– Да, да, Лерку Жажалову… – подтвердила Чемаева. – В декабре дело было, она стояла на остановке в сторону Морюхи… – А кто эта женщина и как ее найти? – тут же задал свой вопрос Станислав. – Надо в журналах посмотреть… Видела я эту женщину первый и единственный раз. Она из приезжих, наверное. А была она у меня еще в апреле, приходила с чем-то там по женской… – Чемаева неуверенно поднялась со стула. – Ищите! Мы подождем, – кивнул Лев. Подойдя к двери, та оглянулась и нудновато заканючила: – А это… То, что я вам сейчас помогу, мне это… М-м-м… – Да, это вам зачтется, – произнес Гуров с холодком в голосе. – Но все равно молите бога, чтобы на вас не было жалоб. Поэтому самое время пересмотреть свое отношение к пациенткам – оно дорогого стоит! – Да, да, я все поняла… – закивала она, быстро скрываясь за дверью. Ждать ее возвращения пришлось недолго. Войдя в кабинет, Чемаева сообщила, что ее пациентку зовут Римма Курояр, проживает на улице Гончарной, дом шестнадцать. Не мешкая, опера тут же отправились по названному адресу. Их спешка была неслучайна – никто не мог гарантировать, что их разговор в кабинете Пыльчанина не прослушивался и некто заинтересованный в том, чтобы свидетель не дал показания, не поспешит с ним разделаться. Выйдя на больничное крыльцо, приятели увидели медсестру Нину, которая, стоя в тени большого дерева, смотрела в их сторону. Сразу же поняв, в чем дело, Лев быстро подошел к ней: – Нина, ты что-то хочешь сказать? – В общем-то, да… Но вы, я вижу, спешите? – смущенно улыбнулась девушка. – Вот, оставляю с тобой Станислава Васильевича, ему все расскажи, только для беседы выберите место без лишних глаз и ушей – у вас здесь, я так понял, откровенность может быть небезопасной! А я скоро буду. Гуров уточнил у вахтера на воротах, как доехать до Гончарной, и тут же поспешил на юго-восточную окраину Горбылева. Добравшись до нужной улицы, он поехал между рядами домов, вглядываясь в их номера. Увидев шестнадцатый, свернул на обочину и, подойдя к воротам, нажал на кнопку звонка. В глубине двора что-то тренькнуло, залаяла собака. Послышались шаги, и молодая женщина, выглянув из-за угла веранды, обиженно спросила: – Ну, чего вам еще надо? Лев тут же понял: его опередили. Он вспомнил ехидную ухмылочку секретарши Пыльчанина, когда они со Стасом выходили от главврача. Ее работа! – Простите, что беспокою, но я из угрозыска. – Он достал удостоверение и, развернув «корочку», показал ее хозяйке дома, взиравшей на него с отдаления. – Вы, я так понял, не Римма Курояр? – Нет! Я же сказала – она здесь больше не живет. – Вас только что кто-то об этом спрашивал? Какой-то злобный тип, который вас напугал? – Гуров внезапно ощутил зуд в кулаках, и ему вдруг нестерпимо захотелось поймать и превратить в отбивную поганца, который здесь только что побывал. Немного осмелев, женщина бочком подошла к нему поближе. – Да, были двое парней на большой черной машине. Ни номера, ни лиц не запомнила. Они думали, что это я – Римма, и приказали ехать с ними. Слава богу, один спросил, как меня зовут. Когда узнали, плюнули, заматерились и уехали. – Вы, видимо, купили дом у Риммы Курояр? А сама она куда делась? Куда-то уехала? – Кажется, в Орехово. У нее там умерла сестра и оставила ей свою квартиру. Ну, в Орехово-то житье куда спокойнее. С нашими горбылевскими джунглями и близко не сравнить. Я и сама бы туда уехала, да там дома чуть не вдвое дороже, чем здесь. Туда многие хотели бы… – А этим двоим вы не говорили про Орехово? – уточнил Лев, мысленно прикидывая план действий на ближайшие час-два. – Нет, сказала, что не знаю. А что, надо было? – Нет, нет! Ни в коем случае! Вы поступили