Все за исключением «Змеи» быстро вскочили с мест и молча выстроились кругом. — Повторяйте за мной! — командовал атаман. — «Клянусь животом матери, головой отца, прахом дедов и прадедов, что буду верен священному братскому союзу и никого не пощажу ради блага его и благополучия. Клянусь собственной головой, что не выдам брата своего, хотя бы перед стоящей впереди виселицей. Аминь». Повторив все сказанное, присутствующие торжественно подходили один за другим к «Змее», принимали от нее большой железный ковш с водкой, безостановочно осушали его и закусывали куском черного хлеба с солью, схватывая таковой ртом с лезвия кинжала, находящегося в руках Истомина. По окончании церемонии атаман сразмаха всадил кинжал свой в лежащего около него пуделя и торжественно произнес: — Так будет поступлено со всяким, нарушившим данную клятву. Затем снова началась бурная попойка и только с рассветом подземелье опустело. Обо всем происходившем свидетельствовал лишь бездыханный труп пуделя с пробитым сердцем. IV. Молитва. Царила темная ночь. На Волге ревела буря и гулко грохотали цепи прикованных лодок и барж. В одном из домиков Худицкого шла обычная попойка, в другом же было тихо и темно. Около полночи в неосвещенное помещение вошли один за другим пять человек во главе с хозяином Худицким. Вспыхнул слабый огонек спички и все пятеро исчезли в отверстие, образовавшееся под приподнятой с припечка чугунной плитой, которая тотчас же захлопнулась. Спутники Худицкого проползли за ним несколько узких подземных коридоров и очутились в просторном помещении, переполненном сундуками, мужским и женским платьем и проч всевозможными вещами. — Здесь склад наших «товаров», — пояснил хозяин и, взявши лежащую на полу железную палку, ударил ее концом по еле заметному выступу в верхней части одной из стен подполья. Послышался незначительный треск и несколько выше выступа открылась небольшая замаскированная дверка. Приставив к стенке один из сундуков, Худицкий влез в образовавшееся отверстие и за ним последовали все остальные. Пройдя еще два узких коридора, пятерка очутилась в новом просторном подполье, где по стенам висело всевозможное оружие и различные приспособления для взломов. — Это мой деловый кабинет, — гордо пояснил путеводитель, усаживаясь на земляном выступе, покрытом ковром. Тут же уселись и все остальные. — Ну-с, господа, не теряя дорогого времени, приступим к делу, — проговорил Худицкий, закуривая трубку. — Слово за Яшкой, — кинул Истомин, наливая стакан спирту из стоявшего рядом бочонка. Яшка с жадностью осушил подаваемый стакан, внушительно крякнул и приступил к изложению выработанной программы предстоящих действий. — Прежде всего надо выручить оставшихся в «мешке» товарищей Ваську и Сашку. Мне удалось узнать, что завтра утром поведут их к следователю в здание окружнаго суда. Конвоиры известны, пьют — как олимпийские боги. Приведут их рано и до прихода следователя поместят внизу. Надо захватить бутылку лучшего коньяку с «собачкой» позабористей, чтоб оглушило с первого глотка. Один войдет и угостит, другие принесут на своих плечах татарские бишметы; шапки можно принести в карманах. На случай захватить «орехов» по крупнее. — Резонно сказано, — одобрительно промычал Истомин — Твоя, Яшка, затея, твое и дело. Помощниками будут Сережка и Лютиков. Худицкий добьется свидания, его знают и пропустят без затруднения. — Аминь, — сказал Худицкий и все пятеро, чекнувшись, выпили по стакану спирта. Яшка продолжал доклад. — Братия рассортирована в должном порядке и размещена в местах надежных. Выборы старост отделов прошли удачно. Паспорта у всех в порядке. На всех главнейших пунктах имеются городовые «из своих», сигналы знают в совершенстве. Хохол и Архирей произвели кой-какие разведки. Намечены пока: лавочник около Лапшинской мельницы, Любимов, на Предтеченской, и Огородников, на Заводской. Обработка безопасна и выгодна, денег, как слышно, у всех порядочно. — Молодец, Яшка! — крикнул Истомин, поднося стакан спирта докладчику — Пьем за твое здоровье и пожелаем вечной памяти намеченным к отходу в царство небесное. Да здравствует наш священный союз! Снова все пятеро чекнулись и осушили стаканы. На молитву! — скомандовал Истомин. Все опустились на колени, обратив пьяные лица к стоявшему на сундуке деревянному изображению идола. Истомин импровизировал: — «Помяни, великий Зевс, и упокой в местах злачных тех рабов твоих, кои прибудут к тебе по милости нашей. Помяни и нас, благодарных чад твоих, и неоставь своей помощью. Аминь». — Аминь, — повторили все остальные, поднимаясь с колен. — Ну, а теперь ты, Зевс великий, не мешай нам выпить за собственное здравие и благоденствие, —проговорил Истомин и, схватив фигурку идола, кинул ее на пол, расколов надвое сильным ударом сапожного каблука. Началась разгульная пирушка. V. В сыскном отделении. На грязном полу канцелярии сидели, распивая чай из почерневшего от дыма чайника, три писца отделении. Старший из них, именующийся Ванькой, носил почетное знание письмоводителя и потому одет был в худенький засаленный пиджачишка и заплатанные суконные штаны, прикрывающие дырявые штиблеты. Остальные двое довольствовались опорками и посеревшими от грязи рубахами. Один из них ночевал обычно в ночлежке, другой в арестантской и лишь письмоводитель занимал для ночлега, небольшую территорию в одном из углов канцелярии. Жалованье за службу получали