– Нет, – честно ответил пацан, – но очень хотел бы быть. Пораженная такой логикой тетка занесла в личное дело и фамилию, и отчество. Возраст парня определили на вид – десять лет. Выгрузка помощи из Советского Союза идет круглосуточно, к вечеру семнадцатого ноября у северных окраин Салоник развернулся импровизированный палаточный городок. Импровизированный потому, что палаток с собой добровольцы не привезли, пришлось включать смекалку: растянули несколько танковых тентов на сбитых из жердей каркасах. Над трубами полевых кухонь курятся дымки, техника стоит в укрытиях, вокруг суетятся экипажи, проверяют и обслуживают. В небо уставились длинные стволы зенитных трехдюймовок, из кузовов нескольких полуторок задрали рыла счетверенные «максимы». То и дело над городом и портом тройками проносятся «ястребки». Летунов и их технику выгрузили в первую очередь, они успели пару раз схлестнуться с итальянцами, больше фашисты днем над Салониками не появляются. Режут глаз восьмиконечные белые звезды на знакомых силуэтах. Пора привыкать. Лейтенант Клитин проверяет подготовку машин роты. Танки не новье, все образца тридцать третьего года, но в Одессу поступили прямо с завода, с капиталки, и выглядят немного непривычно – другие гусеницы и тележки, очертания корпуса искажают листы дополнительной брони, изменилась форма кормы – ее подняли, чтобы разместить новый двигатель, способный тащить увеличившийся вес танка. На всех башнях – «короны» поручневых антенн – после того, как стали давать продукцию новые заводы в Чите и Иркутске, радиостанций хватает. Антенны монтируют теперь даже на танки, на которых нет радиостанций – почему командирские машины не должны выделяться, доходчиво объяснили расчеты противотанковых орудий противника в Испании, Финляндии и на склонах хасанских сопок. Лейтенант шагает вдоль строя, проверяет, хорошо ли пришиты погоны и нарукавные нашивки, верно ли укреплены на пилотках кокарды. По команде бойцы снимают пилотки и предъявляют для осмотра иголки. Клитин не ленится, проверяет, достаточной ли длины вдетые нитки. Война войной, а порядок в армии никто не отменял. Две недели тому назад лейтенант Клитин, тогда еще командир танкового взвода, так же прохаживался перед выстроенным личным составом. «Летучая мышь» скудно освещала кусок коридора, ведущего в помещение казармы. От рядов двухъярусных коек доносилось сонное дыхание спящих бойцов, а подчиненные лейтенанта осоловевшими глазами таращились на взводного. – Если кто не понял, повторяю еще раз. Для того чтобы пришить пуговицу, необходимо взять иглу в левую руку, развернув ее острием вниз. Тогда ушко иглы окажется в удобном для вдевания нитки положении. Отмерив необходимое количество нити соответствующего цвета… Топот сапог дневального, громкий шепот: – Лейтенанта Клитина на выход! – Кто? – не оборачиваясь, уточняет лейтенант. – Командир батальона. – Почему дежурного по батальону не вызывал? – Товарищ капитан запретил! Сказал – не надо людей будить,– виновато пожал плечами боец. Клитин повернулся к стоящему в трусах и брезентовых тапках личному составу: – Отбой на сегодня, и смотрите мне, завтра еще раз проверю! Комбат ожидал в батальонной курилке. Капитан сидя выслушал доклад своего самого старого командира взвода, бросил окурок в стоящую в центре огороженной деревянными скамейками площадки снарядную гильзу. – Все никак не уймешься? – Не понял вопроса, товарищ капитан! – Ты зачем людям неделю спать не даешь? Мне доложили, я не поверил. Сам решил посмотреть. – Проводил занятие по приведению в порядок формы одежды, товарищ капитан. На вечерней поверке рядовой Чумак стоял с пуговицей, болтавшейся на одной нитке. На замечание отреагировал неправильно, и я как командир взвода принял решение о проведении занятия. – Ночью? – Днем по расписанию взвод будет находиться в разных местах, товарищ капитан, а после обеда заступает в наряд! Комбат выматерился и попытался взглянуть в лицо подчиненному. Не вышло – слишком мало света давала тусклая лампочка, болтавшаяся на столбе под жестяным конусом. – Ты понимаешь, что они тебя ненавидят? – Я требую от них точного исполнения уставов, товарищ капитан. Выполняю свой служебный долг! Комбат задумался. Неприятный подчиненный и в самом деле ни разу не нарушил требования Устава. Формально. Но иметь такого командира в батальоне ему не хотелось. И способ избавиться от него был. – Лейтенант, роту получить хочешь? Из роты можно сделать неплохой инструмент, – решил Клитин. Бойцы молодые, неиспорченные, исполнительность на высоте, форма одежды в порядке. Жаль, индивидуальная маркировка предметов формы и снаряжения запрещена приказом. – К