Это ведь просто пыльные руины его жизни. Вернувшись к компьютеру, он обнаружил, что система протягивает ему долгожданный мизинец. Бергер ухватился за него, все более убеждаясь, что теперь сможет заполучить и оттяпать всю руку. Женатый руководитель подразделения PPB зарегистрировался на сайте знакомств. Он тщательно законспирировался, но был раскрыт благодаря системе расшифровки СЭПО и FRA. В одном разговоре между двумя женщинами речь шла о мужчине, чей никнейм «Макаренков» уже сам по себе говорил о многом. И звучал многообещающе. Русский по имени Валерий Макаренков вошел в историю как самый страшный насильник, который каждый свой день рождения отмечал, насилуя женщин и девочек. Выбор такого никнейма для сайта знакомств не мог быть случайным. Переписка между женщинами лишь подтвердила подозрения: без сомнений, этот начальник подразделения принадлежал к постоянно растущему числу мужчин, считающих сексуальные домогательства в сети чем-то совершенно естественным. Пришла пора схватить всю руку целиком. Пока Бергер размышлял, под каким никнеймом ему лучше обратиться к жене этого донжуана и к директору банка, компьютер издал долгожданный сигнал. Бергер открыл новое окно, и на него, через экран компьютера и толстые очки, уставился Карстен. Сэм отпрянул. Лишь через пару секунд он понял, что это всего лишь фотография. Ему наконец удалось пробраться в самые глубокие информационные дыры СЭПО и отыскать крота. Оказалось, что фамилия Карстена – Бойлан, родился он в августе тысяча девятьсот семьдесят четвертого года в Стокгольме. К сожалению, больше никакой информации не было, и обычный поиск в Гугле не дал результатов. При этом в регистре СЭПО нашлось базовое резюме. Карстен Бойлан поступил в СЭПО тринадцать лет назад. Через три года бумажной работы – которая на самом деле таковой не являлась – Карстен взял полугодовой отпуск, а потом медленно, но верно внедрился в самое сердце организации и постепенно вырос в должности под покровительством Августа Стена. Ни слова о разоблачении Карстена как предателя. Бергер продолжал смотреть на экран. Сознательная лаконичность резюме сама по себе была довольно информативной. Судя по всему, Карстена сразу же заслали в самое пекло, три года адской работы завершились, по всей видимости, профессиональным выгоранием, потребовавшим полугодового восстановления. Затем карьера пошла как по маслу. Он прошел через ад, принял боевое крещение и получил свою награду. И все же этой информации было явно недостаточно. Бергер ни на шаг не приблизился к Карстену. Без особой надежды он попробовал поискать различные комбинации имен Карстен Бойлан, Свен Юханссон и Юхан Свенссон. А пока решил переключиться на что-то другое. Почему именно Тенста? Есть ли какая-то связь? Воспоминания детства? «Родился в Стокгольме» – типичная для СЭПО анонимность и безликость, это могла быть как Тенста, так и Оркельюнга. Ни персонального номера, никаких совпадений в переписи населения, никаких сведений об адресе. Жизнь Карстена до поступления на службу в была СЭПО уничтожена полностью, а его жизнь в СЭПО – сведена на нет. И все же Бойлан – довольно необычная фамилия, в Швеции Бойланов не должно быть много. Возможно, удастся найти хотя бы одного родственника? Тенста в семидесятые годы, семья американских или английских иммигрантов – даже в то время не самые типичные для Тенсты жители. Но и не слишком вызывающе атипичные. На фоне остальных потоков беженцев англоязычные иммигранты всегда выделялись. Но Бергер не мог найти никаких зацепок. Он выписал тех немногочисленных Бойланов, которые нашлись в Швеции, и взглянул в угол письменного стола. Там стоял спутниковый телефон с неопределяемым номером; он как будто относился к другой жизни. Что более заманчиво: обзвонить пару-тройку по-декабрьски уставших Бойланов, проживающих в Швеции, – что сотрудники СЭПО уже, без сомнения, сделали, – или набрать необычный код страны +350? Выбор прост, и вот рука уже сама набирает номер. Ответил слегка запыхавшийся мужской голос: – Корнби. Бергер спросил по-английски: – Это Роджер Корнби из Гибралтара? – Мы можем поговорить попозже? Я в спортзале. – Strength Factory, я полагаю? – поинтересовался Бергер. На другом конце провода повисло молчание. Потом Роджер