Его собеседница картинно рассмеялась, как бы давая понять, что уже заранее знала, к чему он будет клонить. – Все вы, мужики, одинаковы… У всех вас одно на уме. Девочку хочешь? – Неплохо бы. Из молоденьких! Лет так четырнадцати-пятнадцати… Обожаю свежачок!.. – А ты из отчаянных… Открытым текстом лупишь напрямую… Не боишься, что у меня может быть спрятан диктофон? А? – Не-а! – Голос Станислава буквально источал безмятежность. – У меня такая «крыша», что ее никакая диктофонная запись не промочит. Ее атомной бомбой не прошибешь. Ну, так что, Ляля, какие будут предложения? – Завтра после обеда, в три, на перекрестке перед базой отдыха. Будет тебе и белка, будет и свисток. – О’кей. Заметано! Выключив аудиозапись, Крячко зло рассмеялся: – Представляешь, ЧТО тут вообще творится?! – А кто она, эта Ляля? – Лилия Георгиевна Тапишина, директор школы номер три. Охеренно, да? Я к ним когда пришел, спросил, где директор. Мне указали на одну дамочку, которая с кем-то трендела по телефону. Ну, я незаметно сзади прокурсировал, тоже держа свой телефон у уха. Типа того, заговорился с собеседником и случайно оказался рядом. А сам слушаю… И до меня доносится фразочка: «Ну, ты совсем оборзел, я тебе что, давалка штатная?» И тут же сделал выводы, что дамочка-то среди здешней блатоты – своя в доску. По-пудрил ей мозги, изобразил из себя насквозь коррумпированного «оборотня»… Ну, она и повелась. Кстати, я даже не ожидал, что она такое мне предложит. – Да-а-а… Дела! «Бордель-маман» на посту директора школы? Чую, что и в первой ситуация ничуть не лучше. Разве что Митрофонько на этот счет не раскололся. Ну гадючник! Ну гадючник!.. Ладно, едем в ЦРБ. Аудиозапись Петру сбрось – пусть пошевелит мозгами, с кем ею поделиться – с комитетом Госдумы или с Минобразом. Вскоре опера припарковались у запертых ворот райбольницы, огороженной уже ветховатой «ахтыркой» в человеческий рост. Пройдя через отдельную калитку на территорию, приятели огляделись, чтобы сориентироваться, куда им идти. Прямо перед ними высился двухэтажный корпус в форме каре, справа и слева чуть дальше виднелись еще два длинных одноэтажных корпуса, а еще один такой же – в самом конце двора, в зелени кленов и тополей. Не сговариваясь, опера пошли к двухэтажному как наиболее представительному и солидному. И не ошиблись – на стене перед просторным вестибюлем висели таблички, одна из которых извещала о том, что именно здесь находится администрация лечебного учреждения, на другой – что здесь роддом и гинекология, на третьей – что здесь лаборатории, процедурные и физиотерапевтические кабинеты, а также блок больничных палат повышенной комфортности. Войдя в холл, где в центре помещения за столом сидела бабуля-вахтерша в белом халате, визитеры, предъявив свои удостоверения, осведомились: а как бы им найти главврача данного медучреждения? Та охотно ответила, что кабинет Серафима Дмитриевича находится в этом корпусе на втором этаже, но вот пройти к нему можно только в специальных бахилах. Кинув в шкаф автомата по пятирублевке, опера достали из пластмассовых мини-контейнеров синие сплюснутые закорючки бахил. Натягивая их на туфли, Крячко не смог не приколоться: – Блин! Чувствую себя Золушкой, которая расколупала свои три орешка, понадеявшись достать из них классный прикид… А на деле-то что нам с тобой досталось? Всего по паре бахил. Бал отменяется! И где же справедливость?! Наблюдая за ними, молоденькая медсестра, которая только что спустилась со второго этажа, жизнерадостно рассмеялась. Оглянувшись, вахтерша попросила: – А, Ниночка, ты здесь? Проводи, пожалуйста, мужчин к Серафиму Дмитриевичу. Ой, он у нас такой стро-о-гий! Еще и не со всеми будет разговаривать… – громким шепотом сообщила она операм. – Не волнуйтесь! – мило улыбнулся Стас. – С нами общаются даже те, что от рождения