машинам! Пришло время проверить подготовку техники. На карте разложены: циркуль-измеритель, целлулоидная линейка и красно-синий карандаш «Тактика». Чертовы греки, не могли кириллицу выучить или на латинские буквы перейти. Попробуй составить маршрут, если все надписи на карте исполнены нечитаемыми крючками. Переводчик простым карандашом подписал названия сел и городов по основному маршруту, а если маршрут придется менять? Ладно, один хрен московский мамлей хвостом таскается за комбатом, будет надо – еще раз подпишет. Майор Барышев, на свою голову, первым прибыл в штаб Одесского военного округа и немедленно был назначен командиром танкового батальона, с корабля на бал угодившего на греческую войну. Две недели на всё про всё, из них четыре дня занял морской переход. Остальным будет легче, следующий конвой через неделю, успеют больше. Майор, мужчина не глупый, давно смекнул, что предписание на убытие к новому месту службы получил в тот же день, в который Муссолини приказал бомбить Грецию. Тогда здесь, в Салониках, попал под фашистские бомбы линейный крейсер «Фрунзе» – гордость советского народа, прославившийся еще в Испанскую. Инцидент дал советскому руководству повод оказать помощь в отражении агрессии. Значит, ждали этого в Кремле, раз начали людей собирать заранее. Понимал Барышев много, а говорил мало, может, поэтому и оказался на войне сразу после лечения в госпитале и санатория. Батальон набран с бору по сосенке из четырех округов, взводные и командиры экипажей все, как один, последнего выпуска, комсомольцы-добровольцы, зелень необмятая, половина рядового состава больше времени в частях провела, чем они. Всего времени на слаживание – пока до фронта доберутся. Зато с ротными повезло – два ветерана, битые-стреляные, орденоносцы опять же. Тому комбригу, который Фунтикова от сердца оторвал, майор и вовсе цистерну водки должен – иметь в батальоне ветерана, который два года дрался с итальянцами, да еще в горах, Барышев и мечтать не мог. С Котовским комбат немного знаком – на соседних участках о линию Маннергейма бились. Клитин немного непонятен – слишком долго во взводных командирах ходил, но характеристика с последнего места службы хорошая, и технику лейтенант знает. С матчастью проблем быть не должно – техника прибыла в Одессу с заводов, после капитального ремонта – кроме самоходок, эти и вовсе новенькие. Тоже, между прочим, до инцидента с «Фрунзе». С техникой ожидали личный состав представители АБТУ и заводские специалисты, был даже один американец. Некоторые прибыли с батальоном в Салоники. Дураку ясно – будут проверять модифицированные танки в боевой обстановке. Заодно помогут с ремонтом, не все им сидеть по летучкам с протокольными мордами. Майор сложил карту в планшет и выбрался из-под навеса. – Прорвемся, боец, – сообщил он сидящему у телефона связисту и направился к ожидающему его автомобильчику. Впервые в жизни из штаба за ним прислали таксомотор. Треск мотоциклетного мотора ранним утром мертвого на ноги поставит, но во временном военном городке спящих давно нет – личный состав заканчивает мыть котелки. Мотоциклистов накормили в первую очередь, они рванули по маршруту – смотреть состояние дорожного полотна, мостов и выбирать места для привалов. За мотоциклистами снялось тыловое хозяйство – до фронта далеко, машины по холодку доберутся до места обеденного привала, к приходу колонны обед будет готов, умывальники оборудованы. Когда габаритные огни грузовиков с кухнями исчезли за холмом, заревели, прогреваясь, танковые моторы. Фунтиков поморщился – его первую роту командир батальона поставил замыкающей – если танк скиснет на марше, придется его волочь на буксире. Тяжелые, мощные Т-28 для этого подходят лучше других машин. Но из-за этого вся копоть и поднятая колонной пыль достанутся первой роте. Залязгали гусеницы, начали вытягиваться вдоль дороги танки Котовского. За ними – управление батальона, радиостанция, штабной грузовик и одна из машин зенитно-пулеметного взвода. Несмотря на несколько инструктажей, туда же полез доктор на крестоносной полуторке, и какое-то время с дороги слышалась громкая командирская речь капитана Мотылевича – помкомбата объяснял доктору глубину его заблуждений. Пока «санитарку» вышибали из колонны, за штабом выстроилась батарея самоходок – шесть СУ-пятых гордо задрали к небу толстые короткие стволы стодвадцатидвухмиллиметровых гаубиц. За каждой самоходкой следует транспортер боеприпасов. Самоходчиков подпер Клитин. Многовато он суетится – бегает, флажками машет, орет. Хотя… Его первая рота, первый марш. Привыкнет – успокоится. Когда последний танк третьей роты занял