Конечно, Росс знал мужчин. Конечно, он договорился встретиться с ними там. Конечно. Они остановились возле кабины, чтобы поздороваться. И затем они проследовали на лимузине к дому Тети Вики, и затем все выпивали на террасе, и затем, каким-то образом, она оказалась наедине с одним из них в библиотеке, низеньким, толстым, лысеющим, который овладел ею, и внезапно он перестал быть милым. Он отставил свою выпивку и наклонившись вперед на кожаном диване, велел ей снять платье. Она заплакала и сказала, — Пожалуйста, не заставляйте меня делать это! Даже когда она встала и обнажилась перед ним. Она наблюдала за этим как-бы издалека. Как будто с высоты восемнадцатифутовых книжных полок Дяди Харли. И в этом ужасном, непристойном, грязном образе того, что она проделывала, она наслаждалась. Она каталась и извивалась и издавала животные крики. Единственное, что сберегал Росс — это деньги, переходящие из рук в руки. И это случилось снова, конечно. И снова. И снова и снова и однажды ночью у нее было двое мужчин и в одну из ночей Китти не было и их было трое. Трое мужчин, которых она не знала, снова возвращение в огромную библиотеку ее дяди, обратно на огромный кожаный диван. И сквозь слезы и стыд она подняла глаза и увидела Росса, стоящего и улыбающегося у незановешенного окна. Она позвала его с дивана, стоя на нем на четвереньках, и на ней не было ничего, кроме ее драгоценностей, которые мерцали и переливались в лунном свете, она звала его, чтобы он все это остановил. Но он только рассмеялся. И затем она почувствовала кожей своей спины дополнительный вес второго человека и животные крики вернулись, чтобы смыть слезы. На какое-то время. Китти отсутствовала все чаще. Вскоре, ее почти никогда не было вообще и когда она появлялась, она была такой-же бледной и изнуренной, как Тетя Вики и Даветт начала волноваться и беспокоиться, но Росс успокоил ее и утешил ее и заверил ее и одурачил ее. Она жила сейчас в состоянии постоянных фантазий, в которых самые странные вещи были приемлемыми. Она была изнурена от потери покоя и потери крови и от невозможности… сосредоточиться. Вокруг нее не было ничего, к чему она привыкла, на что она могла рассчитывать или опереться. Тетя Вики сейчас всегда находилась в постели, выглядела напряженной и измученной и смертельно бледной. Когда они разговаривали, что случалось редко, они говорили как чужие. В эти дни ощущения вины и стыда всегда стеной обступали Даветт, как воздух вокруг нее. И когда она сидела в огромной спальне Виктории, стыд душил ее в тишине. Она была слишком поглощена своим собственным унижением, чтобы заметить странное, сдержанное поведение своей тети. Однажды ночью, когда Китти ушла, а Росс еще не прибыл, она почти рассказала ей. Сидя на стуле у постели своей тети, напряжение стало почти невыносимым. Неожиданное желание — страсть, на самом деле — упасть на колени и признаться во всем, но она преодолела его. Но затем она подумала о том, что будет со старой леди от таких новостей, и у нее перехватило дыхание. Позже, плача в коридоре, она посчитала, что ее связь с Тетей Вики никогда не будет хуже. Но это могло быть. Две ночи спустя, по причинам, которые могла знать только Тетя Вики, хрупкая пожилая женщина решила встать с постели посреди ночи и спуститься вниз. Она даже не воспользовалась лифтом, но спустилась по длинной винтовой передней лестнице. И вот, она стояла на нижней ступеньке, когда увидала Даветт, голую и извивающуюся на ковре в прихожей особняка. Даветт не кричала. Она не издавала воплей или не пыталась объясниться или даже пошевелиться. Вместо этого, она закрыла глаза и лежала, ожидая, что у нее потребуют объяснений и взрыва и была готова уйти навсегда. Но ничего такого не произошло. Когда она наконец открыла глаза, все исчезли. Когда она очнулась следующей ночью, то же случилось с ее любимой Викторией. Навсегда. Передозировка. Джек Кроу сказал тихо: — Он имел ее, тоже, не так ли? Твою тетю. Даветт посмотрела на него и кивнула. — Все это время. — И она не вынесла стыда… — закончила Аннабель, ее глаза наполнились слезами. Даветт снова кивнула. — Все были так