Мы с Федором Терентьевичем с дороги уже и в бане помылись, и по рюмочке приняли, а костыги всё не было. — Крепка советская власть, — сделал заключение атаман. — Крепка… — склонился я к тому же мнению. Гостей, как Федор Терентьевич велел, самогонкой угощали. Причем, настоянной на курином помете. В селе считали, что помёт напиток чистит от всего вредного, а ещё и крепость ему придаёт. Не знаю, как насчёт чистки, а запах самогона после этого менялся не в лучшую сторону. Ну, самогон, это — не тебе духи. Его не нюхать, а пить надо. Нос зажал и проглотил залпом. Вот все и дела. Не дождавшись костыги, Федор послал к бывшему фельдшерскому пункту мальчоночку. Тот, одна нога здесь, а другая там, быстро обратно вернулся. — Ну, что? — был задан вопрос, когда парнишка на пороге появился. — Поют, — прозвучало в ответ. — Крепка, крепка советская власть… — сказано это было Федором Терентьевичем с уважением. — Что, поют-то? — влез я в разговор. — Ворона, — отчитался мальчонка. Ворона… Пробило что-то продотрядовцев на русскую классику. «Черного ворона» унтер Веревкин даже чуть раньше, чем Молчанов свой романс, написал. — Хорошая песня, душевная, — одобрил репертуар гостей Федор Терентьевич. Душевная. Ещё и с большим смыслом. Не знаю, как дома, а тут, где я сейчас, Черный Ворон — это священник Нарада, отпевающий павших воинов. После боя Нарада в своем черном одеянии с гуслями ходит по полю и решает судьбу лежащих на нём. Кто только ранен, тех в лагерь, на лечение. Кто ранен тяжело, уже не жилец, у того он последнюю волю выслушивает, чтобы потом её передать родным и близким. Только после этого и придёт черед отпеть всех павших… Полети в родну сторонку, Где у маменьки был мал, И скажи ей потихоньку, Что за Родину я пал. Потихоньку, взяв за плечи, Что за Родину я пал… Федор Терентьевич даже напевать начал. Мне тут и вспомнилось, что любил он эту песню. Да, что-то не больно весёлые песни поют продотрядовцы. Не всё хорошо на душе у них. Понимают, чем они занимаются. Но, люди они сейчас подневольные… Где-то через полчаса и костыга появился. — Замолкли, — доложил костыга атаману. — Ну, пошли потихоньку. — Федор Терентьевич махнул мне рукой. По дороге к фельдшерскому пункту атаман ещё троих мужиков позвал на помощь. Правильно, лишними они не будут. Когда дошли до места, Федор Терентьевич сам обстановку в помещении бывшего земского медицинского учреждения проверил и нам отмашку дал. — Выносим и грузим. На чем вынести продотрядовцев имелось — Павел Павлович носилки к себе домой с фельдшерского пункта не утащил. Наркоз у бойцов продовольственного полка был крепкий, никто из них и не заметил, как они на телегах оказались. — С зерном что? — поинтересовался один из мужиков. — Оставим. Надо же им как-то перед начальством ответ держать. Федору Терентьевичу, само-собой, тоже зерно было жалко, но приходилось жертвовать малым. — С винтовками что? — не унимался тот же мужик, вопрос за вопросом задавал. — Оставить. Разрядить только, — последовало распоряжение от атамана. Мужик аж крякнул с досады. Такое богатство прямо из рук уплывало. — Как за границу волости выедите, оставляйте их там. Как проспятся, пусть в уезд сами добираются. Оказывается, этим троим мужикам Федор Терентьевич ещё и роль возниц уготовил. Они не спорили, без слов подчинились. С нашим атаманом — не забалуешь. Телег было пять, а мужиков трое. Оставшимися двумя подшалимок и костыга будут править. Всем у Федора дело нашлось. — Как вывезете их, сразу домой не идите. В кустиках затаитесь и дождитесь, чтобы хоть один из этих проснулся. Не надо нам, чтобы их сонных обобрали или порезали. Чистенько нужно дело сделать. Да, всё Федор Терентьевич предусмотрел, о всём заранее подумал. — Пошли, Ваня, спать. Дел с утра много… Я давно уже позёвывал, время было третий сон видеть. — Пошли, Федор Терентьевич, пошли. Скоро уже петухи петь начнут, а мы ещё и не ложились… Глава 24 Парнишка от кума Выспаться мне не дали… Вернее, не дал. Федор Терентьевич. Какая его неспиха забрала? Только-только лёг, а тут уже за плечо трясут… — Ваня, вставай. Мля… Встаю, куда деваться-то… — Что, московские продотрядовцы вернулись? — попытался я со сна пошутить. Тут же понял, что неудачно. На Федоре лица не было. — Хуже… Что же такое хуже-то может быть? — От кума парнишка прибыл. Чуть лошадку свою не загнал. Фёдор Терентьевич за левое плечо себе кивнул. Кумовьев у атамана — в каждом селе. Человек он уважаемый и авторитетный. Вот и обращаются к нему — будь да будь крестным отцом. Федор Терентьевич и не отказывается — церковным уставом каких-то ограничений в этом отношении не предусмотрено. Супруга Федора Терентьевича только иногда тяжело вздыхает. Но, это — когда он не видит. Крестный отец же должен купить нательный крестик, оплатить процедуру крещения в храме и продукты для праздничного стола по случаю крестин. Это — расходы. Пусть и застолье после крещения не пышное — только для близких и стол без спиртного — крестильная каша, пироги и сладости. — Из уезда новости. Первый-то Московский продовольственный полк против советской власти выступил. Во дела… Против советской власти? Так сама советская власть его в Вятскую губернию и направила за хлебушком. Тут от таких новостей я окончательно и проснулся. Бунт против большевиков в уезде, это тебе не фунт изюму. Тут непонятно, чем всё закончится может. Вот Федор и расстроен… — Так, Федор Терентьевич, давай всё по порядку. — Пошли за стол, там и расскажу. — атаман по голове пятерней провел, широко зевнул, вид у него тоже был совсем не выспавшийся.