глухонемые. Иные и пташками весенними щебечут! Они пошли следом за медсестрой Ниной и, увидев на лестничной площадке между этажами щит объявлений, не смогли не задержаться, поскольку им в глаза бросился текст весьма неожиданного содержания: «Медосвидетельствование изнасилованных проводится два раза в неделю (вторник и пятница) с 16 до 18 часов, в порядке живой очереди. Предварительной записи нет». – Вот это объявленьице! – воскликнул Гуров и взглянул на Нину: – У вас что, здесь это так часто происходит, что приходится потерпевших выстраивать в очередь? Прокомментировал прочитанное и Станислав: – Где-то нам что-то похожее уже встречалось. Но я тогда подумал, что это какое-то местное дурошлепство крайне редкого формата. А оказывается, это и здесь бытует. А почему всего два раза в неделю и всего два часа в день? Что за бред? – Ну-у… Так было решено руководством гинекологического отделения… – смущенно заговорила Нина – было заметно, что обсуждать подобные темы она стеснялась. В этот момент со второго этажа по ступенькам затопала худая, как доска, женщина лет пятидесяти в белом халате, с лицом типичной злыдни. Недовольно зыркнув в сторону оперов и медсестры, «злыдня» язвительно пробурчала противным, визгливым голосом: – Ты бы поменьше лясы точила с кем не положено, а больше бы своей работой занималась… Там больные ждут! – Антонина Хасановна, тетя Зина попросила проводить людей к Серафиму Дмитриевичу. Хорошо, я сейчас же пойду в палату! Махнув операм рукой, девушка торопливо стала подниматься дальше. Когда те ее догнали, она тихо шепнула им: – Ну, все теперь! Будет меня пилить без передышки, мегера чертова! Это она у нас заведует гинекологией. Не дай бог попасть к ней на прием! Особенно на освидетельствование… У-у-у!.. Это мрак и ужас! Они вошли в приемную, где престарелая красотка усердно накрашивала ногти. Нина постучала в дверь с табличкой «Гл. врач С. Д. Пыльчанин», из-за которой донеслось: – Войдите! При виде двух явно не хилых мужиков, которые продемонстрировали ему свои «корочки» чрезвычайно серьезной «конторы», Пыльчанин с неожиданным для своих телес проворством поднялся на ноги и, поприветствовав гостей, вознамерился даже заказать секретарше что-нибудь типа чая или кофе. Но визитеры предложение отклонили: первым делом – работа, и только работа! Этот демарш хозяина кабинета несколько огорошил – начало встречи никак не гарантировало, что ее завершение произойдет на оптимистичной, дружественной ноте. – Так какие ко мне будут вопросы у представителей органов внутренних дел? – без энтузиазма в голосе поинтересовался он. – Первый вопрос – о состоянии водителя ДРСУ Чумарова. Что там с ним? – Лев вопросительно взглянул на Пыльчанина. Тот, огорченно вздохнув, сообщил, что данный гражданин скончался около четырех утра, поскольку доза употребленного им метилового спирта оказалась крайне высокой. Следующий вопрос визитеров касался того, насколько доступны для всякого желающего данные о лицах, зараженных ВИЧ. Удивленно хмыкнув, тот отрицательно потряс головой: – Эта информация попадает под категорию врачебной тайны, поэтому она не может быть предоставлена кому попало. А почему, простите, вас заинтересовал этот вопрос? – Вы в курсе, что все четыре жертвы маньяка были носительницами ВИЧ? – спросил Крячко, изобразив жест, достойный плаката времен Гражданской войны «А ты записался добровольцем?». Даже не будучи физиономистом, по гримасе, появившейся на лице хозяина кабинета, можно было догадаться, что это он знал. Выдержав паузу, Пыльчанин наконец-то решился подтвердить: – Ну-у… Знал. Но почему этот факт мог заинтересовать следствие? – Элементарно, Ватсон! – суховато пошутил Гуров. – Если бы маньяк нападал на первых встречных, то тогда носительниц вируса он мог бы не встретить вообще. А у него все четыре