Лихо, захмелевшее от крепкой выпивки, заеденной лишь огурцами, а может, просто с непривычки, хихикнуло и заявило: – Так нечего же – одной трухой угощаешь! – Погоди-ка, сейчас в погреб схожу и накормлю тебя от пуза! – Ты только бежать не пробуй, Степанушка. Враз тебя мой зверь поймает и переломанным притащит обратно. А уж беглый завсегда виновен! – Лихо потянулось и добавило: – Не передумал угощать-то? У Степана от страха не только мысли путались, но и сердце громко стучать боялось. Однако за снедью он всё равно пошел. На улице от мороза даже овечий тулуп не спасал, зато в голове немного прояснилось. Осторожно пробравшись в погреб мимо следящей за ним собаки, Степан набрал полные руки засоленных мяса да рыбы. Хотел в избу вертаться – да ноги не идут. Оглядел он небо бескрайнее, лес, чернеющий вдали, дома с мирно спящими соседями – так жалко со всем этим расставаться стало, аж завыть захотелось. Это желание от Степана, видимо, и подхватил облезлый пес Лиха. Громкий – пугающе непохожий на собачий – вой оповестил округу о тяжёлой судьбе монстра. Посчитав свой долг выполненным, зверь с кряхтением, достойным древнего деда, свернулся в калач и полными тоски глазами уставился на окорок, зажатый верховым под мышкой. – Голодный? – зачем-то спросил Степан. Собака сглотнула и почти неслышно заскулила – боялась, что хозяин услышит. – Где ты застрял?! – раздался недовольный крик из избы. И намного тише: Раз, два, три, четыре, пять, Смерть идет тебя искать! А найдет – сожрёт, герой, Поскорей ей стол накрой! Степан было кинулся обратно в сени, но вспомнил безграничную печаль в глазах пса. Одни кости да кожа от животного остались! Хоть тут Лиху насолить! Положив внушительную свиную ногу на снег, он подпихнул её граблями поближе к голодной собаке и поспешил к «дорогому» гостю. А Лихо нагло развалилось на лавке и мурлыкало новую песенку: Если Лихо не кормить – Будет Лихо громко выть. Ну, а если не налить – Будет кто-то сильно бит. Всех порвать и растерзать, Коль не будут наливать! – Да несу уже! Рук не хватает! – пожаловался Степан. – Так давай оторвём парочку у соседа! – предложило Лихо, улыбаясь во все клыки. И куда их только прятало, когда трезвым было?! – Лучше обойдёмся без подобного счастья. – Я ж подсобить хотел… Кстати, нашел тут у тебя пару вещичек… – на полу валялись выпотрошенная куколка-берегиня, что жена собственными руками скрутила14, да обрывки рушника свадебного. Одна из ножек стола подломилась – вся еда сползла на Степанову лавку. – Зачем набедокурил? – спросил хозяин, сметая с лавки вонючую грязь. – Привыкай, Стёпушка, с Лихом жить трудно, маетно и для хозяйства одно горе. Пристанем, так и могила в радость будет. – И после этого я должен тебя с чистым сердцем кормить, настоечки с улыбкой подносить? Лихо на момент задумалось и согласно кивнуло: – Некрасиво вышло, но я за это тебе утром на рождение молодого солнца дам полюбоваться – перед смертью оно особенно яркое! – И на том спасибо, – Степан, заметив, что от чарки лишь черепки остались, предложил: – Ты прям из бутыля и пей. Мне ж не жалко! Одноглазый на секунду заглянул верховому в глаза: – Действительно… Не жалко. Уж не упоить меня надумал? – А разве бессмертного можно этим убить? Лихо засмеялось-закаркало, приложилось на несколько глотков к заветной бутылке и, довольно икнув, сказало: – Нельзя! В этом и прелесть вечной жизни. – А разве ничего больше не радует? – Степан накладывал Лиху побольше еды. И наблюдал, как растёт мёртвенно-белое пузо, выглядывающее из-под рваной рубахи и подаренного кафтана. Теперь он походил не на паренька, а на обожравшуюся бледно-синюшную лягушку. – Много что радует… Когда плоть разрываю да кровушки свежей напиваюсь. Когда душу из человека тяну, страх нагоняю, бедою окутываю. – Было видно, что хорошо захмелевшее чудовище тянет на откровенный разговор: – Ведь чем мы – Лиха – сильны?! Слабостью человеческой! Ваши страхи нас кормят, сомнения – тешат, уныние – радует. А как сдастся совсем голова буйная, как сердце покинет последняя капля храбрости, как руки самому на себя наложить захочется, так и пора вас есть – лишь пустая скорлупа и остаётся. От омерзения Степана передёрнуло: – И много душ на твоей совести? – Я счёт не веду. Мы – основа государственности и незыблемости власти Кощеевой! На страхе-то власть крепче. – Но невинные же есть?! – Кто?! – Лихо снова каркающе засмеялось и выпило ещё четверть бутыли. – Все виновны! Все… Думаешь, я разбираться приехал, ты ли жёнушку убил? Залюбил ли её до смерти? Или в объятьях задушил? И так видно, что забыть сих пор не можешь. Ясочкой зовёшь… Одноглазый монстр уронил голову на грудь и очень громко для своего хрупкого тельца захрапел. Степан метнулся в сени, стал натягивать тулуп, продумывая куда побежит. Но тут почувствовал, что штанину кто-то настойчиво дёргает. Опустив глаза, заметил коренастого человечка с длинной рыжей бородой, с локоток, покрытого шёрсткой-шубкой. В руке он держал смешную краснорогую куколку-козу15, а одет был в одну из рубашечек, что шила Марьюшка для дитя нерождённого. Гнев подкатил быстро – даже страх вытеснил. Захотелось сорвать с него одежду да пристукнуть. Человечьим голосом заговорила коза-оберег: – Степанушка, не время гневаться – беда чёрная в горнице поселилась. Ты всё правильно делал. Главное, не испугался – для чудища одноглазого это страшнее, чем отрава. Нам бы его в баню заманить. Домовой, – она кивнула на рыжебородого, – сам поможет, и банника уговорит. Очень уж тот не любит, когда беспокоят после полуночи. Благо, что ты ему хлебца с солью исправно носил. Авось и подсобит с Лихом… Степан только тут смог слово вымолвить: – Ты живая? – Когда Марья дыханье смерти почувствовала, стала она заговаривать меня, чтобы тебя оберегала, по дому помогала, тоску чёрную прогоняла. Любовь ведь посильнее беды, смерть и то победить может. Вот и с Лихом сладим. Только не позволяй себя запугать. Очень хотелось поверить козе, но странно вручить жизнь скрученной из лыка и тряпиц кукле: – Даже не знаю… Коза только замахала украшенными лентами ручками: – Не время спорить. Помни, глаз – его главное оружие! Сила в нём. Из горницы послышалось сонное бормотание: – Голова гудит. Во рту суховей поселился. Хороша отрава-настоечка… Степан замер, раздумывая, бежать али поверить козе и молчаливому домовому. Голос Лиха слегка окреп: – А приговоренный к расследованию сбёг… Теперь ищи по морозу… Верховой решил-таки довериться нежданным помощникам и направился к одноглазому: – Я ж за водицей студеной пошёл – нет ничего лучше после настоечки перцовой. Лихо удивленно глянуло на хозяина, но кружку колодезной приняло. Всё до капли проглотило: – Добрый ты человек, Степан! Но… глупый.