милы. Наверное, я забыла, сколько друзей было у Тети Вики. Медицинский эксперт, Доктор Харшоу, прибыл к нам в дом лично, чтобы позаботиться о ней — и, я полагаю, обо мне — из-за всего этого. И губернатор что-то прислал. И мэр прибыл на похороны; она была такой милой. И сенаторы и… все… Ее голос затих и она несколько мгновений созерцала что-то, только ей видимое. Команда обменялась тяжелыми взглядами. Все кроме Феликса. Его глаза ни на миг не отрывались от Даветт. — Где был твой Дядя Харли? — спросил он. — Он ведь брат Тети Вики? — Мы не смогли связаться с ним. Он был в Самоа или где-то еще. — Самоа? В Южной части Тихого Океана? — Угу. Харли фотограф. Он всегда куда-то уезжает за пределы досягаемости для National Geographic или еще кого. Я думаю, он в Самоа. Фотографирование подводных свиней или… — Разговоры о свиньях, — сказал Карл Джоплин горько, — где все это время был крошка Росс? Похороны проходили днем, правильно? Даветт улыбнулась ему с благодарностью. — Да. Да, и я должна была быть в течение трех дней, чтобы… позаботиться обо всех деталях. Поэтому я не видела Росса эти три дня, кроме одной ночи. Джу… Доктор Харшоу был со мной все время, и он не любил Росса, потому, что я была совсем одна, и у Росса была эта ужасная репутация. В любом случае, — сказала она хрипло, снова глядя на Карла Джоплина, — так или иначе, это изменилось, когда его там не было. С солнечным светом. И Доктор Харшоу дал мне что-то и я спала ночью, все ночи, и по утрам я могла думать и я могла вспоминать и я ненавидела его! Я ненавидела Росса! Она почти сползла с кресла. Ее голос стал резким и диким, и слезы закапали с ее ресниц, и Феликс наклонился вперед и обнял ее, чтобы успокоить ее, но она вырывалась, не от Феликса, но чтобы продолжать говорить: — Он будет стоять там и смеяться, когда эти ужасные люди будут иметь меня. Они будут все иметь меня. Они будут передавать меня из рук в руки между собой, и Росс будет смеяться и обзывать меня грязными именами и говорить, что урок, который я получала, был для того, чтобы я относилась к нему не так, как я привыкла, и теперь я уже не та леди, не так ли? И — и я просто утопала в грязи, там, перед ним! Я просто барахталась с этими мужиками, потому, что я ничего не могла с собой поделать! Я не могла ничего поделать с этим! Я не могла! И она всхлипывала, мучительно всхлипывала и сползла вперед со своего кресла в руки Феликса и страшно закричала. В тяжелой тишине, окружившей плачущего ребенка, Аннабель почувствовала, что вся коллективная ненависть Команды Кроу пульсирует вокруг нее. Это было похоже на реальную и осязаемую силу, настолько могущественной была ее целеустремленность. Мужчины не смотрели друг на друга, или на нее, а скорее куда-то вперед, каждый затерялся в своих мыслях о мщении: Это страшно, подумала Аннабель. И я была бы напугана, если бы не чувствовала то же самое. И затем она подумала: Вампиры очень глупы, вызывая у таких людей такой гнев. — Когда, — спросил Феликс мягко, после долгой паузы у Даветт, — ты увидела Росса снова? Даветт оторвала голову от его плеча и откинулась на спинку своего кресла, всхлипывая и вытирая глаза. — В ночь после похорон. Он разбудил меня и сказал, что он переехал. — В твой дом? — Да. Да. В мой дом. И я села в постели, и мне было все равно, что он выглядит так прекрасно. Меня не заботили его глаза в лунном свете. Я сказала ему «Нет. Нет! Я не желаю, чтобы ты находился здесь! Я больше не желаю видеть тебя снова!» И я имела в виду именно это! — И что он сказал? — спросил Отец Адам. Даветт посмотрела на него. и она то ли усмехнулась, то ли вскрикнула, и покачала головой. — Он просто рассмеялся и сдернул меня с кровати и высоко поднял в воздух над своей головой одной рукой и… — И что? — И показал мне свои зубы. — И тогда, наконец, ты узнала? — спросил Джек. — Я не знаю, что я узнала. Потом. Но я узнала час спустя. Понимаете, он отволок меня вниз, в моей ночной сорочке, и швырнул меня в мою машину и потом он сел за руль и мы поехали. Он поехал в Даллас, которого никогда не видела Даветт. Она слышала о нем, читала о нем, видела полицейские отчеты