жертвы – как на подбор. Значит, по какой-то причине он охотился за ними целенаправленно, хорошо зная, у кого ВИЧ-статус положительный. Но если этот человек не медработник – хотя и это можно допустить, – то откуда он мог взять подобную информацию? Только из базы данных учреждений здравоохранения. Итак, хотелось бы знать, каким образом могла произойти такая утечка? – Постойте, господа! – Пыльчанин только что не подпрыгнул на своем кресле. – Среди жертв маньяка – одна женщина из Ореховского района. А у наших инфекционистов информация только о горбылевских носителях и больных. – А почему так? – уточнил Станислав. – Видите ли, – с ноткой ликования (ура, пронесло!) выдохнул главврач, – у нас база данных – своя, районная, а у них – кустовая. У ореховских, кроме своих, данные есть по нашему району, Сазанскому, Михайловскому, Дороговскому и Ключаринскому. В конце концов, такую информацию можно раздобыть из областной базы данных. Вот такие, понимаете ли, варианты… Переглянувшись, опера пришли к общему выводу: все, больше пока в этом плане тут ничего не накопаешь. – Хорошо… – сдержанно одобрил Лев и тут же задал неожиданный для Пыльчанина вопрос: – Нас интересует статистика по жертвам сексуального насилия, которые обращались в ЦРБ на освидетельствование. Такими данными располагаете? – Да, на вашем щите объявлений мы только что обнаружили нечто очень любопытное, – подхватил тему Крячко. – А почему у вас освидетельствование жертв насилия проводится лишь два раза в неделю, да еще отведено на это суммарно всего четыре часа? И какой тут может быть график?! Насильники нападают вне всяких графиков. И освидетельствование должно проводиться сразу же, как только в полицию поступило заявление. А иначе все следы, необходимые для расследования, могут быть утеряны. Что за бред сивой кобылы с установлением каких-то сроков и часов?! Судя по страдальческой гримасе хозяина кабинета, этот вопрос для него оказался более чем сложным. Помявшись, он занудливым голосом ударился в пространные пояснения о нехватке соответствующих кадров и недофинансировании медицины. – У нас Антонина Хасановна и так работает с двойной, а то и с тройной нагрузкой… – посетовал он. – Нам, пожалуйста, статистику! – напомнил Гуров. – Ну, абсолютно точных цифр прямо вот так, «от фонаря», назвать не смогу. А если примерно, то в месяц у нас в районе случаев насилия, ну-у-у, десять-пятнадцать, не более… – Десять-пятнадцать?! – недоуменно переспросил Станислав. – Да у вас тут населения-то во всем районе максимум тысяч тридцать! Это что же получается? На каждые десять тысяч человек населения в месяц (в МЕСЯЦ!) – минимум три случая насилия над женщинами?! Да у вас тут надо вводить комендантский час! Е-п-р-с-т! И вы считаете, что это немного? – А если учесть, что обращаются с жалобой далеко не все и что минимум половину заявлений уездная полиция вообще не принимает, то что же у вас тогда творится на самом деле? А? – Гуров «одарил» хозяина кабинета жестким, изу-чающим взглядом. Поняв, что сболтнул лишнего, Пыльчанин схватился за телефонную трубку. – А давайте-ка я приглашу Антонину Хасановну? Пусть она вам даст информацию по этой теме. Доктор Чемаева лучше меня владеет подобной статистикой… Вскоре после его звонка в кабинет вошла уже отчасти знакомая операм мегера, которая, покосившись в их сторону недовольным взглядом, опустилась на стул по соседству с Пыльчаниным. Приободренный ее появлением, главврач попросил докторшу рассказать о статистике ее работы в плане освидетельствования женщин, подвергшихся насилию. Скривив рот подковой, Чемаева желчно уведомила о том, что специальной статистики она не ведет, но может сказать заранее, что более чем половина обратившихся на освидетельствование – мошенницы, стремящиеся заработать денег таким недостойным способом. – Нашли о