– Ох, Феликс, – вскрикнула Аннабель, вся в слезах. Затем она учинила странное: крепко обняла, уткнулась в грудь и всхлипнула. Феликс безразлично посмотрел на нее, затем сделал то, что она хотела: обнял, погладил. Внезапно подумалось: нет, не то, что она хотела. Что ожидала. Он стоял и держал плачущую Аннабель и увидел Даветт, тоже в слезах. Она фальшиво улыбнулась ему, он выдал такую же улыбку в ответ. И кем эти люди считают его? – Мистер Ворон! – позвали от двери. Надо же, из дому сам епископ, а с ним отец Адам и вся свита следом, и чуть не вприпрыжку! – Мистер Ворон! – повторил запыхавшийся епископ. – Мы очень скорбим о вашей потере. Мы… Он запнулся, не в силах отыскать слова, но справился. Протянул руки навстречу Джеку. – Мистер Ворон, мне так жаль. Я не понимал… Феликс заметил, с каким недоверием Джек посмотрел на клирика. Ох, Ворон, брось. Ты же видишь: парень – сама искренность. – Да, ваше преосвященство, я очень благодарен, – кивнув, сказал Джек. – Мы все благодарны. С тем он обвел рукой всех стоявших за ним. Епископ не дал продолжить. – Отец Адам все рассказал мне. Пожалуйста, заходите – и позвольте нам помочь. И они помогли. Феликс потом решил, что епископ оказался чудесным человеком. Он как-то умудрялся быть рядом со всеми и за всеми ухаживать. А где не успевал он, хлопотала его свита, несколько то ли молодых священников, то ли служек – не разберешь, кто там кто. Команду завели внутрь, обсушили, усадили, дали выпить и пожевать, пока готовится обед, и не обиделись на отсутствие аппетита у гостей. И главное: как изменилось отношение самого епископа! Высокомерный аристократ, непреклонный страж Божьего дома от наглых голодранцев, он превратился в теплого, заботливого, проницательного и мудрого дядюшку. Феликс никогда раньше не встречал его. Но да, Адам прав. Священник. От и до. Но главным для Команды было не его сочувствие и гостеприимство, а помощь с телом Карла. Епископ молча выслушал жуткие подробности похорон жертвы вампира. Он не выказывал ни изумления, ни отвращения – вообще ничего способного повлиять и помешать. Выслушав, он ненадолго отлучился, чтобы облачиться в одежды для богослужения, приказал своим людям сделать то же самое. И вдруг то, что представлялось тягостной и жуткой повинностью, в золотистом сиянии свечей и светлых одежд, исполненных священных символов, превратилось в иное. А потом исчез Джек. Феликс тогда засел в одной из многочисленных уборных, пытался привести себя в порядок к ритуалу, сумел почти целиком высушить волосы и даже слегка пригладить рубашку. Конечно, дождевик прикроет самое худшее, как прикрыл браунинг. Конечно, может, на похороны нужно без пистолета, и всякое такое, но ведь это похороны воина. Самого настоящего. В дверь слегка постучали, послышался голос Даветт: – Феликс? Он открыл. Она успела прихорошиться. Золотисто-медовые волосы чистые, такие мягкие, расчесанные. Очень красивые волосы. – Привет… Все, что он сумел выдавить из себя. – Привет, – сказала она и смущенно потупилась. – Ты видел Джека? – Кого?.. А, нет. – Его никак не могут найти… а так все готово, можно начинать. Феликс кивнул ей и вышел в зал. Там ожидали встревоженные Аннабель с Кирком и несколько людей епископа. – Где Кот? – Он уже в часовне, – взволнованно прошептала Аннабель. – А Адам? – Все уже там, – сказала Даветт. – Не хватает только Джека. – Хорошо, – задумчиво пробормотал он, пошел по коридору и остановился, когда понял, что все потянулись следом. Он обернулся, посмотрел на их нетерпеливые, энергичные, полные надежды лица. Захотелось крикнуть: «Чего вы хотите от меня?!» Но вместо того он сказал: – Встретимся в часовне. А потом он стоял и ждал, пока они неохотно разбредутся. Когда разбрелись, он немного подумал и решил, что знает, куда подевался Ворон, и двинулся дальше по коридору. Ноги мягко ступали по пышному, изысканному и, похоже, очень дорогому ковру с персидским узором. На отделанных панелями стенах висели картины, похоже, еще изысканней и дороже. Коридор вывел к центру дома, залу размером в шестьдесят футов