Пусть они и были взрослыми мужчинами – самому младшему почти двадцать пять, самому старшему чуть больше сорока, старше даже Кота, второго после Джека Но оставались такими мальчишками! Ох, она же понимала их ребячливость. Это же от их работы, верней, от ужаса перед нею. И от неизбежности гибели. Они же не собирались жениться, растить детей, стареть и мирно прощаться с жизнью на тихом курорте. Они все знали, что умрут, погибнут от отчаянного удара когтями, от клыков, от того, что слишком быстро и страшно для обычного человека. Не отразить и не спастись. А потом выжившие пробьют тело деревянным колом и отрубят голову, и потому не будет даже похорон, на которых смогли бы оплакать друзья. Они все знали, что умрут, и умрут скоро. Знали все до единого. И потому были как дети – ее, Аннабель, дети. Она теперь паковала так много их игрушек: игровых приставок, стереосистем, моделей самолетов, пинболов (отчего-то каждый хотел иметь свою личную игровую машину), кальянов, книжек научной фантастики и комиксов. Часть комиксов была, необъяснимым образом, на японском. И к чему на японском? Ведь никто из них не говорил по-японски, а уж тем более не читал. Еще имелись в изобилии порнороманы и журналы. Аннабель узнала, что, оказывается, вполне законно назвать журнал «Выеби меня» и продавать его. Так много всевозможного барахла, так много потраченных на него денег. Человек из Рима знал, что его воины не накопят состояний, потому что не успеют. И потому они тратили все, что зарабатывали. Но то, как именно они тратили деньги, попросту ужасало Аннабель – и вместе с тем казалось милым, даже вызывало симпатию. Вся эта здоровая мужественность, алкоголь и страх стольких мужчин в одном особняке…да, жизнь там была, мягко говоря, весьма своеобразной и интенсивной. И столько выпивки. Целое море ее. Для Команды напиться было как для обычного человека выпить один коктейль. Месячный счет за выпитое в особняке превышал тысячу долларов. И это не считая того, что ребята оставляли в барах. Аннабель вечно приходилось ездить по ним и закрывать кредиты. Огромный гараж был битком набит «Корветами», джипами и мотоциклами. И все всегда упивались настолько, что не могли ехать на них домой. После восьми аварий за две недели Джек установил правило: после пьянки всем возвращаться на такси, если только не с Котом. Тот, и выпив, мог убедить любого полицейского подарить на память пистолет. Но никто из ребят не был алкоголиком. Дело не в выпивке, а в хлещущей через край энергии. Они изводили горничных, неизменно выпрыгивали совершенно голые и мокрые из душа и предлагали помочь. Повара сбегали с такой частотой, что было запрещено даже заглядывать на кухню, пока повар на территории. Если ребята хотели чего-нибудь сожрать, то должны были звонить и заказывать. Количество поглощаемой пищи восхищало и ужасало поваров. Ребята мели в чудовищном количестве буквально все: и уличный мусор, и гурманские яства – буквально все пригодное в пищу. Они не толстели. И ни у кого, за исключением Карла, не отрастало брюхо. И не то чтобы ребята были в особенности дисциплинированными, отнюдь. Просто они были, ну, преданными идее, что ли, верными ей и друг другу. Каждый боялся не только за себя. Если кто-то не успеет повернуться с деревянным колом в руках, когтями от глотки до бедра могут располосовать не его, а друга. Даже определенно, друга, потому что он кинется на помощь, а кто еще в целом свете может спасти парня из Команды, как не его друг из нее же? Аннабель вспомнила, что именно поэтому Джек запретил устраивать борцовские состязания и выяснения на кулаках. Стычки почему-то всегда случались на лестницах. Может, дело в широких плечах? С такими непросто разминуться, когда торопишься, а там слово за слово… Джек не потерпел и запретил. Они и так по уши в адреналине, незачем еще и отрываться на своих. Лишившись возможности подраться, ребята разнесли дом. Они как-то решили из-за дождя поиграть в гольф внутри. Аннабель задержалась перед зеркалом в зале, приводила себя в порядок, вспоминала и старалась не улыбаться. Не получалось. Честно говоря, Джека тогда и не было в городе. Они вместе с Котом и Энтони отправились в Сан-Франциско на футбол, смотреть, как их старая команда дерется с тамошними «фоти-файверами». Но Аннабель не усомнилась ни на секунду: Джек бы своих не унял. Наверное, сидел бы в своем здоровенном кресле, ржал и делал ставки на победителя. Гольф в доме. Она вздохнула. Шесть окон к черту, из них три – витражных. Она