сейчас. Обязательно. Еще немного. Я вылезала из укрытия, только когда в доме всё стихало. Маме не пришлось собирать вещи и убегать с детьми из дома. В один из таких приступов бешенства он проломил ей череп. Вызвав «Скорую», он рыдал над ее телом не в силах простить себя за такую жестокость. Его осудили, и на несколько лет он ушел из нашей жизни. Мама восстанавливалась почти два года, снова училась хо- дить и говорить. Арсений быстро повзрослел, забросил за- нятия спортом, помогал бабушке ухаживать за ней и рас- тить меня. Отец писал письма, полные раскаяния, мама выбрасывала их, не читая. Она винила себя за то, что сразу не защитила нас, за то, что долго терпела и верила в его ис- правление. Освободившись, отец поселился в одном из общежитий на окраине города. Вел себя тихо, устроился на работу, водил ав- томобиль. Так же писал письма маме, мне, брату, искал встреч, предлагал помощь. Но мы старательно избегали этого. Однажды он пришел к нам поговорить, но все закончи- лось скандалом. Мы продали квартиру и уехали из того рай- она. Маме с бабушкой купили двухкомнатную квартиру, Арсений взял себе однушку. Я стала снимать жилье у него под боком. В целом нам жилось неплохо. Достав из кармана ситцевый платок, мама промокнула им лоб. Часы на стене показывали 10 утра. Она сидела на стуле возле окна и смотрела на небо. Рядом на тумбочке стоял стакан с водой. В помещении было светло и тихо. Я погладила брата по волосам. Светлые пряди выгляды- вали из складок бинтовой повязки, играя на солнышке золо- 22 тыми бликами. Его сон казался таким безмятежным, рас- слабленные руки спокойными и сильными. Дыхание по-прежнему было ровным. Поправив край одеяла, я вста- ла и взглянула на показания приборов. Всё по-прежнему. Без изменений. Надеемся и ждем. — Устала? — сказала Катя, беря мою руку в свою. — Не слышала, как ты вошла, — тихо проговорила я. — Всё нормально. Немного болит спина, но сегодня я хотя бы немножко поспала. — Доброе утро. — Подруга достала из пакета лекарства и положила на тумбочку. — Всё обязательно будет хоро- шо, — успокаивающе сказала она маме, — не нужно волно- ваться. Выпейте, я принесла успокоительное. Позже отвезу вас домой помыться и переодеться. — Как там Ксюша? — спросила я, собирая вещи. — Ушла в школу. — Катя поправила халат и села на край кровати. — Я фильтрую информацию, но она уже совсем взрослая и всё понимает. Лучше б ты вернулась домой, ей нужна твоя поддержка. Повесив на плечо сумку, я поцеловала брата в щеку. Ме- ня волновала судьба племянницы, серьезного разговора бы- ло не избежать, да и сидеть вот так, сложа руки, в больнице я больше не могла. Время шло, все ждали, когда Сеня оч- нется и расставит всё по своим местам. Но проходил день за днем, и тишина сменялась отчаянием. Допросы, обыски, душевные беседы. В следственном комитете, раз за разом, повторяя одни и те же наводящие вопросы, пытались вытянуть из меня то, что им хотелось услышать. — Я еду домой. Нужно начинать действовать, делать хоть что-то. — Мои пальцы нервно перебирали волосы, пы- таясь собрать их в хвостик. Я заметила Катин тоскливый взгляд, брошенный на брата. — Мы уже третий день сидим здесь в неведении. Пора уже подумать, что мы можем сде- лать для Арсения. Какой толк в том, что он проснется и узнает, что на него хотят надеть наручники? Поправив под больничным халатом мятые джинсы, я мах- нула на прощание рукой Кате с мамой и вышла. Пот ручейка- ми сбегал по спине, неприятно щипая под водолазкой. Уста- лости не было, но нестерпимо хотелось принять душ.