– Чего это Клистир сегодня разошелся? – А хрен его знает, Васька. Может, его бабы не любят? На нас отрывается. – Юра, только не лезь на рожон. Майор Барышев устало проводит рукой по лицу, на секунду прикрывает глаза. – Бери лучшие экипажи, но без толку не геройствуй – сам понимаешь, местность кавалеристы осматривали, причем в темноте. Можно там через поток переправиться, нет – на месте оценишь, решение за тобой. Ночью, на трех-четырех танках шанс прорваться есть, днем в этой кишке ляжем все – и мы, и греки. Твоя цель – тяжелая батарея, сможешь уничтожить – город наш. Но если поймешь, что прорваться не получится – возвращайся. Через день, через неделю мы все равно его возьмем. – После батареи двигай сюда,– карандаш комбата ткнулся отточенным грифелем в карту. – Ночью не найдут. Когда начнем, ударишь им в спину. Не справишься с гаубицами – мы через реку не пойдем. Все понял? – Понял, товарищ майор. Разрешите выполнять? – Идите, лейтенант. Хлопнула дверь, простучали по откидной лесенке сапоги Клитина, качнулся кузов штабного автомобиля. – Черт, комиссар, как мне Котовского не хватает! – Барышев бросил карандаш на карту. Алексей точно справился бы, а этот… Прибор какой-то, а не человек. – Неправильный он, командир, – Окунев отложил в сторону вчерашний боевой листок и посмотрел на Барышева. Надо его с роты убирать. Политрук третьей до сих пор в госпитале, но мне докладывают – нехорошо в роте. Устав не нарушен, но рота командира не приняла – терпят. Командиров Клитин под себя согнул, люди озлоблены. – Ротный – не девка, чтобы всем нравиться. Я его тоже не люблю. – Я с ним говорить пытался – такое впечатление, что с репродуктором побеседовал. Будто не слышит он меня. Я выполняю свои обязанности, – спародировал Окунев лейтенанта. – Надо будет его на партсобрании проработать. – Вернется живым – проработаешь. Греки не ошиблись – в этом месте галечное дно может выдержать танки. Четыре машины приготовились к рывку на занятый врагом берег. – Надеюсь, макаронники не заметили, что мы от колонны отстали, – самому себе шепчет Клитин. Оставшиеся танки третьей роты, отчаянно гремя моторами на повышенных оборотах, уходят дальше по дороге. Лейтенант не собирался упускать свой шанс – именно от него зависит успех операции. Может быть, исход всей войны. Для такого случая он и готовил свою роту, он уверен – любой его приказ будет выполнен. Без рассуждений и размышлений – для того, чтобы думать, есть командир. Командир вылез по пояс из люка, сдвинул шлем, прислушался – тишина. Через полчаса рота пройдет обратно, и он поведет свои танки к цели. Не грамотей Фунтиков, не сгинувший недавно бесследно вместе с ротой счастливчик Котовский – он, лейтенант Клитин, проложит путь к победе. Снова стал усиливаться звук танковых моторов, рота возвращается. Еще пять минут, и можно начинать. Клитин захлопнул крышку люка, прижал тангенту: – Заводи! Дождался, когда двигатель танка наберет обороты… – За моей машиной, в колонну, на максимальной, вперед! Смутная, невнятная темнота земли в приборах наблюдения опрокидывается навзничь, уступает место усеянной огнями звезд бездонной черноте неба. Двигатель рычит на крутом подъеме, танк рывком выбирается из ручья и снова падает на ровную поверхность. По броне щелкает пуля, вторая ударяет вскользь, дает рикошет и с визгом взлетает почти вертикально вверх. – Проснулись, суки! – радостно орет Клитин. – Скорость, Жуков, скорость! Жми, сукин сын! Пули лупят в броню с разных сторон, со склона холма – или это уже можно назвать горой? – застрочил короткими очередями пулемет, и лейтенант не выдерживает: – Короткая! Танк всхрапывает подобно осаженной на галопе лошади, скрежещет гусеницами по камням. Дождавшись, когда вспышки дульного пламени замрут в поле прицела, Клитин легонько, носком сапога трогает педаль спуска, и осколочный снаряд летит передать пламенный привет пулеметчикам. И сразу – рев мотора, скрежет коробки передач, машина рывками набирает скорость. Лейтенанту не нужно смотреть, как лег снаряд – и так знает, что не промахнулся. На фоне мокрого дорожного полотна мелькают тени улепетывающих пехотинцев. Клитин срезает их одной длинной очередью. Щелкает вхолостую боек пулемета, несколько лязгающих звуков, доклад: – Заряжено! Не зря муштровал бойцов, нет, не зря – работают, как хороший, с любовью отлаженный механизм – не думают, действуют мгновенно, на одних рефлексах. Хорошо, что распогодилось – в свете звезд хоть что-то видно. Из-за дерева появляется фигура человека, взмахивает рукой. Тускло взблескивает бутылочное стекло, взбесившийся танк испуганным зверем бросается в сторону. Лейтенант вцепился в рукояти маховиков, заряжающий ударяется сначала плечом о стеллаж, затем головой о башенную броню. Бутылка с горючей смесью разбивается о камень в полуметре от правой гусеницы. Времени прицелиться и выстрелить нет – машина уже миновала смелого итальянца, но это его не спасло – вспыхнувшее пламя освещает бегущего от дороги человека. Несколько пулеметных очередей сразу сходятся на видимой цели, превращают рывок спринтера в беспорядочное падение мясной