абсолютно правильно – тогда той женщине грозила бы смертельная опасность. Она случайно стала свидетелем преступления, и бандиты за ней теперь будут охотиться. Кстати, советовал бы и вам пореже показываться на улице. Мало ли чего? – Хорошо, спасибо! Если что, укроюсь у соседей – они у меня очень хорошие люди… – Это здорово, когда соседи – очень хорошие люди… – пробормотал Гуров, садясь в кабину «Пежо» и запуская двигатель. Немного подумав, он достал телефон и набрал номер Загорова. Объяснив ситуацию, Лев попросил адвоката, чтобы тот срочно раздобыл адрес Риммы Курояр и предупредил бы женщину, что ей может грозить опасность. А они с напарником постараются подъехать в течение ближайшего часа. – Лев Иванович, может, мне подключить к этому делу своего знакомого опера? – не вполне уверенно предложил адвокат. – Виталий Артемьевич, не хочу заочно думать о ком-то плохо, но на кону – человеческая жизнь. Не дай бог утечка – и все. И женщина погибнет, и будет оборвана единственная ниточка, ведущая к маньяку. – Я все понял! Хорошо, у меня есть еще один вариант, не связанный с полицией. Сделаю! – пообещал Загоров, отключая связь. Дав газу, Гуров помчался, насколько это позволяла дорога, на другой конец города, в ЦРБ. Вроде бы соглядатаев заметить не удалось, но тем не менее на каждом перекрестке он все равно внимательно отслеживал обстановку – а вдруг? Созвонившись со Стасом, Лев сообщил, что будет ждать его на воротах. – Ладно! – откликнулся тот. – Мы уже заканчиваем. Ввалившись через какое-то время в салон, Крячко мечтательно вздохнул: – Какая девушка! Эх, где мои семнадцать лет?!! Ну, это я так, в порядке лирического отступления. Теперь о деле… Как рассказала Нина, у нее несколько лет назад в Горбылеве была хорошая подруга Оля Федорчук, тоже медсестра. И вот Оля как-то рассказала ей о том, что к ней начал «клеиться» общеизвестный Буксир, он же – Константин Низанов. Она как-то шла по улице, и он, остановив у тротуара свою машину, предложил ей… Нет, не руку и сердце, а стать его любовницей. Вроде того, может организовать ей хорошую «двушку» с готовой мебелью и приличный «пансион». Через год перепишет квартиру на нее, и она тогда может сама выбрать – продолжать с ним отношения или за кого-то выйти замуж. Девушка ответила ему категоричным «нет», уведомив, что любит хорошего парня, с которым они собираются пожениться. Ее жених, Иван Ромашин, узнав об этом, не на шутку встревожился и предложил Оле немедленно уехать из Горбылева. Но ей было жалко бросить мать, которая в это время болела и нуждалась в уходе. Где-то через неделю, чуть ли не средь бела дня, трое местных «мажоров» прямо посреди улицы затащили девушку в машину и, увезя за город, жестоко там избили и изнасиловали. Олю, лежащую на пустыре без сознания, случайно нашел местный дед-травник, который ее и доставил в больницу. Она позже рассказывала Нине, как с ней обошлась мегера-гинеколог. Освидетельствование Чемаева проводила, как всегда, по-садистски, чтобы и без того истерзанной девушке доставить максимальную боль и унижение, всячески ее оскорбляя и понося. Но даже эти терзания, перенесенные Олей, оказались напрасными – мегера дала заключение, согласно которому «признаков насильственной интимной связи не установлено». Потрясенная столь гнусной низостью своей, по сути, коллеги, девушка попыталась покончить с собой. Ее немалочисленная родня подняла шум, начались сборы подписей, и тогда кем-то было дано распоряжение «вопрос утрясти». Оле стали предлагать огромные суммы «откупных», но она их отвергла. И тогда, хоть и со скрипом, наконец-то заработала юстиция. Дело рассматривалось в суде, и, учитывая «смягчающие