свое место, Михаил на всякий случай прижал пальцем к горлу ларингофон: – Вперед! Спаренные моторы с надписью «Caterpillar» на блоках цилиндров аккуратно, почти без рывка, сдвинули с места тридцатитонную махину танка. Привычное ухо сразу различит – не М-17. Звук тише, мощность выше, а аппетит меньше. Топливо – обычный автомобильный бензин. Моторы, даром что подписаны не по-русски, изделие вполне советское – изготовлены в Чите, на паевом предприятии2 «Красный Катерпиллер». Качество прекрасное. На коробках передач и фрикционах модернизированных танков тоже надписи по-английски, хоть и выпущено все между Томском и Владивостоком. Танки с индексом «Э»3 Фунтикову нравятся, особенно Т-28. Восемьдесят миллиметров лобовой брони это не фунт изюму, проклятый ПАК – тридцать семь, угробивший в Испании большую часть республиканских танков, ее в упор не возьмет. Куда итальянцы могут засунуть свои ружья «Солотурн», пусть им католические священники объяснят, они по причине целибата должны быть в курсе. Новая пушка танка не только способна проломить навылет любой танк мира, но и батарею тех же ПТО смешает с землей, не сильно напрягаясь. Запас хода на одной заправке вырос, не сильно, но и это в копилку пошло. Если указанные в паспорте данные о пробеге до текущего и капитального ремонтов окажутся правдой – держись, Муссолини, придем в Рим, а моторесурса еще на сотню парадов хватит. Жаль, таких аппаратов всего пять на бригаду, не по карману они греческой республике. Эта пятерка – подарок грекам от братской страны, поэтому остальные десять танков в роте – Т-26. Прекрасные машины, много лучше погибшего на франко-каталонской границе «Красного смельчака», но все-таки не то. Михаил согласен с остальными ветеранами – проходит время легких танков. Будущее за средними и тяжелыми машинами. Пока за танками становились в колонну две батареи противотанковых сорокасемимиллиметровок, грузовики и заправщики, Фунтиков еще раз проверил зенитный пулемет – заряжен ли, легко ли турель поворачивается, посмотрел на плывущие по небу облака через проволочные круги прицела. Глядя на ротного, завертели пулеметами командиры остальных машин. Правильно, у фашистов сильная и многочисленная авиация, не просто так все танки батальона вооружены зенитными пулеметами. До фронта чуть больше полутораста верст, это по дорогам. Для самолета – меньше. Налет возможен в любую минуту. Наконец колонна выстроилась, командиры рот и взводов вскинули над головой флажки, докладывая о готовности к движению, затем по очереди каждый продублировал отмашку комбата: «Вперед!» Усилился гул моторов, и дальние башни стали уменьшаться. Двинулись. Ровно работает мотор, равномерно лязгают траки – правая гусеница по щебню обочины, левая – по асфальтовому покрытию шоссе. Неспешно ползет навстречу греческая земля, колышется под задницей командирский танк. Если человек не полный дурак, после двух-трех поездок на броне обзаведется подстилкой, чтобы уберечь зад от тряски и холода. По этой причине старший лейтенант Котовский движется навстречу подвигам, восседая на видавшей виды суконной подушечке, набитой гагачьим пухом. – Талисман, однако, – сказал старшина Тингеев, вручая любимцу бригады собственноручно изготовленный предмет. – Хороший охотник зверя, птицу бьет, шкуру и перья себе берет. У этой кукушки шкура шибко рваная была, на куртку не хватило. Пусть теперь тебе зад греет, самое ей место. Наглый финн три дня не давал танкистам покоя, подбирался на лыжах, давал пару очередей из автомата и исчезал раньше, чем красноармейцы успевали открыть ответный огонь. Небось, радовался, гад, слыша за спиной звуки заполошной стрельбы. Бригада пробивалась сквозь снега Карельского перешейка без пехоты, и гоняться по тайге и болотам за наглым беляком было некому. Как Котовский почуял, откуда собирается стрелять этот мамин сын, он и сам понять не мог, как толкнул кто под руку. Всадил снаряд в ничем не примечательную кучу валежника, а он угодил автоматчику прямо в бок. Чудом, причем вдвойне, потому что замотанный заряжающий загнал в пушку не осколочный снаряд, а бронебойный. Финна разорвало пополам. Автомат «Суоми» вместе с запасным магазином ушел в штаб бригады и забыл вернуться, нож Алексей оставил себе на память, а из остатков шинели и теплой куртки диверсанта старшина-якут изготовил эту самую сиделку. Да, год назад под гусеницы его танков ложилась совсем другая местность – заваленная снегом и минами, промерзшая до звона земля Карельского перешейка. Здесь за час удается пройти столько, сколько там зубами подтягивали под танки за несколько дней. Смуглые чернявые люди, завидев колонну, не