На этом они улеглись спать, чтобы с утра перенести в прошлое Мишу, потом ему вместе с барыней ехать в бывший родной дом. Наталья решила, что это будет правильно – это проблемы Натали, пусть сама их и решает. Миша забирал еще камни и серебро для покупки дома. Камни из колец и сережек Мишиной мамы также ранее отдали в ювелирную мастерскую, где их вытащили, почистили, а оправу расплавили в небольшой слиток. Там же Наталья приобрела неплохое индийское натуральное жемчужное колье, сережки и браслет для продажи, а также симпатичные сережки-капельки и такой же перстенек, сделанные из фианита – искусственного бриллианта, но блестевшие не хуже натуральных камней, которые решила оставить для Маши в подарок. Фотографии и документы Миша уже собрал, переоделся в привычную одежду из прошлого и был готов отбыть назад. Крест на красивой золотой цепочке уже висел на его груди, сделано было все, как просила его мама. Зубы он полечил, дырку запломбировали, почистили от зубных камней и обработали каким-то средством, чтобы они и дальше не разрушались. Так что и здесь все дела были сделаны. Когда Наталья спросила, не хочет ли остаться здесь навсегда, Миша со страхом и еле сдерживаемыми эмоциями сказал, что ни за что, что он уже отвык от будущего, что в прошлом лучше, чувствует себя там намного увереннее, там его уважают и ждут. Он так разволновался, что женщина его еле успокоила, уверив, что никто его здесь не оставляет, но при желании, время от времени он сможет здесь появляться, раз так все успешно сложилось. И вот они вновь прижались друг другу, как брат с сестрой, и спокойно перенеслись в прошлое, в знакомую обстановку. Затем Наталья вновь вернулась к себе в будущее, оставив барыню и Мишу решать все проблемы. Кстати, потом мужчина сообщил, что на следующую ночь вновь приснилась его мама, довольная, улыбающаяся, сказала, что он все сделал правильно, и исчезла. Больше она сыночку не снилась, видимо убедившись, что он у хороших людей и в добрых руках, успокоилась и больше не переживала о его судьбе. Натали позже заказала отцу Павлу панихиду по ней, родителям – из будущего и прошлого, по мужу, и всем родным и близким. И всем стало очень спокойно на душе, когда отдали дань памяти всем, кто бы ни был рядом, и в прошлом, и в будущем. Глава 38 Деревенщики снова стали родными! В эту ночь Натали почти не спала – сначала собирала все средства, которые у нее были. Узнав всю ситуацию, она была очень благодарна Наталье, которая так активно помогала ей материально и морально, увеличив ее состояние. Было оно уже и не таким уже и маленьким – небольшие деньги, которые были в запасе до попадания, помещица решила использовать полностью, оставив в резерве полученные средства от своего двойника – так Натали посчитала справедливее, в этом отношении барыня была очень щепетильна и пока не хотела использовать чужие деньги. Добавились в ту же копилку и деньги за валенки, лото и домино, ведь они были получены с помощью ее крестьян, пусть они еще не такие большие, но они уже были. Справедливым она посчитала и прибавить серебро и камни из будущего – ведь они также получены за изделия ее деревенских жителей. А вот в резерв пошли средства, полученные за рецепты, сказки и песни от Петра Степановича, и даже деньги за святочный рассказ – вернее, заемное письмо на сумму в сто рублей, которое пришло на почту совсем недавно с припиской редактора – «Пеши исчо! Аф-фтар, пеши исчо!» – говоря современным жаргонным языком. Это были деньги, заработанные двойником, и Натали пока не хотела их тратить. А самое главное, что было в резерве – последнее купленное серебро, камни и жемчуг из будущего. На них она надеялась в первую очередь – да и выглядело это убедительно – мол, последние свои драгоценности отдает, чтобы выкупить родовое гнездо, – и слезы из глаз. Вечером подошел Миша и молча протянул камни и золото своей мамы. Горло барыни перехватило от благодарности, и она только смогла сказать, что воспользуется ими в самом крайнем случае. Всю ночь вспоминала барыня все, что было связано с Деревенщиками, свое счастливое детство и юность, проведенное в этом месте. Эта деревня была ее родиной, там было имение, принадлежащее еще ее деду и отцу. Отец Натали – Алексей Георгиевич, умер рано, еще молодым, мать отправилась следом за ним, когда ей было еще восемь лет, и ее воспитанием занимался дед – Георгий Иванович. Когда барыня вспоминала его, на ум сразу приходил старик Болконский в исполнении великого актера Анатолия Кторова из фильма, который ей так понравился. Был он такой же высокий, сухопарый, сдержанный, требовательный, но безумно любивший свою внучку. Умер он спустя полгода после замужества Натали, свято уверенный в ее счастье. Он служил при дворе еще при Елизавете Петровне, дочери Петра I, о которой много рассказывал. Дед участвовал в Семилетней войне, был ранен в битве при Гросс-Егерсдорфе, вышел в отставку и поселился в своем имении в Деревенщиках. Усадьба, насколько помнила женщина, была гораздо больше Васино, с многочисленными хозяйственными постройками и флигелями. Все дворовые служили там давно, еще со времен деда. Будет интересно посмотреть, кто из них еще жив, и привлечь их к работе в имении. На территории Деревенщиков был винокуренный[9] заводик и горшечное производство. Со спиртного дед и получал самый большой свой доход – производство вина всегда приносило неплохие средства. Сама деревня Деревенщики была небольшой, имела восемь дворов, в которых проживали двадцать один человек мужского пола и двадцать пять женщин. Но постепенно дед старел, сил следить за хозяйством уже было недостаточно, и доход стал потихоньку уменьшаться. Когда муж проигрался, и надо было срочно выручать деньги, усадьба была продана гораздо ниже своей цены. Натали в этом ничего не понимала тогда, в дела не вникала. Теперь ей предстояло во всем разбираться очень плотно. Деревенщики находились в стороне от старой Смоленской дороги, в пролеске. Никакой речки рядом с деревней не было, жители пользовались колодезной водой. Крестьянское население там было белорусским, и они называли свою деревню на белорусский манер – Деревеньчики. Натали так любила в детстве слушать их мягкий говор, отличающийся от великорусского. Перед каждым словом они произносят «ти», а букву «л» в конце слова заменяют на «в», отчего вместо «видел» или «ходил» у них получается «ти видив» или «ти ходив». Такой же говор имела и старая няня Настасья, которая когда-то жила здесь. А вот Дашутка и Катюша, воспитанные уже в Васино, в большей мере имели великорусский говор, и только иногда в их речи проскальзывали мягкие согласные «женьчины», «мучины» вместо твердых «женщины» и «мужчины». Насколько барыня помнила, крестьяне этих деревень отличались от великорусских. Первое, что сразу бросалось в глаза – это одежда. Великорусские васинские мужики носили кафтаны из цветного сукна, крашеные рубашки, черные шляпы, женщины носили синие сарафаны, пестрые передники, на головах кокошники, девушки же повязывали на голову цветные повязки. Одежда белорусских крестьян была почти вся белого цвета. Недаром их иногда называли «белыми людьми»! Мужчины носили кафтаны из белого некрашеного сукна, белые рубашки, белые валяные колпаки в виде усеченного конуса вместо шляпы. Женщины надевали белые зипуны, белые рубашки подпоясывали белыми суконными юбками «андараками», на головы надевали белые полотенчатые головные уборы – наметки, или как их называли белорусские крестьянки – намитки. Девушки носили белые повязки, а в праздничные дни надевали длинные, доходящие сзади до половины спины, белые повязки с красными узорчатыми концами, а голову украшали цветами или перьями. Избы у белорусских крестьян были тоже курными, без труб, но домашняя утварь отличалась. Позже выяснилось, что белорусские крестьяне пользуются сохой с узким лемехом, и у них вовсе отсутствует борона с железными зубьями, ее заменяет простая борона из срубленных деревьев, с сучьями вместо зубьев. Что касается внешнего вида, то мужчины из Деревенщиков были ниже васинцев, были они менее плотными, тонкокостными, чем эти крестьяне. Белорусские крестьянки тоже были невысокими и миниатюрными, лица их имели тонкие и красивые черты. Почти все белорусские крестьяне были светло-русыми, с голубыми или серыми глазами. Взгляд их был кротким и добрым. Были они хозяйственными, спокойными, девушки и парни ценились как хорошие варианты для женитьбы и замужества. Надеюсь, они с радостью примут барыню как новую – старую хозяйку. Вечером Авдотья рассказала, что, со слов местных крестьян, после продажи Деревенщики перешли в руки какого-то отставного гусара, который хозяйством не занимался, а поручил все дела своему управляющему, а сам основное время