обстоятельства», насильники получили по три года условно с отсрочкой приговора. После того, что с ней случилось, Оля, считая и себя в этом виноватой, через знакомых передала Ивану, что встречаться они больше не будут, пусть он найдет себе другую, «без такого пятна в биографии». Он несколько раз пытался с ней поговорить, но она к нему не вышла. И вот как-то раз Ромашин проходил мимо городского кафе «Ампир», где обычно тусовалась местная блатота. «Мажоры», кутившие там со своими шлюшками, решили над парнем покуражиться и, вывалив на улицу, стали его оскорблять, смакуя детали своей поганой проделки. Будучи уверенными в том, что этот «нищеброд» и «лохозавр» отпора им дать не посмеет, они были крайне удивлены и напуганы, когда Иван, не выдержав, начал их «угощать», не жалея кулаков. Не помогли «мажорам» ни набежавшие дружки, ни полученные ими навыки рукопашного боя в секциях восточных единоборств. Бывший морпех Северного флота всех троих, что называется, «замесил в глину», оставив лежать без движения на тротуаре. Досталось и холуям «мажоров». А Ивана тут же схватили полицейские, в момент примчавшиеся на выручку «потерпевшим». Защелкнув на его руках «браслеты», они избили его резиновыми палками, хотя Ромашин сопротивления не оказывал. Это продолжилось и в подвале райотдела, где Гунявый, исполняя заказ родственников «мажоров», нещадно бил Ивана по нескольку раз на дню. Только незадолго до суда эти пытки прекратились. Но все равно его родные ахнули, увидев, что тело парня превратилось в сплошной синяк и лицо его в синяках и ссадинах. И вот на этом-то заседании горбылевская Фемида, необъяснимо милостивая к шайке насильников, в отношении Ивана явила всю свою непотребную «принципиальность». Невзирая на обстоятельства и показания немногих свидетелей, которые рискнули сказать правду, хотя им угрожали родственники «мажоров», его осудили на двенадцать лет колонии строгого режима. Оля на заседание пришла и, как могла, защищала Ивана. Возможно, именно это повлияло на решение суда, поскольку обвинитель, в роли которого выступил Шадряк, требовал пятнадцать лет тюрьмы. Он упирал на «запредельную жестокость» Ромашина, после драки с которым один из «героев-любовников» утратил слух на одно ухо, двое других были вынуждены протезировать все зубы, не считая хромоты одного и периодических нервных припадков другого. Отбывать срок Ивана отправили в Мордовию. Узнав об этом, Оля поехала к нему на свидание и осталась там. Вскоре они расписались, сейчас у них подрастает сын. Ромашины подумывают уже и о втором. Начальник ИТК оказался человеком порядочным и, сочувствуя молодой семье, старается давать им свидания почаще. Иван отбыл уже три года заключения, ему осталось еще девять лет. Возвращаться в Горбылево, когда закончится срок, ни Оля, ни Иван не хотят. Тем более что все те, кто сломал им жизнь, по-прежнему заправляют здесь делами. Рассказывая о Буксире, Нина припомнила, как еще до всего этого происшествия Оля, делясь с ней подробностями своей встречи с Низановым, сказала о том, что заметила у непрошеного ухажера какое-то странное украшение на шее. По ее словам, у Буксира на толстой золотой цепочке висело нечто наподобие большого кулона в виде какой-то отлитой из золота кошмарной уродливой рогатой рожи с оскаленной клыкастой пастью. Заметив ее взгляд, Буксир поспешил спрятать это «украшение» под рубашку. – Оля сказала, что он и сам по себе человек крайне неприятный, – поморщившись, потрясла головой Нина. – Вроде улыбается, старается говорить мягко, интеллигентно, а глаза – как у голодного волка, злые и лютые, и становится не по себе, как будто рядом с тобой сам дьявол оказался. Кстати, я