в местных газетах. Но она никогда не была здесь, глубоко в южном Далласе, в основном черном, в основном несчастном, полном проституток и соперничающих уличных банд и торговцев крэком и непокорных расовых политиканов, сбитых здесь в кучу, испуганной и измученной полицией. Лица за автомобильными окнами казались чуждыми и грозными и улицы казались захудалыми и напряженными, как грозящий кулак. Росс пригнал машину на переполненную и замусоренную автостоянку, рядом с местом под названием — «Cherry's», на неоновой вывеске которой не хватало части буквы — r — и части буквы — h, но все-таки она скачкообразно моргала сквозь тяжелый мрак. На стоянке было полно людей, в основном мужчин и все чернокожие, стоящих небольшими группами из двух или трех или шести человек, болтающих и курящих и передающих бутылки туда-сюда. Группа из четырех человек стояла на парковочной площадке, которую выбрал Росс. Он все равно продвигался вперед, гудя и давя их большим бампером Кадиллака. Они отпрыгивали с дороги, один отбросил свою бутылку, просто только для того, чтобы увернуться от машины. — Что, еб твою, ты за остряк? — выкрикнул самый здоровенный, гигантский чернокожий в огромной широкополой шляпе и на котором, по мнению Даветт, было не менее двух фунтов золотых украшений. — Паркую мою машину, — огрызнулся Росс, выходя. — Это парковка. Затем он быстро зашагал вокруг машины и открыл дверь Даветт и буквально поднял ее, поднял и усадил на крышу Кадиллака. Она все еще была одета в свою ночную сорочку, и она изо всех сил старалась не допустить, чтобы ее изящный подол не развевался на сильном ветру. Росс ухмыльнулся, видя произведенный ею эффект, затем повернулся к четырем черным. — Хотите что-нибудь сделать? — спросил он их. И когда они заколебались, слишком удивляясь, чтобы говорить, он добавил: — Ниггеры? Когда она говорила о последующем, Команда услышала перемену в ее голосе. Когда она говорила о собственном падении, голос Даветт был полон стыда и усталости и ненависти. Но теперь он звучал с оттенком благоговения. Благоговения и страха и чего-то еще. Смирение? Удивился Феликс. Как будто, теперь, когда она вспоминает об этом, их действительно не остановить? Дерьмо. И она попыталась описать, объяснить, что она видела. Его мощь. Сюрреалистическую животную силу вампира среди смертных. Когда они услышали — ниггер, — они набросились на него, словно в хореографической постановке. Росс только смеялся и затем бросился вперед и хватал их, просто рвал их, как кукол, как будто у них были приделаны ручки — на их животах, даже. И они кричали, когда он хватал их, крушил их кости своими пальцами, раздавливал их органы, они кричали. И затем он смеялся снова и тряс их и сначала они сопротивлялись, нелепо брыкаясь, но затем они просто болтались из стороны в сторону и он просто — отшвыривал их прочь. И звуки, с которыми их тела ударялись об автомобили, о шлакоблочные стены Cherry's были почти такими же погибельными, как их крики. Сразу собралась толпа, некоторые затем, чтобы проучить этого белого пиздорванца. — Двое, трое, шестеро может быть, попытались. Росс смеялся и небрежно хватая, ударял их друг о друга. Даветт не выдержала, и она отвернулась после того, как он сокрушил первых двух и Росс заметил и сказал ей — СМОТРИ! — этим Голосом и на мгновение все — дерущиеся или наблюдающие — застыли, пока она покорно подчинялась. Затем они пришли в себя и снова бросились на него и он расшвыривал их по-прежнему. Затем, какой-то коротышка кружил в темноте, с серьезным и пугающим видом и с огромным ножом в руках. Росс посмотрел на него и улыбнулся и широко раскинул свои руки и Росс не сделал ничего и лезвие быстро сверкнуло снизу вверх, вонзившись в грудь по самую рукоятку. Росс хмыкнул — Даветт могла бы поклясться, что ему было больно — но не отреагировал никак. Кроме улыбки. Чернокожий широко раскрыл глаза, но поступил жестко. Вместо того, чтобы бежать, он просто выдернул клинок и вонзил его туда-же снова. И снова Росс хмыкнул. И улыбнулся. Затем он наклонился над коротышом и широко раскрыл рот и клыки сверкнули в неоновом свете и он… зашипел…