разбегаются. Останавливаются, улыбаются, машут руками. Котовский по привычке краем глаза следит – не замахнется ли кто, не вскинет ли винтовочный обрез. Ничего не поделаешь, такие рефлексы. Условные. Не сильно, выходит, отличается человек от собачек профессора Павлова. Ползут навстречу рыжие холмы, тускло блестят по сторонам пятна воды, не разобрать сразу – лужи или болотца. Лесов практически нет, так, кусты. Если деревья, значит сад, скорее всего – маслины. Это добро в засоленном виде пробовали все, старшина привозил. Зеленые Алексею понравились, напомнили соленые огурцы, а черные – не пошли, слишком жирные. Глаз по привычке примечает удобные для развертывания места и укрытия, высматривает под вялой травой овраги и промоины. Изредка проезжают встречные грузовички. Конные повозки встречаются чаще, но больше всего на дороге тележек, запряженных неприхотливыми осликами. Один из серых тружеников разглядел из-под шор колонну, испугался и заорал, прижав длинные уши. Котовский привстал с брони и повернулся, проводил орущего зверя взглядом – надо же, зверь небольшой, а ревет не хуже парохода. После обеденного привала осмотрели технику, проверили регулировки. Удивительно, шестьдесят километров марша, а в батальоне ни один танк не сломался. Расскажи кто такое – не поверил бы. Климат им тут подходит, что ли? Пока от границы до линии Маннергейма шли, каждый танк по два-три раза чинили. Зима, конечно, морозы, но и летом на учениях маршрут прошедшей части днем легко определить по стоящим у обочин танкам, а ночью – по громкой ругани экипажей. После привала пересекли по бетонному мосту широкую реку. Алексей заметил задранные к тучам стволы и незнакомые каски расчетов, дернулся нырнуть в башню, потом смекнул – греки. Удивило, что союзники не пялились дружно на проходящие танки, а продолжали смотреть за воздухом. Если все греки так службу волокут, значит, толковая у них армия. Хорошо. Пару раз над дорогой проходили тройки самолетов – высоко, под самыми облаками. Не понять, свои или чужие. Ближе к вечеру на горизонте показались горы. Надо после ужина раскрутить Мишку на рассказы про Испанскую – пусть народ послушает, да и самому не помешает. Ну, и опытом поделится. За битого, как говорят… До финских укреплений они добрались после долгих мытарств, потеряв множество людей и немало танков, причем мороз и болезни положили больше людей, чем минные поля и кочующие снайперы. С той поры не любит Котовский интендантов. Имей тыловые крысы чуть больше мозгов и хоть каплю совести, сколько людей сберегли бы! Когда моряки и десантура вырвали у финнов победу, большую часть тыловиков отдали под суд, за вредительство. Алексей считает – правильно сделали. Не можешь обеспечить солдат едой и обмундированием, обеспечивай промышленность древесиной. На лесоповале им, харям раскормленным, самое место. Отмучились с предпольем, уперлись в финскую оборону. А там – незамерзающие болота, минные поля, за ними – надолбы во много рядов, бетонные доты, прикрытые полевой и противотанковой артиллерией. Где местность позволяла, финны понастроили эскарпов в два танковых роста высотой. Кто-то в штабе армии на карте стрелки нарисовал, приказ издал, и покатились в светлое будущее стрелковые цепи и ряды легких танков. Иногда вместе, но чаще – порознь. И горячая кровь, и горящий танк топят под собой снег, но все равно снега осталось больше, чем растаяло, хотя ни крови, ни танков не жалели. Когда оказалось, что войск уцелела треть, а толку – чуть, в штабах растерялись и стали думать, кто виноват. Алексею виноватых искать нужды не было. Знал – будь на его месте Григорий Иванович, враги давно топали бы в сторону пунктов временного размещения. Колоннами и под конвоем. Не присвоенная фамилия и не ежедневная гимнастика по системе доктора Анохина делают человека героем, головой думать надо. Леха остался в роте старшим из уцелевших командиров. Вместе с механиками копался в потрохах эвакуированных с нейтралки танков, гонял в хвост и гриву прибывающее пополнение. Свободного времени не было, на сон не хватало, но Котовский пытался придумать способ прорыва. Пока бригады и дивизии на земле зализывали раны, оправляясь от последствий проявленного героизма, на врага навалилась авиация. Это было страшно – дрожал разодранный сотнями винтов воздух, тонны бомб поставили на дыбы всю грязь ближайшего болота. Потери среди зимовавших там лягушек наверняка были страшные. По какой-то причине одна из эскадрилий СБ накрыла бомбами кусок минного поля перед финскими укреплениями, прихватив часть противотанкового рва – немного, всего несколько метров, но Котовский понял – оно, и метнулся к комбату.