туши. Один за другим танки проходят мимо темных строений небольшого селения. «Прорвались!» – решает Клитин. – Вперед, Жуков. Вперед! Капо маниполо7 Луиджи Бассо, командир когорты ПВО, был разбужен своим ординарцем – часовой услышал далекую перестрелку. Спросонья молодой фашист разозлился на неуместное рвение чернорубашечников. Несколько выстрелов из пушки и далеко слышный в ночном воздухе звук моторов заставили его изменить мнение – именно для отражения этой угрозы его зенитки вечером сняли с охраны штаба девятой армии. Длинные стволы пушек вытянулись параллельно земле, навстречу приближающимся танкам греков. Наводчики припали к прицелам, связист замер с телефонной трубкой в руке – ждет команды. Приближается момент, ради которого Луиджи оставил родные края. Он, конечно, вернется, но гораздо раньше в Парму долетит слава о его подвиге. Проклятые советские танки, которыми большевики просто нашпиговали греческую армию, до сих пор не сумел остановить никто. Что ж, он будет первым. Как она смеялась! Франческа умела смеяться лучше всех девушек на свете – звонко, заливисто, сверкая ровными белыми зубками. Луиджи всегда любовался смеющейся соседкой, но в этот раз ее смех привел его в бешенство – красавица смеялась над ним. – Ха-ха-ха! – звенел ее серебряный голос. – Луиджи, ты сошел с ума! Выйти за тебя! Ха-ха-ха! Да надо мной будет потешаться вся округа – ты слишком подходишь своей фамилии! Нахалка взялась рукой за ручку калитки: – Джиджино, я не пойду к алтарю с парнем, который на целую голову ниже меня. Она снова прыснула: – Даже в башмаках с двойной подошвой и высоким каблуком! – Рост не самое важное в мужчине, Чикка! – сжал кулаки Луиджи, но калитка уже хлопнула, и из-за забора снова послышался ее сводящий с ума смех. На следующий день юный Бассо вступил в милицию. Он не собирался, как папа Джакомо, всю жизнь выстукивать серебряным молотком головки сыра. Чужой сыр, в чужих подвалах! Судя по звуку, танки коммунистов выбрались на отрезок дороги, зажатый между склоном холма и бушующей рекой. Пора! Луиджи махнул связисту платком, тот рявкнул в трубку, и со склона холма взлетели осветительные ракеты. Орудия шевельнулись, выцеливая танки, до которых осталось меньше километра. – Огонь! – скомандовал Луиджи, и четыре семидесятипятимиллиметровых снаряда рванулись к целям. В головной танк ударили сразу два. В буссоль Бассо хорошо разглядел, как разлетелась левая гусеница, как дернулась прошитая снарядом навылет башня. Машину развернуло поперек дороги. Вспыхнул второй танк, замер, уткнувшись стволом пушки в склон третий. Выпрыгивающих из подбитых машин танкистов расстреляли из винтовок и пулеметов засевшие на склоне берсальеры из батальона охраны штаба. Последний танк греков укрылся за корпусами подбитых и начал стрелять из пушки по позициям зениток. Луиджи отдал должное мастерству танкистов – они стреляли с освещенного места, в темноту, наводясь только по вспышкам орудий, но их четвертый снаряд разорвался перед орудием номер два, осколки хлестнули по номерам расчета. У зениток нет щитов, наводчик орудия упал с сиденья. Капо подскочил к пушке, оттолкнул стонущего капрала и приник глазом к прицелу. Расстояние невелико, но из-за подбитой машины видна только башня, причем не вся. Луиджи довернул ствол чуть правее. – Огонь! Снаряд прошел над самой башней противника, еще два снаряда с небольшим промежутком ударили в корпус танка, подбитого первым. Осколки снова застучали по орудию. Офицер поправил наводку. – Огонь! Наверно, снаряд попал в боеукладку – танк взорвался. Сорванная взрывом башня отлетела далеко в сторону. Фашисты с радостными криками подхватили командира на руки. «Жаль, что танков было только четыре, – подумал Луиджи. Ничего, завтра будут еще». Слава, его великая слава была уже совсем рядом. Ха, он еще подумает – пара ли ему пропахшая перегноем и фиалками8 крестьянка! Ползти надо там, где есть тень. Хоть паршивенькая, вихляющаяся. Ее отбрасывают на освещенную пламенем двух горящих машин землю остатки танка младшего лейтенанта Синичкина. Ползти нужно медленно и осторожно, тела в черных комбинезонах, разбросанные вокруг – вот что осталось от тех, кто пытался спасаться бегом или просто подняться на ноги. Впрочем, Ерофей Жуков иначе теперь и не сможет – на одной ноге сильно не разбежишься. Левая не слушается совсем. А еще этот… Рядовой с ненавистью оглядывается назад, на тело ротного, которое он тащит на воняющем немытой овечьей шерстью войлочном плаще. Он выжимал из танка все, что допускала конструкция, и даже немного больше – хорошая, твердая дорога вела под уклон, и двадцать шестой шел даже быстрее паспортных тридцати в час. Вел танк, больше надеясь на чутье, чем на глаза – видно было паршиво. Попадется на пути большой камень или яма – все, приехали. Глаза уже болели от напряжения. Хоть немного бы света, чуть-чуть… Будто кто услышал его мысли – дорогу, склон горы, волнующуюся поверхность реки залил химический свет. Привыкший к темноте боец на мгновение ослеп, потом впереди сверкнуло. Удар, еще удар… Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь