Три ужасных дня назад они расстались с Августом Стеном в гавани Нюнесхамна. Выстрел в грудь. Из его, Бергера, собственного пистолета. Карстен хотел его кастрировать. А потом эта скотина похитила своего бывшего шефа Августа Стена и привязала его к стулу в подвале – тихо, не выдавая себя, без каких-либо объяснений. Как это все связано между собой? И почему начальник отдела СЭПО в этой щекотливой ситуации обратился именно к нему, Сэму Бергеру? Если у Стена была возможность сообщить внешнему миру о своем положении – переслать по электронной почте фильм, хоть и при плохом сигнале и снятый на микрокамеру, – почему он не проинформировал высшее руководство СЭПО? Почему не попытался инициировать глобальный розыск? Почему не оповестил полицию, военных, прессу, кого-нибудь еще? Нет, он извлек эту малюсенькую камеру бог знает из какой части тела и переслал видео Сэму Бергеру и никому больше, – человеку, находящемуся в розыске, скрывающемуся в полной изоляции, а значит, тому, кто меньше всего мог помочь Стену в этой ситуации. Сброшенному с трона и чуть не кастрированному бывшему полицейскому. Почему, черт возьми? Что вообще происходит? Сэм не мог спасти его, Стен должен был прекрасно сознавать это. Значит, то, что хотел рассказать Стен, важнее его собственной жизни. И рассказать об этом было необходимо именно Бергеру. Или же Август Стен думал, что только Бергер и никто иной мог спасти его? В любом случае, видимо, чрезвычайно важно было, чтобы этот рассказ попал напрямую к Бергеру. И теперь Сэм Бергер пытался понять почему. В рассказе не было ничего, что объясняло бы выбор адресата, ничего специально для него. Большую часть истории отношений между Стеном, Гундерсеном и Пачачи Бергер уже знал. Юный Стен завербовал молодого Гундерсена, об этом Бергер догадался. Он знал также, что Стен перевез Пачачи в надежное место, спас его от крота до того, как крот был раскрыт. Крот, в свою очередь, похитил дочь Пачачи Аишу. Скорее всего, он шантажировал Пачачи, заставляя его молчать обо всем, что ему известно о разветвленной сети джихадистов в мусульманском мире. Иными словами, стране угрожала повышенная опасность, в любой момент мог произойти «самый крупный теракт в истории Швеции». Если Август Стен так предан своей стране и своей работе, как предполагает Бергер, то на карту поставлено очень многое. Действия Карстена могут погубить множество шведов. Карстен продал свою родину. И в Швеции вот-вот произойдет нечто ужасное. Значит, дело серьезное. Внезапно странная попытка отстрелить ему яйца предстала перед Бергером совсем в другом свете. Очевидно, Бергер играл решающую роль в игре, контуры которой он только угадывал. Стен сказал, что его видеозаписи можно посылать лишь небольшими порциями – значит, почтовая программа микрокамеры не способна пересылать крупные файлы, она автоматически делит файл на несколько более мелких, следовательно, существует вероятность, что они будут приходить по одному по мере того, как в подвале будет появляться сигнал 3G или 4G. Неизвестность делала существование на этом отдаленном терзаемом ветрами острове совсем невыносимым. Зачем Бергера поместили сюда? И что будет теперь, после похищения Стена? Что задумал этот изверг Карстен? И кто он такой? Бергер наклонился поближе к компьютеру. Все-таки ему удалось проникнуть во внутреннюю сеть СЭПО. И хотя его пальцы были в сто раз менее ловкими, чем у Молли, он может попытаться идентифицировать Карстена и выяснить, кто же он такой. Что, возможно, поможет ему спасти начальника отдела СЭПО Августа Стена. Ведь разве не было полученное видео скрытой мольбой? Криком о помощи? Но почему? Бергер никогда не был приближен к СЭПО, он работал обычным инспектором уголовного розыска полиции Стокгольма, хотя и на «особом служебном положении», но почему, черт возьми, он вдруг стал такой важной персоной для СЭПО? Бергер нырнул в воды службы госбезопасности и тут же оказался в толще воды. Не понятно было, где верх, а где низ. Что значит вперед, а что – назад. В ходе двух предыдущих дел – если их можно назвать делами – электронными системами и архивами СЭПО всегда занималась Молли Блум. А теперь он вынужден заново учиться плавать. Или хотя бы определять, где верх, а где низ. Он выпустил маленький пузырик воздуха, проследил за ним взглядом, выбрал нужное направление, попробовал плыть. Начал потихоньку понимать, как это делается. Эта система довольно сильно отличалась от обычной полицейской, и когда Бергеру удалось наконец нормально сформулировать запрос, тот не дал результатов. Имя Карстен нигде не встречалось. Ладно, вполне ожидаемо; все-таки Карстен принадлежал к ближайшему кругу Августа Стена, был его правой рукой, так что ничего удивительного в том, что его имя засекречено, нет. Если быть откровенным, то Бергер точно не знал, Карстен – это имя или фамилия. Вроде звучит как-то по-датски? После нескольких слепых маневров Бергер нашел выход в более глубокие слои интернета, с массой внешних ссылок на самые потаенные уголки сети. Он запустил поиск и понял, что это займет довольно много времени. Пора подвести промежуточные итоги. Есть ли хоть какая-то возможность узнать, где сидит Август Стен? По видео ничего не скажешь – подвал как подвал. Кроме вмонтированного в пол железного стула с кандалами. Ничего из сказанного Стеном также нельзя даже отдаленно назвать зацепками. Его схватили у здания полиции, а очнулся он уже в подвале, никакого преступника в глаза не видел. Тупик. Итак, Карстен. Что