— Пулемёт? — Нет. У парнишки на все вопросы атамана были ответы. — Пьют? — Не отказываются. — Это хорошо. Напряжения в голосе Федора Терентьевича стало меньше. — Пусть пьют, когда пьют — не до хлеба им… Последнее Федор Терентьевич произнёс уже повернувшись ко мне. — Двадцать — терпимо. Пусть напьются, тогда и спеленаем. Мужиков у меня совсем мало… Подшалимка атаман на телегу не взял, а обратно в кусты отправил. Велено ему было в оба смотреть, бегом по короткой дороге бежать сообщать, это если ещё кто похожий на продовольственный полк будет в сторону села двигаться. Смена ему придёт, но уже ближе к ночи. Парнишка, не парень, кивал. Парнем его называть будут, когда он в старшую вятку-беседу за заслуги попадет. Женихаться ему разрешат только во взрослой артели, а пока вся энергия ему для другого нужна — бузу надо осваивать. — Поехали, Ваня, мужикам помогать. Без хлеба перемрём… Так, опять у меня с новой властью конфликт намечается! Понимаю, что Москве хлеб нужен, но отбирать его у крестьян… мягко сказать — не правильно. Купить? Не нужны сельским мужикам раскрашенные бумажки, на которые хрен что купишь. На обмен бы им косы, серпы, мануфактуру какую дали, но нет мануфактуры сейчас у советского государства. Помогу мужикам, тем более убивать продотрядовцев Федор Терентьевич не собирается. Винтовки, говорит, отберём, на границу волости выведем и пусть идут куда угодно. Это, конечно, не вариант. Вернутся они… Злые. Глава 22 Что с ними делать? Десять продотрядовцев на село, двадцать — на всю волость. Вроде и не много. Однако, они — не сами по себе. За ними — государство, держава… Этим двадцати не особо сложно по носу щелкнуть. Можно и совсем их жизни лишить, но тогда село и волость в стальные жернова попадут. Замелют мельницы, пусть не быстро, но неотвратимо. Оружие отобрать, до исподников раздеть и за границы волости пинками выдворить — вариант Федора Терентьевича. Мне он показался не самым оптимальным. — Вернутся, только будет их больше и с пулеметами. Причем — злые. Напрямую я Федору Терентьевичу не перечу, но в то же время и не соглашаюсь с ним. — Что, тогда, Ваня, делать? Хлебушек весь до зернышка отдать и в ножки поклониться? Понятно, так — опять же плохо. Это — если до зернышка. — Большая часть-то припрятана? — задаю вопрос, а сам уже и ответ знаю. Подшалимок в разговоре с атаманом краешком этой информации коснулся. — Понятное дело, не дурнее мы других… В соседних волостях прячут, а мы, что — рыжие? Маленько для вида оставили. Неурожай мол, больше нет… — Может, возьмут, что в амбарах найдут и уберутся? Сказал я это и на Федора Терентьевича смотрю. — Не знаю, Ваня. Эти, из продовольственного полка, первый раз у нас. Говорят, в соседнем уезде они хорошо спрятанное находили, всё частым гребнем рыли. Если заберут только для вида приготовленное и уберутся — трогать их я не буду. Если начнут нас к голодной смерти готовить — не утерпит народ, дело до смертоубийства быстро дойдёт. Вот я думал их разоружить и из волости выгнать. Куда ни кинь — всюду клин. Миром никак не разойтись мужикам с продотрядовцами. — По обстоятельствам поступим. Приедем сейчас и посмотрим. Я наказал людей из продовольственного полка самогонкой поить сколько им влезет. Может и обойдётся… Федор Терентьевич в настоящий момент не имел окончательного решения. Не знал, как поступить. Теперь вариант с разоружением продотрядовцев ему самому же уже не очень нравился. Хотя, ранее он к нему в большей степени склонялся. — Нет единственно верного решения, наиболее правильным будет то, что подходит в данной ситуации, — поумничал я. Вернее, чуть переиначил и озвучил тактику хорошего врача. Такой не по шаблону лечит, а болезнь у конкретного пациента, учитывает все его индивидуальные особенности и то, как протекает его болезнь. — Правильно, Ваня. На месте решим. Что впереди лошадки-то бежать. Пока, я им заранее наказал — пусть приехавших поят, из здравого ума выводят. Может и не доберутся хмельные до хлебушка… У околицы села к нашей телеге ещё один парнишка подбежал. У Федора Терентьевича, как всегда, караульная служба из младших вяток-бесед хорошо организована. И за селом острые глазки имеются, и на границе территории, которую бойцовская артель блюдет, и в самом селе тоже есть пригляд. — Где гости? — был задан пареньку вопрос. — Где раньше фельдшер принимал, туда их проводили, — отрапортовал тот. Правильно, куда же ещё казенных людей спровадить. Земство ликвидировано, фельдшерский пункт на клюшке и домик как бы без хозяина стоит. Как и ни чей. Случится что с ним — никому из села прямого убытка нет. Федор Терентьевич своей лошадке сразу же нужное направление движения дал, даже в дом родной не стал заезжать. Так уже он на свадьбе задержался. Без него незваные гости в село пожаловали. У фельдшерского пункта стояло несколько телег. Брошены они продотрядовцами в полном беспорядке, а лошади, одна другой доходяжистей, к коновязи были привязаны. Никто им даже сена не догадался дать. Над телегами на кривоватых жердях имелись красные матерчатые транспаранты с надписями. Последние выводил явно не каллиграф. На каждой из телег красовалось по два-три латанных-перелатанных мешка не самого большого размера. Таких в три-четыре раза ещё больше нагрузить было можно на каждую. Это при том, что тянуть телегу будет только одна лошадка. Окна фельдшерского пункта были распахнуты и из них неслось пение. Кстати, охарактеризовать его можно было, как — «ближе к приличному по исполнению». Не для меня придет весна, Не для меня Буг разойдется, И сердце радостно забьется В восторге чувств не для меня! Не для меня, красой цветя, Алина встретит в поле лето; Не слышать мне её привета, Она вздохнет — не для меня! Хорошая песня. На фронте мы её часто пели. Да и до войны она исполнялась. Годочков-то ей ой-ой сколько, в первой половине девятнадцатого века морской офицер Молчанов сей романс написал. Дома эту песню почему-то народной считали, но там, правда, слова чуть переиначены были. Вот такие дела. В императорской армии «Не для меня» любили, а сейчас бойцы Первого Московского продовольственного полка её поют. Хлопцы в банде Лысого, скорее всего, её тоже не чураются. Народ-то — один, россияне, одинаково жить и любить хотят… От стены соседнего с фельдшерским пунктом дома ещё один подшалимок отделился. Пока тихо на месте стоял, его и не заметно было, а тут раз — вот он. Как бы гуляючи парнишка к нашей телеге подошел. Федор Терентьевич ему на дом кивнул. — Давно поют? — Давненько. — Все тут? — Все. Из волости тоже. — Самогонкой гостей не обижаете? — Не, самую хорошую даем, на курином помете настоянную… — Так и продолжать. Как петь перестанут, я — дома. Пошлёшь кого из костыг. Глава 23 Крепка советская власть