Кровища хлещет, от боли темнеет в глазах, лампа закачалась, упала на ковер рядом с головой, замигала. Ворон встал на колени, опустошенный и окровавленный, и наблюдал разворачивающийся в стробоскопическом моргании кошмар. Тьма. Свет. Дэвид Дейо в прыжке, достойном «черного пояса» карате, боком правой ступни рубит вампира под подбородок, где тонкая шкура. Звук такой, что у любого нормального человека от удара, наверное, отлетел бы череп. Тьма. Свет. Тварь схватила Дэвида… ох, мать, она схватила его за хребет, будто за ручку чемодана, и лупит им то об потолок, то об пол. Дэвид уже давно мертв, все его кости переломаны, конечности болтаются будто у куклы. Энтони… ох, здоровенный парень врезается плечом, хватает вампира будто на чертовом реслинге… Тьма. Грохот и звон в паре футов. Свет. Тело Энтони висит на подоконнике разбитого окна и жутко, медленно соскальзывает, ноги запутались в занавесках, пах-пах, лопаются кольца, оборванная занавеска мягко летит на пол, прикрывает тело. Рядом появляется Кот, шипит на ухо: «Да, да, окно!» Будто таким и был с самого начала план Энтони. – Что? – заикнулся Ворон, – но он понимал: Кот прав. Осталось только спасаться бегством. Тварь ревела и убивала, неуязвимая в ночном мраке. Шансов нет. Подталкиваемый Котом, Ворон сунулся к окну и глухо застонал от боли, когда Кот пихнул в раненое кровоточащее плечо. – Ты ранен? – изумленно выдохнул тот. – Мы все уже трупы, – пробормотал Ворон. Снова тьма. Ворон пропихнулся сквозь остатки стекла и приземлился на что-то мягкое и мертвое, похожее на старого верного друга. Но сейчас не надо про это думать. Он поднялся, обернулся. Где же Кот, старина Вишневый Кот, без него вообще не имеет смысла…Свет снова включился – и вот он, Кот, рядом, и помогает стоять, а в окне виден отец Эрнандес, вовсе не безъяйцевый. Он тычет краем огромного серебряного креста в лоб чудовищу и умирает, обезглавленный небрежным, почти ленивым ударом. Повсюду ужас и кровь – на стенах, на потолке. Оцепеневший от страха шериф торчит столбом посреди парковки и глядит на старый потрепанный «кадиллак» рядом с патрульным пикапом. – Джек, ради бога, – простонал Кот. Джек вдруг понял, что страх и слезы в глазах Кота – из-за неудачника босса. Кот боится его потерять, боится не суметь увезти отсюда. Ворон не мог видеть, как плачет Кот, и потому побежал. Кот затолкал босса в боковую дверь пикапа и в придачу как-то сумел подхватить и шерифа и впихнул на сиденье рядом с Вороном, а сам вскочил на водительское кресло. О боже правый, где ключи? Ох, господи, да вот же они, торчат в замке, шериф просто оставил их там, ведь не то чтобы их кто-нибудь мог забрать… Кому их тут красть? Они с визгом вынеслись с парковки на трассу, и Ворон расхохотался. Оно лучше – смеяться взахлеб, чем думать о стробоскопическом, невыносимом кошмаре в мотеле, чем вспоминать о растерзанных пассажирах «кадиллака», несчастных шлюхах, приехавших поздно, но, увы, недостаточно опоздавших. И тут темноту разорвал дикий рев, перекрывший рокот мотора: – Вор-рон-н!!! Все в машине постарались сжаться в крохотные комки. – Вор-рон-н!!! – ревел вампир, а Кот вдавил в пол педаль газа. Пикап дал шестьдесят миль в час, семьдесят, восемьдесят по двухполосному шоссе. Дикий рев ударил по нервам: – Вор-рон-н!!! Вампир догнал, прыгнул в кузов и сунул лапы в салон, пробив заднее окно. А Ворон обнаружил у себя в руке огромный шерифов пистолет, ткнул в лицо монстру и нажал на спусковой крючок. В конце концов, почему бы и нет? Ублюдка вышибло из кузова вместе с его кроваво-алой зубастой ухмылкой и жутким блеском в глазах. В этих глазах сверкнуло что-то большее, чем тупая животная жажда крови. Вампир выломал заднюю стенку кузова словно бумажную и поехал, растопыренный, по рвущему как наждак асфальту. – А да! Да! Э-ге-гей!!! – взвыл ошалевший от радости шериф, подумавший, что асфальт и пули прикончили чудовище. Кот с Вороном лучше знали вампиров. Но и они сжались от ужаса, когда монстр кувырнулся и вскочил, и немедленно бросился вдогонку. Счастливое улюлюканье шерифа сменилось детским пронзительным