известно Бергеру? Он с ним пару раз встречался, прямо в последнюю неделю перед его разоблачением. Впечатления? Первое – невероятно толстые линзы очков. Почему он оставил их в квартире в Тенсте? Все, что было в той квартире, – символы, специально оставленные знаки. Значит, Карстен вряд ли забыл очки. Учитывая, что они лежали на томике Шекспира, можно предположить, что в данном случае очки – призыв прочесть текст. Но как-то слишком банально получается; понятно, что СЭПО откроет книгу на заложенной странице. Слишком явные намеки – не в стиле Карстена. К тому же это, скорее всего, дорогие очки, выполненные по специальному заказу, они необходимы человеку с его болезнью. Такими очками не разбрасываются только для того, чтобы указать на книгу, которую в любом случае откроют, изучат, прочтут. Возможно, очки указывают сами на себя. Что, если Карстен хотел сказать, что их время прошло, что он сбросил очки, как ящерица сбрасывает кожу? Что слепота уже близко. Но зачем ему это говорить? Бергер продолжил путешествие по просторам памяти. Вспомнил безумную поездку в аэропорт Арланда с Карстеном на переднем пассажирском сиденье и Сэмом и Ди сзади. Целеустремленный Карстен, который, к тому же, продолжал рассылать инструкции им обоим уже в глуши. Который делал все возможное, чтобы на расстоянии руководить освобождением Молли Блум. А потом приехал туда и застрелил убийцу из бывшего служебного пистолета Сэма Бергера. Бергер попытался усмирить гнев и мыслить логически. Но никакой логики не прослеживалось. Август Стен сказал, ♂ и ♀ – что это, черт возьми, могло значить? Следующий шаг. Квартира в Тенсте. Тщательно продуманная приманка. Идеальный тайминг. Даже пчелки в квартире зажужжали в нужный момент, чтобы привлечь внимание Бергера. To be, or not to be. Вот черт. А остальное? Конверт. Цитаты. Шекспир: «Some say the bee stings: but I say, ‘tis the bee’s wax; for I did but seal once to a thing, and I was never mine own man since». Сцена. Вот слово, которое он искал. Крыша дома оказалась сценой, где разыгралось действие, отражающее первую цитату: Карстен больше не принадлежал самому себе. Он подписал контракт, лишившись тем самым свободы. Что за контракт? И как он связан с андалусскими девушками – like the Andalusian girls? Андалусия. Южная Испания. Картинка в квартире Карстена, ульи, желтые холмы, ослики, Гибралтарская скала вдали. «Как андалусские девушки». Почему Андалусия так важна в этом контексте? Бергер устал от беспочвенных догадок. Он резко встал и направился в спальню. Шторм не утихал. Огромные темные волны, казалось, поднимались из самых глубин, порывы ветра били в окно. Каждый раз, когда буря усиливалась, у Бергера создавалось ощущение, будто хрупкое окошко, отделяющее его от внешнего мира, вот-вот улетит куда-то в космос. Бергер всматривался в удивительную декабрьскую тьму. Видимость – не больше нескольких метров. Даже моря толком не видно, вообще никакой воды, кроме той, что обрушивалась на его дом вместе со сломанными ветками и другим мусором. И все же было очевидно, что это только начало. Буря окружала его неприступной стеной, как бы подчеркивая его жалкое положение узника. Если человек, который отправил его сюда, единственный, кто знал о его местоположении, теперь выбыл из игры, то неужели Бергер останется тут навсегда? В деле были замешаны еще несколько человек из СЭПО, но пилот, управлявший вертолетом, вряд ли знал, кого он перевозит, а те, кто упаковал практически всю его квартиру в четыре коробки, определенно не знали, куда эти коробки поедут. Обо всем знал лишь Август Стен. Но теперь он вне игры. Означало ли это, что Бергер свободен? И может бежать, куда хочет? Хотя куда ему бежать? Уже в Нюнесхамне его наверняка узнают и позвонят в полицию. Может быть, топлива в моторке хватит, чтобы добраться до Эстонии, и можно будет укрыться в каком-нибудь заброшенном доме в Таллинне? Ну и что дальше? Денег у него нет, а о том, чтобы воспользоваться кредитной картой, не может быть и речи. Придется провести остаток жизни нищим беженцем. А ведь он совсем не так хотел провести остаток жизни. Притаившись где-нибудь в уголочке. Повернувшись спиной к окну и шторму, Бергер ощутил резкий приступ клаустрофобии. Словно стены сомкнулись вокруг него, сдавили его со всех сторон. В течение нескольких последних лет одиночество стало неотъемлемой частью его жизни, но никогда еще он не чувствовал его так отчетливо. Сама его кожа стала тюрьмой. Бергер вернулся в большую комнату. Бросил взгляд на экран компьютера; поиск вовсю продолжался. Возможно, Карстен с каждой минутой становится все ближе. Затем взгляд Бергера упал на не распакованные коробки. Скорчив гримасу, он подошел к ним. Заглянул внутрь всего этого хаоса. Конечно, все это вещи из его жизни – в частности, из утраченной семейной жизни, напоминающие о Фрейе, Маркусе и Оскаре, но беспорядок, случайное соседство совершенно разных предметов делало все эти вещи на удивление чужими. И он решил завоевать их вновь. Бергер принялся доставать вещи из гигантских коробок неуверенными движениями. Как будто порядок был равнозначен памяти. А память далеко не сразу смягчит нарастающую клаустрофобию. На заднем плане продолжался поиск ускользающего Карстена. Бергер только втянулся в работу по разбору коробок, как компьютер издал сигнал. Пришло электронное письмо. 15 Седой мужчина откидывается на спинку прикрепленного к полу стула. Он что-то бормочет, слышны лишь повторяющиеся слова: – Я ничего не скажу, Сэм.