и сама с ним как-то пересекалась. Этой зимой, дня за три до Нового года, он привез в приемный покой своего дружка, такого же, как и сам, отморозка. Как далее рассказала Нина, причина обращения «корешей» за медицинской помощью была очень простая – «брателлы» обпились «вискарем» до свинства. Но если Буксир оказался покрепче, то его дружок от выпитого чуть ли не впал в кому. Погрузив «болящего» на каталку, санитарки отвезли его в реанимацию. Буксир, изображая из себя «хозяина Вселенной», понятное дело, потащился следом, чтобы, по всей видимости, показать свое «я». Он раздавал указания врачам, как именно выводить перепившего из комы. Нина, обычно работавшая медсестрой в гинекологии, с учетом запредельной нагрузки на реанимацию в новогодние дни, была отправлена туда в качестве подкрепления. Помогая реаниматологу подключать систему трансфузии, она заметила нацеленный в ее сторону излишне внимательный взгляд Буксира. Поняв, что приставаний не избежать, девушка решила пойти на хитрость: в какой-то момент встретившись взглядом с бандитом, сняла марлевую маску, перед этим скособочив рот и изобразив что-то типа наиглупейшей улыбки. Увидев ее лицо, Буксир несколько опешил и даже отшатнулся. Ну а когда Нина, нарочно коверкая слова, спросила его, сопровождая это бессмысленно-дурацким смешком: – Фьтьо, понфафилафь? Тья? – Низанов, переменившись в лице, встревоженно воскликнул: – Это что за пугало огородное? Да тебе самой лечиться надо! Слышь, Склифосовский, медсеструху какой-нибудь другой замени! Кто такую дуру сюда на работу принял?! Врач, вовремя сообразивший, что к чему, лишь развел руками: – Хорошие, уважаемый, из Горбылева уже давно разбежались. Есть только те, что есть. Да она ничего, соображает нормально. Главное, ее не трогать, и все будет в порядке. По словам Нины, этой женской хитрости ее научила прабабушка, которой с родителями довелось побывать в немецкой оккупации. Ей было лет десять, когда в их село вошли немцы. Первым делом фашистская солдатня кинулась стрелять кур, резать свиней, рыться в сундуках и гоняться за женщинами. И тогда, чтобы не стать добычей чужаков, многие женщины немедленно превратились в замарашек. Они ходили в драной, грязной одежде, мазали лица сажей, а кто-то и навозом. Кто-то даже имитировал чесотку, которой немцы боялись как огня. – Прабабушка, помню, все смеялась, когда рассказывала об этом. Идет она по улице в рванье, изгвазданная коровьей «лепешкой», навстречу фрицы. Скривятся: «Тьфу, руссише швайне!» Ну и – слава богу! Кроме того, Нина вспомнила, что у нее где-то дома валяется блокнот, потерянный Буксиром. Случилось так, что он выронил его из кармана своего «крутяцкого» пальто, помогая санитаркам выгрузить приятеля из машины. Но ему отчего-то думалось, что блокнот он «посеял» в реанимации, поэтому на следующий день, что называется, «поставил на уши» все отделение, требуя, чтобы его вернули. Судя по всему, для Буксира он был чем-то очень важен, поскольку он то угрожал расправой, то предлагал за блокнот огромные деньги. Лишь когда задерганный его наездами завотделением сам стал пациентом своего же отделения по причине сердечного приступа, Низанов наконец-то отстал. А Нина, дня через три после этого подходя к крыльцу больничного корпуса, неожиданно заметила что-то темное, просматривающееся под снежком в стороне от дорожки. Подняв это «что-то», она поняла, что это и есть тот самый блокнот, который потерял Буксир. Первым делом была мысль вернуть потерянное владельцу. Но, поразмыслив, Нина передумала. Во-первых, такой тип, как Буксир, мог ляпнуть, что в блокноте находилось нечто очень ценное, и потребовать его возвращения. Да и