– Наша новая домработница. Наташа-то не пришла. Вот муж где-то нашел эту Веру, поговорил по телефону, потом сказал, что она нам подходит. Сначала планировалось, что с девушкой встречусь я, но из-за ярмарки мне пришлось уехать. А убираться в доме кому-то было нужно, так что я сказала, чтобы муж брал, кто бы ни явился, а потом разберемся. – Вот как, домработница, – пробормотал полицейский. – Зовут Вера. А вас, дорогие мои девушки, вас как зовут? Впрочем, не надо, не говорите. Можно мне лучше взглянуть на ваши паспорта? Требуемое было ему немедленно вручено. Как же радовалась в этот момент Анжелика! Как торжествовала она! Само провидение надоумило ее назваться Верой, когда она отправилась покорять сайты знакомств. Не иначе, как добрый дух ее бабушки послал ей эту мысль. Страшно себе представить, чтобы сейчас с ней было, назовись она Сергею своим именем. Ее бы как минимум задержали. И немудрено, после того вранья, которое она тут нагородила, даже скажи она теперь всю правду, ей бы уже не поверили. Как все-таки хорошо, что она по своим причинам назвалась Сергею вымышленным именем. Но оказалось, что Анжелика радовалась слишком рано. – У мужа в телефоне должен быть записан номер этой Веры. Номер! Сейчас они наберут номер Веры, а телефон-то зазвонит у нее в сумке! Краем глаза Анжелика видела, как посинел нос у Констанции, при нормальном состоянии кожи нос сейчас был бы красным. От волнения у Констанции всегда краснел именно нос. И как с небес раздался чей-то голос: – Телефона возле трупа обнаружено не было. И нос Констанции постепенно принял обычный умеренно-голубой оттенок. – Значит, преступник забрал телефон, – с удовлетворением констатировал полицейский. – Он был дорогой? Анжелика едва удержалась от кивка. Пришлось сделать вид, что у нее чешется глаз. Анжелика чесалась и ругала саму себя, сколько можно прокалываться. Неужели так трудно запомнить, что она никогда раньше не встречала Сергея! Лидия ответила: – Я подарила мужу последнюю модель. – И она пропала. Значит, возможна версия ограбления. У вас из дома что-нибудь, кроме телефона вашего мужа, пропало? Посмотрите, пожалуйста. Лидия отправилась осматривать дом. А полицейский вновь уставился на Анжелику. – И все-таки, – произнес он, – что же заставило вас обратиться именно в это фермерское хозяйство, а? Анжелика пожала плечами. Как же она завралась! А если сейчас полицейские попросят ее собственный телефон? Там ведь зафиксированы все звонки Сергея ей и ее звонки Сергею. Конечно, можно будет соврать, что это они с Сергеем обсуждали ассортимент продуктов, которые предлагались к продаже. Но звонков было так много! Полицейские не дураки, они обязательно что-нибудь заподозрят, возьмут у Анжелики отпечатки пальцев и… – Пропала! В дверях стояла Лидия. Лицо ее было бледным, руки дрожали. – Вы спрашивали, что-нибудь еще пропало? Так вот Паула пропала! Весь дом обыскала, нет ее! И, опустившись на пол, словно ноги ее не держали, женщина горестно и громко зарыдала. Все бросились ее поднимать и утешать, одна Анжелика подумала о том, что, когда Лидии стало известно о смерти мужа, она убивалась куда меньше, чем по этой Пауле, кем бы она там ни оказалась. Глава 9 На этот раз приступ отчаяния, охвативший Лидию, длился дольше. Почти четверть часа она рыдала так, что не могла связать два слова. И потому далеко не сразу удалось выяснить, что это за Паула такая, из-за которой убивается почтенная фермерша. Лидия лишь заламывала руки и твердила: – Подарок! Папочка! Паула! – Кто это? – Паула! Это Паула! Наконец удалось понять, что Паулой фермерша называет портрет молодой женщины кисти неизвестного художника, который висел у нее в спальне в изголовье кровати. – Это подарок моего папы! Он так берег эту картину! Всегда уверял меня, что, когда придется туго, я смогу разбогатеть, всего лишь продав одну единственную Паулу. – Картина была такой ценной? – Вовсе нет, – замотала головой Лидия. – Я несколько раз носила ее к разным оценщикам, но все они говорили в один голос, да, работа симпатичная, но стоит она немногим дороже того полотна и красок, которыми написана. Последний так и вовсе выразился прямолинейно, любительская мазня, так он сказал. Да еще написана картина двумя разными мастерами, что тоже было нетипично, и общую цену еще сильней опускало. – Значит, картина ничего не стоила? – Это была память о папе. Единственный его подарок мне. И папа придавал этой картине большое значение. Прекрасно помню, как он принес ее к нам домой. Был осенний холодный вечер, за окном лил дождь, но папа появился в совершенно сухом плаще и пояснил, что его подвез товарищ. Конечно, мы с мамой удивились. Папа не был человеком общительным, и приятным я бы его тоже не назвала. Друзей у него не было, он считал, что негоже тратить свое время на такое никчемное занятие, лучше провести его с пользой на службе. Но