловко. Жизнь всех моих хозяев сложилась так же, но только уже с другими лампами и джиннами. Кроме одного господина… *** Молодой человек снял шляпу, чтобы вытереть пот со лба. Две недели раскопок – и вот он, долгожданный артефакт! Перед ним лежал старинный запыленный, подпорченный песком и временем сундук. Даже не понадобилось много усилий, чтобы открыть. Историк заглянул внутрь и с трепетом достал самый верхний свиток. Дрожащими руками он аккуратно развернул папирусную бумагу. Текст почти весь был на известном ему языке, за исключением одного слова на латинице: «Льюис». Написано это было с завитушками, как он сам обычно выводил, будто кто-то пытался скопировать его почерк. Сердце отстукивало бешеный ритм, археолог принялся рассматривать другие бумаги, что лежали в сундуке – до странного отлично сохранившиеся. И там нашлась… фотография. Причём словно новенькая. Сколько веков назад это всё попало под землю? Разве такое возможно? На изображении он разглядел себя самого рядом с лысым мужчиной восточной наружности, облачённым в подобие арабского костюма, словно явившимся из сказок о джиннах. Льюис чихнул – много пыли. Он, не веря своим глазам, вынул из сундука стопку бумаг, совершенно не тронутых временем. Исписанных почерком, буковка в буковку напоминавшем его собственный. Папирус с именем Льюиса, единственный по-настоящему древний предмет, оказался письмом. Позже археолог перевёл послание: «Знай, о, мой дорогой друг, что когда ты найдёшь эти бумаги, ты не будешь ничего помнить о случившемся. Меня зовут Заир ибн Райяр, и я знал тебя всего один день, хотя мы провели в совместных беседах и размышлениях несколько лун. В этом письме ты прочтёшь как обо мне, так и о себе самом. Здесь записана история, о которой ты не ведаешь, но которую пережил. Слава Аллаху, господу миров и благословение владыке нашему Мухаммеду за второй шанс, что ты мне дал. Благослови тебя Аллах, друг мой. Единственное, чем могу отплатить – это вернуть твои труды. Итак, я поведаю тебе всё, друг мой Льюис, с самого начала: Аллах предначертал в этот день великую неожиданность. Я так долго спал в нетронутой лампе…» Дмитрий Ахметшин Писатель, финалист премии «Дебют». Свои произведения адресую детям и взрослым, которые не до конца расстались со своим внутренним ребёнком. Предпочитаю работать в жанрах фантастики и магического реализма. https://www.litres.ru/dmitriy-ahmetshin-11122416/ Поруганная истина, потерянная вера Подземный мир открылся перед Рахимом Аль-Тадушем вдруг и сразу, будто слепец распахнул пустые глаза. – Удивительно, – выдохнул он, потирая ладони. – Что за чудо заставило землю перевернуться? Веритус, давай-ка подлетим поближе. Накидка-тагельмуст6 из ткани цвета индиго всколыхнулась и понесла своего владельца вперёд. Рахим копался в сумке, перебирая многочисленные очки; те, что для тесных пространств, с изящными линзами в золочёной оправе, он убрал в матерчатый чехол, достал другие, выпуклые, как глаза жабы. Водрузил их на нос и воскликнул: – Что за удивительная страна! Все здесь, всё, что я потерял там, наверху! И башни-кинжалы, и масличные деревья. Прямо под его ногами хищно скалилась пропасть. Рахим сплюнул, заставив комок слюны светиться, но так и не увидел дна. Наверху, над головой, раскинулись руины старинных крепостей, некоторые башни-кинжалы, изогнутые, как джамбии7, сохранились целиком. Вековечные масличные деревья торчали ветвями вниз, листочки на них превратились в туго сжатые коричневые кулаки. Атмосфера упадка и пыли царила здесь, ощутимая порами кожи. Тем не менее, это место было не пустое. Рахим сощурился и в волнении подёргал себя за бородку. – Вери, ты тоже видишь эти светящиеся семена? Магия запретивших ночь всё ещё действует! И… это что там? Люди? Кто-то бродил среди чёрных, как обломки зубов, зданий. Человеческие фигурки передвигались странной, скачущей походкой. Как и всё, их окружающее, они висели вниз головой, и Рахим не мог понять, что держит их за ноги. – Эй! Кто-то звал его! Эхо разнеслось далеко окрест. Рахим Аль-Тадуш увидел прямо над собой человека. Света одного из семян хватало, чтобы разглядеть молодого парня, почти мальчишку, который размахивал воздетыми над головой (или опущенными вниз) руками. – Откуда вы прилетели? – крикнул отрок. Голос у него оказался неожиданно мощным. Опознав в речи мальчишки один из диалектов собирателей лозы, хотя и не самый распространённый, Рахим ответил на том же языке: – Рад приветствовать тебя, юноша. Я пришёл искать пропавший город запретивших ночь, но и подумать не мог, что найду здесь кого-то, кроме змей и пауков. Отрок засмеялся. Чтобы разглядеть его, Рахим поменял очки: мальчик был тощим, костлявым, с вытянутыми конечностями и белой, как приокеанские пески, кожей. Шея его тоже была длинна, а на конце её, словно на толстой верёвке, сидела огромная голова. Глаза напоминали блюдца, а белки, казалось, светились изнутри. Длинные волосы свисали вниз, завязанные в два следующих друг за другом узла. Рот тонкий и большой, почти лягушачий. – Нет, здесь есть ещё мы, и зовёмся мы шагающими за гигантами. Так, значит, вы путешественник? – Именно, – Рахим потёр большим пальцем о безымянный, жестом, что у многих народов обозначал превратности судьбы, и улыбнулся. – Меня зовут Рахим аль-Тадуш и я истовый искатель правды. Я не терплю на своём пути ни единой лжи и ревностно её изобличаю. Мой саиф8, то есть мой меч – сама истина. Я был избран ею, и теперь… – Любите поговорить, а? – лукаво сощурился подросток. – Прости меня, отрок, – смутился Рахим. – В силу возраста я хуже соображаю, а значит, стал чрезмерно многословным. Как жаль, что рядом редко оказывается кто-то, кто может поставить плотину на пути словесной реки. Рахим подкрутил кончик бороды.