еще раз окинула себя взглядом перед возвращением в бар. Похоже, неплохо. Ну, для своего состояния и возраста. Ну, для того, что еще осталось. И для того, на что еще можно было надеяться. Аннабель подумала, что очень устала, и одернула себя. Это же вранье. Не настолько устала, сколько попросту напугана. Или все-таки и устала, и напугана. Да – и то и другое. Джек, возвращайся к нам скорей и останься собой! Отец Адам посмотрел на старика за семьдесят, спящего в кресле через проход, и представил, как изрекает тоном диктора ТВ: знаете ли, сэр, в США каждый год официально проводится более шести сотен сеансов экзорцизма. Для вас это всего лишь тема для замечательного фильма, который, может быть, и правдив, а может, и нет, но сейчас и сию минуту вы, конечно же, ни капли не верите. Взгляд Адама скользнул в сторону Джека, посапывающего в кресле впереди. Глядите, сэр, вот этот человек зарабатывает на жизнь убийством вампиров. И как вам такое? Адам вздохнул, посмотрел еще немного на Ворона и затем перевел взгляд на горы запада США, расстилающиеся внизу. Я галлюцинирую. А может, и нет. Все реально, все происходит на самом деле. Желчь истекает из Зверя с рассвета человеческой эпохи, и даже раньше. Он снова посмотрел на Джека. Попросту этот человек – кино. Этот ходячий, говорящий, кровоточащий, матерящийся медведь в человеческом обличье – настоящее живое кино. Но ведь кино, по определению, невсамделишное. Впрочем, как и священники с их возней. Так что же я, отец Адам, здесь делаю? Он не хотел об этом думать, но, помимо воли, думать начал. Ведь он здесь и по уши. Он больше не долговязый парнишка с темными кудряшками, слишком уж смазливый и потому вынужденный прятаться в семинарии и черно-белой форме и от девиц, и от хищных самцов. Он обвел взглядом салон. Может, этот самолет и не всамделишный мир, а попросту кино с героями, старающимися заработать на полет первым классом, кино с пилотами, старающимися получить еще одну пилотскую полосочку. Химера. Иллюзия. Но ведь это и есть настоящий мир людей – и их Бога. И он, Адам, бывший школьный трусишка, наконец-то отправился драться за них. Наконец-то. С тем он и заснул. Джек Ворон думал о том, что больше некого набирать. И что он устал набирать. Ведь нужны самые лучшие. Другие просто не подойдут. Но ведь они умрут. То есть нужно отыскать самых лучших, и за то, что они лучшие, обречь на неизбежную жуткую смерть. Вот же дерьмо. И ведь они никогда не отказываются. Вот это и самое скверное. Лучшие, когда узнавали, что должно делать, шли и делали. Делали и умирали. Дерьмо в квадрате. Господи милосердный, не отправляй нас снова к ним! Нас осталось всего четверо, плюс парнишка-священник. Одна из нас – женщина средних лет, а другой – тип за шестьдесят, слишком жирный и до неразумия бесстрашный. А третий – лучший человек из всех, кого я знал. А четвертый – я сам. И это дерьмо в кубе. Телефон, пожалуйста, не звони! Самолет приземлился, Джек Ворон одернул себя, напомнил себе о том, что положено какому-никакому, а вожаку, так что, черт возьми, рок-н-ролл! Вынимай свою задницу из самолета и за дело! Вперед! И не думай про телефон. Они знали, что явится священник, но ничего не знали о нем. Джек прошел через гейт к Аннабель. Позади чуть поспевал Адам. Ворон наклонился, поцеловал ее и представил: «Народ, это Адам». – Отец Адам, – решительно поправил священник. Команда переглянулась и закатила глаза. – Я – Ее королевское величество Аннабель. – А я лорд Высокое-дерьмо-свысока, Карл Джоплин. Адам растерянно заморгал. Ухмыляясь, вперед выступил Кот и пожал руку. – Не обращайте внимания на того человека за занавеской, – доверительно сообщил он. – Я – Великий и Ужасный Гудвин. С тем все без дальнейших объяснений отправились к багажной ленте. Адам обнаружил, что Аннабель протянула ему руку. Он принял ее и пожал и дальше шел молча. – Мне нужен вампир, – снова заныл Карл. – Оно работает? – едва удостоив его взглядом, осведомился Джек. – Прошлой ночью сработало. Джек остановился. Все остановились и посмотрели на Карла. – Ну, говоря по правде, я и не знаю, отчего оно запипикало… Все двинулись дальше. – Но оно должно работать, – не унимался Карл. – И его нужно проверить. – Как оно работает? – захотел узнать Джек. – Джек, ты же знаешь, что не поймешь. – Хм, возможно. А как тогда мы должны его проверять? – Не вы, а я. – Ох, замечательно. Опять старые песни, – вздохнув, сообщил Джек и покачал головой. – Черт возьми, Джек, ведь никого больше нету!