проводил в столице. Управляющий так хорошо «науправлял», что доход стал еще меньше. Еле теплился только винокуренный завод, да и то он значительно захирел. И вдруг тот же Степан, или еще кто-то из наших дворовых, случайно из общения с управляющим, который пристрастился к дегустации производства своего завода, узнал, когда тот был подшофе, что хозяин собирается продавать имение, так как ему срочно нужны деньги – видимо, проигрался в карты. Настоящую цену управляющий почти не знал, помнил только ту цену, за которую его купили, управлял им спустя рукава. Так что барыня могла купить имение и не так дорого. Утром на том же возке, с тем же Степаном, они отправились в путь вместе с Мишей. Нотариус, или как их тогда называли – подьячий крепостных дел, скромный молодой человек, смирно сидел в возке и вопросов пока не задавал. Натали только сжимала руки и просила Бога, чтобы им повезло. Настоящего хозяина не было, он только написал доверенность на своего управляющего с правом продажи имения. Это было только на руку всем, особенно покупателям! Управляющий, мужчина средних лет и очень потертого вида, был явно с похмелья. Он старался держаться строго официально, но это ему не очень удавалось. Миша представил Натали ему, но тот не знал, что она была когда-то владелицей этих земель. Пригласив всех в дом, он прежде всего усадил за стол и предложил закусить и выпить. Барыня, конечно, отказалась, но подмигнула Мише, чтобы он тому составил компанию. Мужчина только делал вид, что пьет то, что наливал ему управляющий, а он хмелел все больше. Когда он дошел до кондиции, барыня начала разговор: – Уважаемый Порфирий Петрович (да, как у Достоевского!). Я случайно узнала, что Илья Владимирович (тот самый гусар, владелец усадьбы), нуждаясь в средствах, продает Деревенщики. По-дружески и по-соседски я готова выручить его и приобрести усадьбу и деревню. Я даже пожертвовала своими драгоценностями, чтобы сделать это! Так я уважаю вашего хозяина, про которого слышала много хорошего! – и Натали сделала вид, что вытирает слезы. Порфирий Петрович уже не очень соображал, о чем говорят, но вид делал важный: – Да, Илья Владимирович сейчас немного нуждается в средствах, но и продавать просто так мы не можем! Вы прекрасно знаете, что имение приносит хороший доход! – Приносило когда-то, – мягко поправила женщина. – Теперь, насколько мне известно, имение уже малоценно. – Но заводик! Только с него мы имеем триста рублей годового дохода! Да и Илье Владимировичу надо еще три тысячи! Сумма, запрошенная управляющим, у Натали имелась, но она стала усиленно торговаться: – Побойтесь Бога, Порфирий Петрович! Мне известно, что больше ста рублей в год заводик и не дает! Да и откупщики стали прижимистыми, так просто не уступают! Давайте я вам отдам три тысячи и заемное письмо на сто рублей, вы поедете в Дорогобуж и под это все напишете купчую на три тысячи рублей. Я думаю, это всех устроит! – Барыня была бы рада, чтобы все так хорошо устроилось. Порфирий Петрович икнул, извинился и согласился! Он прикинул, наверное, что сможет отослать необходимые три тысячи, а остальные сто рублей оставит себе. Недолго думая, написали намерение о продаже имения и деревни, и нотариус заверил его своими официальными печатями и подписями. Тут же Натали отправила Мишу, нотариуса и Порфирия Петровича в Дорогобуж, чтобы все оформить официально. Миша мог это сделать как ее представитель, она была там не особо нужна. А барыне предстояло еще вновь познакомиться со своим старым-новым поместьем и его жителями. Проводив Мишу с управляющим и нотариусом в Дорогобуж, она осталась стоять во дворе и задумалась настолько, что не заметила, как ее окружили крестьяне деревни и дворня усадьбы. Перед их отъездом Натали только сказала Мише, чтобы он попросил управляющего распорядиться, чтобы ее потом отвезли домой. Управляющий после разговора с Мишей громко и грубо крикнул кому-то: «Слыхали, холопы, чтобы барыню домой доставили как следует!» – и с этим залез в возок. А люди так же стояли молча, готовые принять любое известие. Наконец, Натали пришла в себя и увидела их всех. Ожидание явно читалось на их лицах, и она не смогла их не оповестить на их родном языке, который вдруг всплыл сам собою: – Даведаецеся ці вы мяне? Я была калісьці тут гаспадыняй. Калі ўсе складзецца ўдала, я зноў стану вашай барыняй. Прымеце таму, людзі добрыя?