с двадцатифутовым потолком. Зал по непонятной причине назывался «Комната отдыха». Феликс не ожидал найти там Джека – зал просто оказался по пути. Феликс с удовольствием оглядел «Комнату отдыха», не уступавшую роскошью фойе лучших отелей мира. Отличная работа. На тонкого любителя. Он знал, что Джек не в этих роскошных апартаментах. Он вообще не в доме. Феликс прошел сквозь банкетный зал, сквозь огромный и внушительный простор прихожей, отделанной дубом, и открыл парадную дверь. Для лета ночь выдалась холодная. Но буря уже миновала, показались звезды. Феликс ступил наружу, прикрыл за собой дверь и застыл, позволяя глазам приспособиться к темноте. В десяти футах на крыльце кто-то сидел. Широкая спина казалась сгустком мягкого сумрака среди теней. – Джек? – тихо, почти шепотом, позвал Феликс. – Я здесь, – устало ответил тот. Феликс немного поколебался, затем сошел по широким ступенькам и уселся. От сырого камня немедленно промокли брюки, пришлось встать. Джек сидел склонившись, уперев локти в колени. – Мокро здесь, – заметил Феликс. Темный силуэт чуть заметно пожал плечами. Вдруг нахлынули злость и отвращение. Феликсу захотелось заорать, чтобы сукин сын тотчас же вставал. Мать его, отсиживается здесь. Взять бы да потрясти хорошенько, да отвесить пинка. Хотя, если подумать, неправильно его сейчас пинать и тормошить. Тяжело ему. Но ведь он же, черт возьми, вождь! А там ждут люди, рассчитывают на него. Феликс попытался успокоиться, но в голосе все равно прорвалось. – Парень, пора идти и сделать, что надо. Сперва Ворон не двинулся. Затем медленно, тяжело, опершись руками о бедра, поднялся, посмотрел в ночь, хрипло прошептал: – Закурить есть? – Конечно. Феликс выудил сигарету, щелкнул зажигалкой. Пламя осветило лицо. Господи, Джек, что с тобой? Такой изможденный, усталый, осунувшийся, такой безнадежно слабый – и разбитый. Но Феликс ничего не сказал. И Джек не сказал. Он затянулся пару раз, по-прежнему глядя в ночь, затем глубоко вдохнул, медленно выдохнул, выбросил сигарету, улетевшую в ворохе искр, подтянул штаны и шагнул к двери. – Пошли, – угрюмо буркнул он. Так они отправились делать дело: Джек впереди, Феликс плетется сзади. Но прямо на ходу Джек преобразился. Шел такой жалкий, понурый, мятая рубашка выбилась из-за пояса, на заднице мокрое пятно, шаркает, едва волочит ноги. Но понемногу шаг становился тверже, расправлялись плечи, мощные лапищи наконец потянулись назад и заправили чертову рубашку в штаны, подбородок вперед, грудь колесом. Ох. Феликс изумленно улыбнулся. Полминуты назад – отвращение и жалость, а теперь посмотри: каков, а? Домой пришел хозяин. Когда подошли к часовне, Джек уже вышагивал как сержант на строевой подготовке. Он вдруг остановился перед дверью часовни, еще раз глубоко вдохнул, обернулся и посмотрел на Феликса. Те же самые ввалившиеся глаза, и боль по-прежнему в них, и усталость – и все же сильнее всего впечатляют именно глаза. Джек кивнул Феликсу – будто спросил. И тот кивнул в ответ. Они зашли и сделали нужное. Тело Карла завернули в тяжелую белую ткань, уложили на стол перед алтарем. Рядом стоял епископ и его облаченные для службы помощники, дымилось кадило, горели десятки свечей. Женщины сидели на скамье в дальнем ряду. Кирк с Котом и облаченный в альбу со стихарем отец Адам стояли у стола. Феликс подумал, что все по-настоящему торжественно и прекрасно. Чтобы почувствовать истинное величие, надо быть католиком. Джек подошел к столу, Феликс занял место рядом. Он подумал, что тело Карла уложили совсем уж неловко, – и тогда заметил пилу. Хотя, в общем-то, вовсе и не пила, но острый камень, установленный так, чтобы скользить в раме, поддерживающей голову и шею трупа. Чтобы рубить, надо ударить по широкому краю камня деревянной киянкой, лежащей под рукой Джека. Рядом – осиновый кол, причудливо изукрашенная деревянная палка длиной в половину бейсбольной биты и вдвое же тоньше. При свете свечей Феликс разобрал на стороне, обращенной к нему, надпись: «Карл Джоплин». На колу были другие надписи, но не разобрать.