написанное в блокноте могло оказаться секретной информацией. А всякий, узнавший чужой секрет, безусловно, очень рискует оказаться под ударом. Во-вторых, она не могла забыть и простить того, что случилось с Олей и Иваном. А то, что нападение и издевательства заказал Буксир, Нина не сомневалась, поэтому спрятала блокнот у себя дома и даже думать о нем забыла… Весьма сжато передав Гурову основные моменты этого разговора, Стас в заключение особо подчеркнул, что уже сегодня они могут заполучить этот источник, следовало думать, какой-то важной информации. Глядя на оставшиеся позади окраины Горбылева, Лев прибавил газу и с сомнением в голосе отметил: – Весь вопрос – каким образом его получить. Думаю, мы сегодня уже и так нарисовались в больнице более чем достаточно. Кстати, вас с Ниной во время разговора никто не заметил? Я уже не говорю о том, что ваш разговор кто-то мог и подслушать… – Да нет, все нормально было – мы в открытой беседке посидели, поговорили, – пожал плечами Крячко. – За обстановкой я следил внимательно. То есть ты считаешь, что взять у Нины блокнот Буксира нужно будет не кому-то из нас, а другому человеку? Предполагаешь слежку? – А что ее предполагать?! Она идет полным ходом. Я примчался на Гончарную, был в дороге максимум семь минут – ну, пока все эти чертовы кочки пропрыгал, а наши оппоненты-конкуренты там уже побывали! Лихо? Я уже сейчас опасаюсь за безопасность Нины. Она сегодня работает до вечера? Вот! Как бы ее эта шваль не сцапала по дороге домой. – И что ты предлагаешь? – спросил Станислав с тенью озабоченности на лице. – Давай Володьку подключим. Пусть поизображает из себя ее ухажера. И она через него же пусть передаст нам блокнот. Других вариантов я не вижу, – предложил Лев, периодически поглядывая в зеркало заднего вида, – не замаячил ли где-то сзади «хвост». – Давай! – доставая телефон, охотно согласился Стас. – В общем-то ты, конечно, прав – вариант очень даже неплохой. И за Нину можно быть спокойным, и блокнот получим… Эх, чую, в нем такие «бомбы замедленного действия», что кое-кому тут и небо с овчинку покажется… Одно хреново: подкрепиться не додумались! А есть-то уже хочется!.. Он набрал номер Григоренко и, услышав отзыв, поинтересовался его планами на остаток дня и вечер. Узнав, что примерно через час тот будет полностью свободен, Крячко заговорил в своей обычной «деловито-приколистской» манере: – Ну, тогда, Володя, слушай внимательно. Если все, что мы с Львом Ивановичем тебе поручим, пройдет тип-топ, можешь сверлить дырочку под орден и менять погоны на майорские. Кстати, ты холостой? А-а-а, уже холостой! Тоже неплохо. Суть дела такова. В ЦРБ работает медсестра Нина Березина. Она сейчас как бы в нашей команде. Но есть опасения, что по этой самой причине по пути домой на нее могут напасть. А посему сегодня вечером ее надо будет сопроводить до дому. Это первое. Второе. Нина даст тебе одну там ерундовину, а ты передашь ее нам. Сумеешь? – Вполне! – откликнулся тот. – Мне номер Нины сбросьте, чтобы можно было определиться, во сколько и где ее забрать. – Моментик! Ща сброшу… Да, Володя! Понятное дело, на встречу с девушкой придешь в «гражданке». Стиль «романтико-провинциале». Океюшки? Набираю и сбрасываю… Отправив эсэмэску, Стас тут же созвонился с Ниной. Та, услышав его, очень обрадовалась. – Знаете, тут так иных заколотило! Наша кобрища хвост, конечно, поджала, – сообщила она, – но по углам – шипит и шипит… Ой, аж тошнит от ее шипения! Вы что-то хотели спросить? – Нет, предложить… – приглушив голос, с нотками многозначительности сказал Станислав и, выдержав чисто интриганскую паузу, продолжил: – Ты домой обычно на чем добираешься?