[10] На это отозвался такой гул голосов, плача, радостных выкликов, что Натали не выдержала и сама чуть не заплакала – напряжение от оформления сделки покинуло, и она смогла немного расслабиться. Вдруг вперед всех из толпы вышел старик, который опирался на руку молодого парня, очень на него похожего. Старик поклонился в пояс, с трудом разогнулся и одышливо произнес: – З вяртаннем, ваша благароддзе, матухна Наталля Аляксееўна, вядома, многія з вас даведаліся. А вось вы пазнаеце мяне?[11] Натали с удивлением вгляделась в старика и узнала в нем дедова старого доверенного слугу, Луку, бывшего его денщика, который и спас его после ранения – перевязал, отвез к лекарю, ухаживал за ним, как за малым ребенком. Дед хотел дать ему вольную, но тот отказался со словами: «Куда же я от вас, ваше благородие?» Так он и остался в доме, помогая деду воспитывать девочку. Тут от удивления барыня вновь перешла на русский язык, который старик хорошо понимал: – Дядюшка Лукаш? – а она звала его именно так. – Ты ли это? – Я, я, барыня, рад, что дожил до вашего возвращения! Вижу, что все у вас хорошо, раз смогли вернуть себе имение. А это внук мой, Лукашик, помощник мой. Но что же мы во дворе стоим, вот ваш дом, теперь вы в нем хозяйка! – старик также перешел на русский язык, который перенял от деда. И они все вместе зашли вновь в старый-новый дом. Стол еще стоял накрытый, и Натали пригласила старика присесть к нему, видя, что тому тяжело стоять. Дядюшка Лукаш поклонился и сел с достоинством. Его внук остался стоять. Женщина стала расспрашивать его: – Ты же знаешь, дядюшка Лукаш, что не по своей воле я рассталась со своим родным домом и продала имение и деревню. – Знаем, все знаем, матушка барыня, и про мужа вашего покойного, царства ему небесного и прощения за все грехи, и про всю жизнь вашу тоже до нас слухи доходили. – Ну, расскажите, а как вы тут жили? До меня тоже только отдельные вести доходили, все-таки больше семи лет прошло, как я отсюда уехала. – Ну что ж сказать, барыня-матушка, плохо мы тут жили. Хозяина своего и не видели почти, а всеми делами управляющий занимался. Только он больше внимания заводику уделял да вино пил, а остальное его и не волновало – только денег требовал все больше да лютовал знатно, когда что не по нему было. Дед ваш, Георгий Иванович, царство ему небесное, за все годы и не наказывал никого, а этот аспид и руки мог распустить, и на конюшню драть отправить! – Ничего, дядюшка Лукаш, кончилось его время. Тебя я хотела управляющим сделать. – Нет, матушка-барыня, стар я стал для управляющего, есть кто и помоложе. Вот внучок мой – Лукашик – его возьмите, толковый будет помощник, а я уж за ним пригляжу. Парень с достоинством поклонился. Барыня посмотрела на него – держался тот спокойно, выглядел опрятно, лицо его было умным и располагало к себе. – Ну что же, посмотрим, как себя покажет. А старостой кто сейчас в деревне? – Староста тоже управляющего друг, Иванка, помните ли такого? – Иванка? Так он самый драчливый да скандальный парень был по деревне! И за девушками первый бегал, хоть и не любили его! Неужели поумнел да за дело взялся? – Как бы не так, барыня, таким и остался, еще и хуже, он и был у управляющего в главных слугах, он и людей наказывал! Сколько из-за него слез наши бабы да девки пролили, скольким он жизнь испортил! И не рассказать! – А где же он сейчас? – Да как узнал, что деревню продают, так и исчез, даже следов не оставил! Все хозяйство свое бросил, а сам пропал – как в воду канул! Видно, чуял, что отольются ему наши слезы. – Так надо в розыск на него подать! А то беглым будет числиться! – Бог его рассудит – сильно далеко ему зимой и не убежать! – Ну ладно, о старосте еще поговорим. Ты лучше вот скажи – что с имением, вижу, что и тут мало порядку. – Ну про дом вам лучше Авдотья расскажет, ключница ваша. Тут вперед вышла старушка, в которой Натали с трудом узнала свою любимицу – хозяйку усадьбы. Именно она нередко прятала ее маленькую в своих широких юбках, когда дед сердился на девочку, именно она ласкала ее и вместе с Настасьей нянчила и баловала, именно она отказалась уехать вместе с ней, объяснив, что не может бросить родную усадьбу. Она тоже бросилась к женщине со слезами радости на глазах: – Матухна-заступніца Маці Божая, сподобила мяне зноў убачыць вас, ваша благароддзе Наталля Аляксееўна![12]