поденно от 20 до 50 к. и пропивали коллегиально. Опохмелялись на доброхотные даяния просителей, нуждающихся в каком либо совете. Обычно в этих случаях письмоводитель принимал официально-деловую позу и внимательно выслушивал просителя. Затем предлагал подать ненужное по существу заявление, которое тут же и строчилось одним из остальных писцов за 20-30 к., причем иногда взималось столько же на нетребующиеся марки. Так протекала их мирная жизнь изо-дня в день. — Ну и будет же теперь потеха! — говорил, хихикая, письмоводитель товарищам. — Вчера отпустили двух остальных катаржан. Да ведь как ловко проделали, дьявол их побери! Привели этих Сашку и Ваську к следователю и поместили в нижней судейской камере. Явился кто-то из их же бежавшей компании, перепоили всех конвоиров «собачкой». переодели арестантов и до свиданья. — Недурственно работают! — завистливо пробормотал один из писцов. — Не то что, недурственно, а прямо молодцевато, — поправил письмоводитель. — Да и как не работать в такое время, как теперь. Тут и забастовки, и разгромы помещиков, и бунты запасных. Вся полиция закружилась и в конце концов у всех руки опустились — никто делать ничего не хочет. Да и составъ-то, прости Господи, подобран... Шваль народ! Порядочного работника теперь калачем не заманишь, ну и набирают таких фруктов, как мы. Возьмем соседнюю часть. «Утиный нос» постоянно за картами. Выиграет — пьет, проиграет — деньги ищет. До дела ли тут! Околотки пьют почище нас, напьются — дебоши по кабакам устраивают. Один извозчиков «с примочкой» бьет — уму-разуму учит. Другой неделями по шинкам пропадает — с собаками не отыщешь. — Что верно, то верно, — закартавил один из писцов. — Как-то пришлось мне у «Великана» работать — смехота! Утром старший городовой становится у дверей начальства. За ним жмутся в страхе и трепете помощник и дежурный околоток. Выскочит этот сумасшедший и начнется баталия... Полы и потолки от грохота сотрясаются... Наорется досыта и с рапортом. Оттуда в гостинницу. В 2 ч. перед обедом выпивают с братцем четверть спирту. — Э-э, вот это порция!— вставил другой писец, штопая прорвавшуюся штанину. — Да, брат, не понашему!- продолжал рассказчик. — Вечер в клубе за картами, а утром начинай с начала. Жизнь! Один из околотков постоянно за биллиардом трется, другой является в участок лишь по утрам и, вытянув полбанки, отправляется в шинок к «Дуге» до следующего утра. В канцелярии торчат лишь два старых дурака и целый день грызутся. Один сидит и шамкает: «штарый черт, дома нажил»! А другой шипит в ответ: «а тебе завидно, седая крыса»! Потеха! А вот еще два фрукта — Рыбник Сапыкин и «Управитель» Матушковой. Чтоб избавиться от мобилизации — первый околотком зачислился, второй городовым. Один в полицейских штанах торчит за прилавком, да осетров «Великану» присылает, другой по вечерам заходит квитанции писать. То-же служаки! — Что вы, черти, рано растараторились, али водки много добыли? — полунасмешливо кинул собеседникам вошедший сыщик «Удочка». — Тебя, брат Петя, поджидаем; чует инструмент обонятельный, что принес ты нам толику малую. — Вижу, Ванька, нос твой не дурак, давай стакан, лопай! Осушив бутылку, компания оживилась, языки развязались и заработали более энергично. Явился репортер местной газеты с новой бутылкой и беседа полилась во всю. Пиши «Бердыш», — скомандовал «Удочка» репортеру, — в ночь на вчерашнее число зверски убита на Заводской улице домовладелица Огородникова. Труп изуродован до неузнаваемости. Похищена крупная сумма денег и много ценных вещей. К розыску преступников приняты энергичные меры. Настрочил? Жарь другую заметку: в следующую ночь на Предтеченской убит в своей квартире чиновник Любимов. Убийство совершено, повидимому, с целью ограбления, на что указывает взлом сундуков и чемоданов. Полиции удалось напасть на след преступников. — Ой, чай, врешь? — А ты, черт полосатый, не разговаривай, пиши, что говорят! На бутылку настрочил? Дуй теперь в редакцию. Вечером на четверть будет... Через некоторое время в соседней комнате происходила другая беседа. «Удочка» докладывал начальству о новом убийстве вблизи мельницы Лапшина. — Все последние разбои, — говорил он, совершены при одинаковых условиях. Очевидно, действуют одни и те же лица из шайки бежавших каторжан. — А, черт с ними, — махнул рукой начальник, прозванный «Сахалинцем», — все равно нам не сладит с ними. Ты, брат, вот что сделай: есть тут жид один... Много он закладов принимает. Поищи-ка у него, да кой-что по ценнее прибери. Потом доложишь. Начальство исчезло с рапортом. «Удочка» завернул в кабинет другого начальника, по меньше первого, и долго жаловался ему на тяжесть службы. — Был я торговцем, портным, биллиардистом, музыкантом и черт знает чего только не делал на своем веку, но не видал такой катаржной жизни, как здесь. Ни кто не черта неделает, а разбои увеличиваются, грабежи уже никого не интересуют, мелкими ворами заниматься вовсе некогда. Сейчас докладываю «Сахалинцу» о новом убийстве, а он толкует о каком-то жиде... Да черт с ними, с этими жидами и другой сволочью, тут не до них теперь!.. — Не волнуйся, брат, ничего мы с тобой не поделаем. Революция, анархия — и черт с ними!.. Будем делать — что в силах, а там будет видно. В соседней комнате один из надзирателей «выбивал» сознание у какой-то кухарки, заподозренной в краже медной ложки у барина. Слышались дикие крики и вопли...