V. „В Вагончике“. В чайной и дешевой столовой, на Набережной, сидели за грязными столами представители разных категорий объединенной воровской организации. Содержатель чайной, отставной солдат Николаевских времен — Лагунов, с большим количеством на груди крестов и медалей, в качестве старосты отдела организации давал урок. — А ну-ка Нос? скажи нам, что такое паутинщики? Что, не знаешь? А еще, говорит, — я экзамент в Москве выдержал, — хвальбишка! Паутинщики действуют на пристанях, на базарах, на толкучках. Один предлагает какие нибудь медные часы, али там, скажем, браслетку; говорит — чистого золота, краденые. К нему подходит «затыльщик» и рядится, набивает цену. Можно для успеха трех-четырех таких затыльщиков иметь. Соблазн всегда хорошо действует. Одураченный покупатель верит, что вещь золотая и дает 20-30 р. за рублевую безделушку. Лучше всего попадают на удочку деревенские попы, монашенки, богатенькие мужички. Хороший паутинщик может до десятка в день сбывать таких медяшек. Дело самое выгодное. — Возьмем теперь «парадников». Дело простое: иди и посматривай — где парадное открыто. В прихожей почти никогда никого не бывает, а взять всегда кой-чего можно. Хороший парадник никогда без добычи не останется. — «Ширмач» должен иметь хороший костюм. Дурак прежде всего на одежду смотрит: шикарно одет порядочный человек, компанию водить можно; оборванец — вор и мошенник. Ширмач действует по железным дорогам, на параходах, в хороших гостинницах. Знакомится с каким нибудь денежным тузом, ведет коммерческие и деловые разговоры, заключает какую нибудь сделку, ставит купеческий магарыч. Подвыпивши малость — можно и «собачкой» угостить. А тут уж дело известно: поочистил карманы и будь здоров. — Ночью в тесных уголках можно действовать «на прихват»; один сзади схватывает за горло, другой ревизует карманы... Позволяется тут по брюшку ударить — от этого человек в безсознание впадает... — Так-то вот, братцы, умные люди работают и деньги хорошие промышляют. — Ну, а теперь пока урок закончим и гайда — на дело! Время хорошее, можно в волю поработать. Банда разбрелась на промыслы. Старик для развлечения пригласил на чаек постового Селина и долго беседовал с ним о благополучном для воровских дел времени. В заключение служитель порядка и спокойствия таинственно сообщил собеседнику: — На всякий случай я сундучишко свой перетащил в участок. Коли есть что по важнее — можешь хранить без опаски. Там уж обыскивать не станут... VII. За Волгой. Около маленькой береговой землянки сидели двое: рослый, сутуловатый мужчина, на вид лет 40 и довольно красивая девушка, лет 20. Оба подтачивали удочки на длинном подпуске и негромко беседовали. — Сегодня ночью работа будет,—сказал, подмигивая, рыбак. — Али налим какой наклевывается? — Мазура с Чебуком в гости приедут и какого-то забулдыгу привезут. Деньжищ, говорят, уйма! Значит — «собачки»: приготовить? — Привезли уже; там вон в корзине плавает. Казенки у нас еще много? — На десятерых хватит! — Значит, Бог даст, порыбачим! Рыбак отправился собирать для костра хворост. Собеседница принялась за чистку рыбы. Вскоре наступили сумерки и к берегу причалила небольшая лодка с тремя пассажирами. — Эх, братцы, благодать-то какая! — восторженно крикнул пьяным голосом невысокий субъект в суконной поддевке и лаковых сапогах — Да тут такая жизнь, что умирать не надо! — Пожить, брат, умеем, — отозвался другой, привязывая лодку. — Вот вы, деревенские обыватели, залезете в глушь, да только и думаете о том — как бы денег побольше зашибить. Мы, городские жители, совсем иное дело — для нас побольше жизни! — А ну-ка, рыбарие-богословы, валяй уху из стерляди, да перцу с луком не жалей, — купцы хорошие — платой не обидят! Через полчаса компания сидела около ярко пылающего костра, осушая быстро бутылку за бутылкой. Слышались веселые разговоры, переливаемые беззаботным пьяным смехом. — Сашенька, присаживайся ближе, обними гостя покрепче! — приказывал подвыпивший рыбак своей молодой сожительнице. Человек в суконной поддевке заметно пьянел от избытка восторга и счастья. — Подавай, хозяйка, коньяку заграничного, будем пить вино заморское, не хотим казенки! — весело командовал он, обнимая красивую рыбачку. С наступлением полночной темноты голоса слабели, костер потухал, очевидно, пьяный сон вступал в свои права. Постороженный человек «из деревни» уже не кричал и не восторгался, а что-то бессвязно бормотал, валяясь на песке. Вскоре смолкло и это бормотание, слышался лишь легкий храп. Но не заснули рыбаки и приехавшие с поддевкой молодцы. Все они двигались, как тени, около сонного компаньона, очищая его карманы и раздевая до белья. Затем бесчувственное тело перетащили в лодку и она тихо отплыла от берега по направлению к Самаре. Посредине Волги ход лодки замедлился, что-то вывалилось из за борта и пошло ко дну. На Самарский берег высадились уже только двое... VIII Месть за обиду. — Вот штучку, Антоныч, добыл! — весело крикнул вбежавший к Худицкому молодой и юркий, как кошка, вор-ширмач Подосек. — Где Бог подал?— хмуро спросил Худицкий, рассматривая принесенные Подосеком золотые часы. — На конке с приобрел, законным способом—из чужого кармана, — ухмылялся ликующий ширмач. — Магарыч? — 170 рубликов оценили! — Берешь 40? — Идет! Только водки не жалей — горит в глотке, как в аду. Худицкий исчез с часами в соседней комнате и вернулся с бутылкой. — Лопай! Подосек радостно ухватился за бутылку и быстро опрокинул стакан. — Да ты что это. сука, своих «на собачку» брать вздумал? — выругался он по адресу Худицкаго, скорчив кислую гримасу. Худицкий побагровел от обиды и грозно крикнул: — Как, я сука? Ах ты... На голову оробевшего ширмача грузно опустился тяжеловесный железный сердечник. — Наська, живей веревку! — кричал в бешенстве обиженный, нанося свалившемуся обидчику удар за ударом по голове. Сожительница выскочила из за двери, кинула крепкую веревку и злобно завизжала: — Покрепче, покрепче, Савося, затягивай, а то очухается еще, собака паршивая! Веревка быстро обвилась вокруг шеи ширмача и скоро сделала свое дело — раздался легкий храп и труп вытянулся во всю свою длину... — Вот этак-то лучше будет, — ворчал Худицкий, вытаскивая деньги из кармана убитого. Затем труп осторожно был вынесен на улицу и отвезен обернутым в одеяло в соборный садик. В другой половине вертепа шло обычное пьяное веселье, слышались хриплые голоса пирующих воров и проституток... IX.