Корнби спросил: – А с кем я говорю? – Чисто теоретически это мог бы быть серийный насильник Валерий Макаренков. Если бы ему разрешили звонить из тюрьмы. Опять молчание, еще более глубокое. Затем: – Я вешаю трубку. – Это будет ошибкой с вашей стороны, – возразил Бергер. – Передо мной тут вся переписка этого Макаренкова с сайта знакомств под названием All Heart. Включая серьезные доказательства, что под этим прекрасным ником скрывается женатый мужчина, отец маленьких детей Роджер Корнби. Снова тишина. По дыханию было ясно, что готового ответа у собеседника нет. Бергер продолжал: – А вот под ником «Lovebird» скрывается моя сестра. Прочитать тебе, что ты написал моей любимой сестричке? – Что тебе надо? – хрипло спросил Корнби. – У тебя есть только один способ избежать того, чтобы эта переписка оказалась в руках у твоей жены и начальства. Я понятно говорю? – Да, – ответил Корнби, по-прежнему хрипло, но уже громче. – Отлично. Я позвоню завтра в 16:00. Мне нужна будет полная информация о Свене Юханссоне с зарегистрированного в Гибралтаре предприятия под названием Big Exit Ltd., которое каждый месяц оплачивает аренду домика на крыше в одном из пригородов Стокгольма, а именно в Тенсте. – Это будет не просто, – пробормотал Корнби. – Ну, по сравнению с тем, насколько может усложниться твоя жизнь, если я не получу завтра эти сведения… – произнес Бергер и повесил трубку. Потом долго сидел, глядя в одну точку. Бергер просто ненавидел шантаж, ему претила одна мысль о том, чтобы рассказать чьей-то жене об измене супруга. Сплетни – это то, до чего нельзя опускаться, недостойное человека занятие. Вотчина дьявола. Сэм утешал себя тем, что Корнби совершил преступление как минимум против одной женщины и на самом деле должен был сидеть в тюрьме; вопрос в том, позволит ли он этому подонку спасти свою задницу. И все же, отодвинув телефон и встретившись взглядом с пятнадцатилетней Аишей Пачачи на фотографии, Бергер почувствовал презрение к самому себе. На секунду ему показалось, что она согласно кивнула. Но избавиться от беспокойства, вызванного недовольством собой, оказалось не так просто. Мокрый снег за окном снова усилился; снаружи было, похоже, еще страшнее, чем внутри. Итак, коробки. Бергер подошел к ним и услышал свой стон, показавшийся таким же чужим, каким кажется собственный храп, от которого просыпаешься. Казалось, коробки взорвались от внутреннего давления. Он походил среди раскиданных вещей и внезапно увидел нечто, вызвавшее его интерес. То, что раньше не вызывало ничего, кроме раздражения: как они могли, выгребая школьные альбомы из его гардеробной, решить, что это важная часть его жизни? А теперь, оживленные воспоминаниями о той сцене на футбольном поле, альбомы вдруг наполнились новым смыслом. Бергер сгреб их в охапку, налил себе виски и улегся на жутко неудобный диван. Пока Highland Park приятно растекался по нёбу, Сэм маневрировал между островками архипелага, которого не видел уже более двадцати лет. Это были школьные альбомы из школы Хеленелунда девяносто первого и девяносто третьего годов. Он отложил более ранний, с седьмого класса, и сосредоточился на девятом. Именно тогда к ним пришел Вильям Ларссон. Интересно, есть ли он на общей фотографии; Бергер совершенно не помнил этого. Бергер полистал страницы. Не нашел свой класс, может, случайно, а может, и сознательно. Наконец открыл нужную страницу. Взгляд тут же устремился в левый верхний угол, и вдруг все остальные воспоминания словно померкли. Осталось лишь одно – угловатое бугристое лицо, явно притягивающее к себе внимание всего класса. Подбородок сдвинут набок, на лбу с одной стороны выпячивается шишка, похожая на рог, правая скула смотрит вверх, а левая вниз. А взгляд такой, каким можно убить. Бергер снова перенесся в тот майский день. Пыльный воздух, безжалостное солнце. Вильям висит, привязанный к воротам. К его окровавленному телу приближается большой человек. Пятнадцатилетний Сэм сидит в отдалении, вытирая слезы полотенцем, которое пахнет кровью Вильяма. Он снова видит все, вспышками: как он поднимает полотенце и хлещет беззащитное тело, как исчезает девичий смех, исчезает даже главный обидчик Антон, и в конце концов Сэм остается один на один с обнаженными