– То есть ты отрицаешь факты? – спросил Бергер ледяным тоном. Она рассмеялась. Искренне. Затем сказала: – Не меньше тридцати миллионов. – Я знаю тебя, Молли. По крайней мере, знаю, что ты человек умный. И вряд ли твои старшие брат и сестра намного глупее тебя. Как и их супруги. И никому из вас не пришло в голову задуматься, откуда у семьи деньги на покупку дома за тридцать миллионов? Это на зарплату госслужащего? – Плюс два наследства, – вставила Блум. – Я все вижу, Молли. О чем ты на самом деле думала? Молли застонала, потом попыталась собраться. – Я всегда считала его честным, даже патологически честным. Он отсутствовал дома в течение всего моего детства, такой номинальный отец. Естественно, он понятия не имел о том, что Вильям сделал со мной в лодочном домике. Думаю, потеряй я руку, он бы даже не заметил. Поэтому я даже подумать не могла. Мне в голову не приходило, что он мог измениться, что он мог попасть в «серую зону», как он сам это называл. В то, что на самом деле является черной зоной. Поэтому мне никогда не приходило в голову, что Мёя может быть связана с незаконной деятельностью. Он занимал руководящий пост в СЭПО, он был моим начальником, он бы никогда не продал свою страну какой-то мутной русской мафии. – Бывает, что мы получаем предложение, от которого невозможно отказаться, – заметил Бергер. – Но только не он. Только не Август Стен. – Чем больше человек привержен абсолютной морали, тем выше для него риск угодить в серую зону. Он устал от самого себя, от своей правильности. Каким-то образом русские прознали, что он – легкая добыча. Что в данный момент он очень восприимчив ко всему. С людьми, изначально считающими мораль понятием относительным, сложнее договориться. – Это ты сейчас о себе? – Возможно, – ответил Бергер. – Но самое ужасное заключается в том, что я не знаю, можно ли верить хоть одному его слову, сказанному в этих фильмах. Русский адвокат подошел к нему в торговом центре на окраине Москвы? Что, серьезно? Бергер скорчил гримасу и посмотрел в окно. Природа немного успокоилась, осадки прекратились. Среди облаков даже промелькнули несмелые лучи солнца. Молли Блум вдруг задумалась, как будто что-то вспомнила. – Тут что-то есть, – сказала она вдруг. – Где? – не понял Бергер. – В последнем фильме Стен сказал кое-что, что не дает мне покоя. Он сказал «Ключевая фигура». – И что? – «Ключевая фигура в организации, созданной Исли Врапи, – французский адвокат по имени Жан Бабино». Он не говорит напрямую, что Бабино и есть новый лидер крупнейшей в мире организации по торговле оружием. Он ключевая фигура. Точно так же, как раньше, в свою бытность экономическим юристом, он часто представлял интересы всяких сомнительных дельцов. Выступал их ключевой фигурой. Бергер нахмурил брови. – А как его назвал Али Пачачи? – спросил он и себя, и Блум. – Я пыталась вспомнить, – ответила Блум. – Мне кажется, он сказал: «Имя, которое мне удалось добыть, – Жан Бабино». – Значит, он тоже напрямую не назвал Бабино лидером организации? Как все это понимать? Блум пожала плечами. – Возможно, это ничего не значит, – сказала она. – Бабино будет там со своей семьей, вероятнее всего, он будет вести аукцион, как это было в Австрии и Ирландии. Но вполне возможно, что он вовсе не главный босс. – Интересно, – согласился Бергер. – Только для нас это ведь ничего не меняет. Что мы вообще будем со всем этим делать? Думаю, сначала следует принять главное решение. Будем ли мы привлекать СЭПО? Блум вздохнула. Покачала головой. – Если я правильно поняла эти видеозаписи, твоей основной задачей будет выманить Маркуса и Оскара из дома, где они будут жить. Скорее всего, это будет хостел, о котором говорил Пачачи. Ты должен связаться с близнецами, прибыть на остров Эйя и быть готовым их освободить. Хотя как именно это будет происходить, я понятия не имею. – И Фрейю, – добавил Бергер. – Ладно, – согласилась Блум. – Может быть, и ее. Хотя она сама принимала решение. В отличие от близнецов. – Надо помнить, что весь остров превратится в осиное гнездо. Туда прибудет не только Бабино со своими телохранителями, но и представители различных террористических организаций и прочего дерьма. Там будет ИГИЛ, там будут эти чертовы русские. – А Нильс Гундерсен – нет? – Негласный король наемников? – язвительно сказал Бергер. – Третий