визгом. Тварь приблизилась так быстро, что Ворон успел увидеть, как затягивается рана от пули во лбу. И в эту дыру затягивало струйку черной крови из раны, оставленной серебряным крестом отца Эрнандеса. – Господи Боже! – взвыл Ворон, когда пикап на скорости в сотню миль перевалил холм и впереди вдруг показался зад фермерского грузовика, плетущегося на двадцати милях в час по са́мому центру шоссе. Кот загнал пикап влево и проскочил мимо фермера, но пикап скрежетнул по ограждению, резко развернулся и выскочил на середину, закрутился, взлетел на вершину следующего холма. Вдали показалась городская площадь, и Ворон подумал, что, по крайней мере, сумели пробиться в город. А на ту площадь уже не добраться, она как вечное искупление грехов, и как надежда за ней – первые лучи рассвета… «Вашу мать, рассвет! Грёбаное солнце!» Больше Ворон ни о чем не успел подумать, потому что пикап полетел кувырком, сперва с одного бока на другой, а потом с носа на корму, а затем тихо покатился вниз по склону, по главной улице захолустного городишка в Индиане. Ворон очнулся первым, выбрался из машины и вытянул остальных. Даже сумел провести их сквозь толпу к местной больнице. Скорая помощь встретила на полдороге. Ворон помог завести их в больницу, посмотрел на то, как берут анализы крови, и, когда убедился в том, что все выживут и разложены по местам, сам улегся на кушетку. Последней его мыслью перед тем, как отключиться, стало: «А я ведь подумал, что тот, первый, и был вожак». Первая интерлюдия Облаченный в белоснежные одежды, по-королевски величественный Человек спокойно ждал, пока помощник возьмет себя в руки. Когда тот наконец пришел в себя, Человек улыбнулся и кивнул. – Ваше Святейшество! – обратился помощник, и голос его был полон отчаяния и почти детской наивной обиды. – Этот тип, Ворон, просто катастрофа! – Поведайте же, – предложил Человек. – Ваше Святейшество, он прибыл пьяным, кричал, гадко себя вел и сквернословил, оскорблял всех, кого видел. Он называл братьев евнухами, а сестер пингвинами. Он пытался драться с охранником у приватного входа. – И подрался? – Нет, Ваше Святейшество. Я вмешался, – со вздохом поведал помощник. – Ваше Святейшество, простите меня, но я едва не пожалел об этом. Наглецу бы пошла на пользу хорошая взбучка от швейцарца. – Мы полагаем, что инструкции были предельно ясными? – Да, Ваше Святейшество. Именно по этой причине я и вмешался. Но мои усилия едва ли были приняты с благодарностью. Мистер Ворон назвал меня… э-э… – Назвал вас как? – Безъяйцевым. – Мой старый друг, я понимаю: для вас это тяжело, – вздохнув, сказал Человек. – Нам очень жаль. – Ваше Святейшество, я нисколько не жалуюсь, я всего лишь… Помощник запнулся и продолжил с улыбкой: – Похоже, я все-таки жалуюсь. Простите меня, Ваше Святейшество. – Не за что. – Ваше Святейшество, спасибо. – Мы слышали, он ранен. – Да, Ваше Святейшество. Все его правое плечо в бинтах. Но он все равно не позволил нашим докторам осмотреть его. Помощник запнулся, взглянул на окно в дальнем конце древнего зала. – Ваше Святейшество, он утверждает, что в порядке. Но он лжет. Мне кажется, движения причиняют ему сильную боль. – Это и в самом деле так, – тихо подтвердил Человек, и, улыбнувшись, с горечью добавил: – Только он мучается и тогда, когда не двигается. Очень мучается. – …Ваше Святейшество, я знаю, что этот мистер Ворон очень важен для… но нам бы очень помогло, если бы… Ваше Святейшество, мы можем узнать, кто он? – Не можете. – Но, Ваше Святейшество, если бы мы только… – Не можете. – Да, Ваше Святейшество, – еще раз вздохнув, подтвердил помощник. Это был глубокий вздох облегчения. Раз уж нет, то и ответственности нет. – Все готово, – сообщил он. – Стол накрыт. Как и пожелали Ваше Святейшество, подаваться будет американская еда. – Спасибо. Вы выказали чрезвычайное тщание. – Ваше Святейшество, благодарю, – произнес помощник и глянул на часы. – Этот человек, Ворон, в обеденном зале уже пятнадцать минут. Он уже пьян. Возможно, лучше будет встретиться с ним в другое время. – Лучшего времени не будет, – сказал Человек.