окровавленными гениталиями Вильяма. Он хлестал Вильяма, поскольку видел уродливо созданный механизм, и сквозь десятилетия боль посылала отравленные стрелы, застревающие в его мозгу, в каждой извилине, проникающие в каждый уголок, через каждый сантиметр его головы, подвергая мозг электрическому разряду, из-за которого ему пришлось судорожно перелистнуть сразу несколько страниц. Бергер смотрит на фотографию класса невидящим взглядом. Сразу бросается в глаза, что они моложе, не сильно, но заметно. Восьмой класс, здесь никто не выделяется, никаких угловатых или узловатых лиц с уродскими рогами, обычные шведские подростки с окраин, ребята тринадцати-четырнадцати лет, одно удовольствие скользить взглядом по рядам удивительно похожих друг на друга детей, оказавшихся на пороге взрослой жизни. Но тут Бергер замечает одно лицо, лицо девочки – и огромный часовой механизм возвращается, он снова видит ее привязанной, на заднем плане виднеется Вильям, и тут до него доходит, что эта Молли с заклеенным скотчем ртом – та же Молли, которая, возможно, носит под сердцем его ребенка, и он совершенно зачарован ее чистой улыбкой. Молли. Начало семестра. По идее, взгляд должен быть чистым, ясным и неиспорченным, но есть в нем что-то двусмысленное. И все же внешность довольно отчетлива и очень напоминает нынешнюю, и, хотя она лежит в коме и, возможно, умирает, Сэм ясно видит, как будут выглядеть их дети. Он видит это совершенно четко. Взгляд падает на список имен под фотографией, он видит имя Молли, никаких сомнений, но Бергер не торопится читать дальше, не хочет, потому что в фамилии что-то не так. Еще не оправившийся от потрясения мозг отказывается читать дальше. Потому что там все неправильно. Потому что после Молли написано не Блум. Там другая фамилия. А именно Стен. Там написано Молли Стен. 17 Четверг, 3 декабря, 23:02 В темноте ее повсюду окружали мертвецы; их сильное, но немое присутствие. Они все приближались и приближались, лишь крошечный свет удерживал их на расстоянии. Как только луч света переметнулся в другую сторону, расстояние до смерти уменьшилось. Она не могла светить сразу по всем направлениям. Она чувствовала гнилостное ледяное дыхание мертвецов у самого лица. Надо взять себя в руки. Привести мысли в порядок. Успокоиться. Молли Блум шла через кладбище. Единственное, что виднелось в темноте, – тусклый свет от ее фонарика. Могилы были довольно свежие, церковь – не маленькая. Когда луч света скользнул по фасаду вверх, оказалось, что церковь увенчана не заостренной башенкой, а обычной скошенной крышей. Грубая и сырая каменная кладка фасада. Когда Молли снова направила фонарик на могилы, старинная церквушка опять потонула в непролазной мгле. Она на минуту остановилась. Перевела дыхание. Рассмотрела могилы. Из земли ты вышел и в землю войдешь. Жизнь. Короткий миг на земле, беспорядочное мерцание, которое вскоре угасает навсегда. Но дать ей возможность погаснуть спокойно. Она закрыла глаза; все равно ничего не видно. Потом пошла дальше по маленькому кладбищу. Дошла до двери, которая, казалось, стояла тут со времен сотворения мира. По идее, учитывая процветающий ныне вандализм в кладбищенских церквях, дверь должна быть закрыта, заперта, заколочена. Но Молли поняла, что это не так. Схватилась за ледяную ручку, потянула на себя. Перед ней открылась тьма, однако не кромешная. Слабое мерцание виднелось над тем, что, скорее всего, называется хорами, справа, где возвышается кафедра. Молли Блум медленно двинулась вперед. Она видела тусклый свет, но не понимала, откуда тот исходит. Контуры церковного убранства тонули в темноте по мере того, как она поднимала глаза. Больше ничего. Вдруг в пяти-шести скамейках от себя Молли заметила что-то слева, куда едва доставал свет от фонарика. Мужской, слегка поседевший затылок был еле различим и неподвижен. Блум замедлила шаг, она скорее ползла, чем шла. И тут ее окликнули. Спокойный мужской голос произнес: – Стоп. Заходи там. Молли проскользнула между скамеек в следующем за мужчиной ряду. Тут ее снова остановили, в двух местах от него. Она присела, разглядывая затылок, оказавшийся практически прямо перед ней. Мужчина по-прежнему сидел неподвижно. – Встреча в церкви? – спросила Молли Блум. – Ты серьезно?