кит павшего Триумвирата. Блум почесала голову, поморщилась и сказала: – В третьем фильме Стен говорит, что Карстена переманил Гундерсен, поручив ему вытянуть из Али Пачачи, где и когда состоится аукцион. Тут есть одно неприятное временное окно. – Временное окно? – Ты понимаешь, о чем я. – Не совсем, – ответил Бергер. – Суннерста, – сказала Блум. – А, да. – Да, между тем, как Дезире выстрелила в Карстена и тем, как он упал в реку. Он был ранен в бедро, кровотечение было настолько сильным, что можно предположить, что была задета артерия. Возможно, умирая, он просто шел вслепую, без определенной цели. А может быть и так, что он успел позвонить. – Нильсу Гундерсену? – Это тоже не сильно меняет наши исходные данные, – продолжала Блум. – Но это означает, что на Ландсорте может появиться еще один игрок. А именно Нильс Гундерсен. – Интересно, нет ли случайно камер наблюдения вдоль дороги, по которой шел Карстен, – сказал Бергер. – Может, где-то рядом с мостом. Я попытаюсь поговорить об этом с Ди, она может заняться этим вопросом через свой отдел. – На самом деле, ты, наверное, хотел сказать, что нам, возможно, не обойтись без СЭПО – или всех шведских вооруженных сил – для встречи как минимум с тремя представителями крупнейших торговцев оружием, предположительно хорошо охраняемыми? Бергер моргнул. На самом деле он просто хотел сказать, что будет ужасно сложно встретиться с близнецами. Даже если удастся каким-то образом связаться с ними. – Стен говорит, что у него «есть лазейка». Думаю, он имел в виду, что знает, как выйти на Маркуса, Оскара или Фрейю. – Вряд ли можно верить словам этого человека. – Этот человек все-таки твой отец. – И что он хотел этим сказать? Что за лазейка? – Понятия не имею. – Возможно, у нас ни малейшего шанса найти его лазейку, но у тебя должна быть своя, Сэм. Трудно поверить, что за три года ты ни разу не попытался найти свою семью. – Я предполагал, что у них есть веские причины избегать публичности. Я знал, что этот подонок Жан какой-то адвокат, возможно, ему угрожали, выслеживали его. Я постоянно искал в Гугле, каждый божий день. Ни разу ничего не обнаружил. Кроме… – Кроме? Бергер замер. – Хотя это ничего не значило, – сказал он затем. – Я выбросил это из головы. Это был мой знак, меня охватила ничем не оправданная надежда. – Я сейчас совсем не понимаю, о чем ты. Бергер поднял с пола ноутбук и принялся судорожно искать. – «Фейсбук», – сказал он. – У Оскара вдруг появилась страничка в «Фейсбуке». Буквально на днях. И быстро исчезла. Он там лежит на двухъярусной кровати, скрестив пальцы в моем знаке. Двойном символе победы. – Двойном? – На самом деле четверном. Обеими руками и ногами. Это настоящее искусство. Я сделал скриншоты. Но ничего не нашел. Самая обычная страничка подростка. Хотя я почему-то решил, что это знак, адресованный мне. А потом его страница пропала. Блум кивнула, подползла поближе к Бергеру и начала рассматривать скриншоты. Ни один из текстов ничего не говорил, так что можно было поискать другие пути. Например, у него было двенадцать друзей, большинство из которых, скорее всего, по-прежнему в «Фейсбуке». А еще две ценные фотографии: фото профиля, на котором Оскар предстает заправским танцором хип-хопа, и снимок, сделанный в захламленной мальчишеской комнате, где кто-то лежит под одеялом на двухъярусной кровати, вытянув руки и ноги с символом победы. – Разделимся? – предложила Блум. – Я займусь фотографиями, – согласился Бергер. – А я – друзьями. Перешли мне скриншоты. Так они и сделали. Не успел Бергер увеличить фотографии, как пальцы Блум застучали по клавиатуре. Итак, первый снимок, фото профиля. Первое, что бросилось в глаза, – это насколько Оскар похож на самого себя. Конечно, он изображал репера, конечно, теперь он был значительно старше того маленького мальчика – номер два, всегда номер два – в те времена, когда Бергер помогал ему выбраться из оврага, заросшего мать-и-мачехой, той весной почти три года назад. На последней фотографии близнецов, сделанной в Швеции. По крайней мере, последней из известных Бергеру. Все это навалилось на него с новой силой. Как легко он смирился с потерей близнецов, возведя их в ранг некоего недостижимого идеала, чистой мечты. Правда проникала в его сознание, рвалась внутрь. И чем дальше, тем безжалостнее она была.