и в институте у папы друзей не было. Со своими коллегами по работе он во внеслужебное время не общался, да и рабочее общение было весьма своеобразным, папа считал всех их дилетантами и профанами, о чем прямо в лицо им и говорил. – Удивительно, как вашего папу тогда не уволили. – Он был отличным специалистом. Гением. В тридцать пять лет уже защитил докторскую диссертацию. Потом строчил одну научную статью за другой, щедро генерировал идеи, позволял другим эти идеи разрабатывать, в этом плане папа был безупречен. Всегда говорил, что ум одного гения может облагодетельствовать все человечество. – Ну а картина? – Да, когда он ее привез, то велел обращаться очень бережно. Сказал, что краски еще не просохли. Маме Паула сначала не понравилась. Она спросила, кто эта женщина и, как мне кажется, приревновала папу. Но он держался невозмутимо. Подозвал меня к себе и заявил, что дарит Паулу мне. Я чуть не рухнула. Дело в том, что папа придерживался взгляда, что лучший подарок, который родители могут сделать своему ребенку, они ему уже сделали. Жизнь – это самое ценное, что есть у человека. И с этим подарком никакая прочая мишура не может сравниться. Так что он принципиально ничего и никогда мне не дарил. Ни шоколадки, ни книжки, ни ластика. Мама дарила, папа – нет. И вдруг сразу такой подарок! Неудивительно, что у меня земля ушла из-под ног. Папа это понял, тоже расчувствовался, что для него было нехарактерно, и вот тогда я в первый раз услышала от него, что эта картина когда-нибудь будет стоить целое состояние и при нужде я смогу продать Паулу и сказочно обогатиться. – Но, по мнению экспертов, Паула не представляла ценности? – Для меня она была дороже всех картин в Эрмитаже! – отрезала Лидия. – Ведь это был подарок папы. Единственный! – И кто мог взять Паулу? – Я не представляю! Очень немного людей вообще знали о существовании Паулы. Я всегда жила очень уединенно. Многие меня упрекают, что я одна живу в таком большом доме, но мне так комфортно. И не страшно ничуть. Я так привыкла, мне так нравится. – У вас есть фотографии, на которой была бы запечатлена Паула? – Да, конечно! – горячо воскликнула Лидия. – Я делала ее снимки для предварительной экспертизы. Где-то в компьютере они должны храниться. – Будьте добры, поищите их для нас. И пока Лидия рылась в своем смартфоне, пытаясь в галерее отыскать нужные фотографии, полицейский спросил: – Значит, кроме вас и вашего мужа, в доме бывали лишь домработницы? – Да. – А последняя – Наташа – проработала у вас дольше всех? – Да. – Она могла считать картину ценной? Лидия задумалась. – Возможно. Однажды Наташе показалось, что Паула немного запылилась. И она стала протирать Паулу влажной тряпкой, я в это время зашла в комнату, заметила, что делает девчонка, и страшно на нее обозлилась. Надо же быть такой дурехой, не знать элементарных правил обращения с шедеврами. Боюсь, я была слишком эмоциональна. Но меня тоже можно понять, это подарок папы, я очень испугалась, что домработница его испортит. Никому раньше и в голову не приходило что-то делать с Паулой. Обычно я сама сметала с нее пыль, действуя очень деликатно, орудуя мягкой щеточкой. А тут тряпка! Мыльная! Жуть страшная! Когда я немного успокоилась, Наташа спросила у меня, наверное, картина очень ценная, раз я так разволновалась. И я выкрикнула: очень! Вот она! И Лидия протянула смартфон, на экране которого была изображена знаменитая Паула. На первый взгляд она казалась копией известной «Незнакомки», но только на первый взгляд. Потом становилось ясно, что между двумя этими картинами лежит громадная пропасть. Черты лица Паулы были прописаны неумело, ни симпатии, ни тем более восхищения они не вызывали. И фигура ее казалась какой-то асимметричной. И даже экипаж, в котором она гордо восседала, казался каким-то неуклюжим, и с трудом верилось, что этот рыдван способен двигаться ровно и не развалится на первой же кочке. Это была копия известной картины, но копия неудачная. – М-да… – протянул следователь. – Свое-образная вещь. А кто автор, вы говорите? – Автор неизвестен. Внизу есть какая-то подпись, но ни один эксперт, к кому я носила Паулу, так и не смог назвать мне имя художника. Видневшаяся внизу закорючка, «Руе», или «Суе», или даже «Сус», или «Рус», являлась весьма невнятным автографом мастера. – На фотографиях видно, что раньше Паула висела в другой комнате. Почему вы перевесили ее к себе в спальню? – Да, изначально Паулу я устроила над камином, но, когда в моей жизни появился Сергей, мы стали часто зажигать огонь, он любил любоваться его игрой. И я решила, что для Паулы будет безопасней оказаться в другом месте. – Подальше от открытого огня и девушек с мыльными тряпками. – Вот именно. А над камином я повесила свой автопортрет. Так эта очаровательная юная красотка с широко открытым взглядом и ямочками на щечках – Лидия?