чем беспокоиться, господа сыщики! – пренебрежительно фыркнула она. – Тоже мне, стихийное бедствие! Четыре пятых якобы жертв насилия – это, не побоюсь прямого текста, корыстные сучки. Они сначала сами вертят задницей перед мужиками, а потом бегут писать на них заявления: ой, ой, ой, помогите, меня изнасиловали! Я таких с порога вижу и каждой говорю в глаза: зря приперлась! Денег захотела? Хрен тебе, а не денег! Похоже, такая желчная категоричность отчего-то встревожила Пыльчанина, и он, неуютно поеживаясь, заерзал в своем кресле. – Это относится даже к несовершеннолетним? – без каких-либо эмоций суховато уточнил Гуров. – А они-то чем лучше? Под носом еще зелено, а уже начинают корчить из себя барышень из высшего света. Ну, из этих-то, конечно, хотя бы половина и в самом деле пострадали не по своей вине. Но я и с ними не миндальничаю. Пусть ведут себя скромнее, тогда и насилия не будет. Это мое личное убеждение. И я не понимаю, почему именно эта тема так обеспокоила московские конторы? Что, в других местах такого не случается? Да везде одно и то же – это я знаю точно, и меня не переубедить! – Мы вас переубеждать и не собираемся. Но вопрос о вашем соответствии поставим, – угрюмо буркнул Станислав. – И об уголовной ответственности. При таком отношении к людям работать вам надо не в больнице, а в конц-лагере! Уязвленная сказанным, Чемаева сорвалась с места и, злобно крикнув: – Я не желаю слушать это хамство! – ринулась было к двери, но жесткий окрик Гурова «куда?!» вынудил ее замереть на полпути. – Сядьте на место и отвечайте на вопросы как положено, – все так же жестко продолжил Лев, указав пальцем на стул. – Вы себе на статью уже наговорили. И, кстати, на хорошую статью, с реальным сроком заключения. В кабинете повисла гробовая тишина. Чемаева оцепенело замерла с недоуменно-глуповатым выражением лица. Похоже, только теперь она сообразила, что былая многолетняя безнаказанность сыграла с ней злую шутку, что зря она так разоткровенничалась. Издав осторожное «кха-кха», врачиха медленно вернулась на место. Впрочем, не в своей тарелке был и Пыльчанин. Боясь пошевелиться, он молча взирал на происходящее. – Как явствует из сказанного вами, вы сознательно и даже демонстративно фальсифицировали результаты освидетельствования женщин, подвергшихся изнасилованию. – Гуров говорил спокойно и размеренно, но в этом спокойствии таилась какая-то опасная угроза. – Немалой части женщин вы отказали в освидетельствовании, хотя не имели на это никакого права. В том числе и несовершеннолетним. Кроме того, вы постоянно демонстрировали свое пренебрежение и даже презрение к потерпевшим, этим самым оказывая на них психологическое давление, чтобы они отказались от обращения в органы правопорядка для защиты своей чести и достоинства. То есть здесь можно заподозрить ваш корыстный интерес в плане получения каких-то вознаграждений от насильников, заинтересованных в том, чтобы их жертвы молчали. Гражданка Чемаева, вам светит по меньшей мере лет пять общего режима. По мере того как говорил Лев, позеленелое лицо мегеры вытягивалось все больше и больше, меняя высокомерно-хамоватое выражение на испуганно-плаксивое. – У меня теперь к вам всего лишь один вопрос: вы согласны сотрудничать с уголовным розыском? – пронизывающе взглянув на нее, жестко осведомился Гуров. – Д-да! Ко… Конечно, я со-гласна… – уже совсем другим голосом кое-как выдавила она. – Хорошо… Что вы знаете про маньяка, убившего четырех женщин? – Да… Знаю я то же самое, что и все остальные, ничуть не больше других. Ну… Правда, одна женщина мне как-то рассказывала, что однажды она видела, как какой-то местный мужчина – до этого он уже попадался ей на глаза – сажал к себе в машину девчонку… – Валерию Жажалову? – сразу же догадался Лев, внутренне почуяв, что это – реальная ниточка.