Позади раздалось сопение. «Сноф-сноф», и всё. Ни тебе рева, ни воплей, ни угроз. Сплошное джентльменское молчание. Фатик, сказал я, увеличивая скорость, чтобы добраться до второго спуска с галереи как можно быстрей, этот хрен с горы разберет тебя на кусочки руками-ветками быстрее, чем ты произнесешь «промискуитет первобытного племени пентюхов» (все слова на «п», ревнители стилистики бьются в истерике), а потом сожрет каждый твой кусок, потому что именно это приказал ему сделать безумный узурпатор Тавро Вортиген. Борк с Гродаром, очевидно, соревновались, кто первым доберется до меня в храмовой горе. Борку не повезло, он оказался пленником магов, а вот Гродар прорвался прямо ко мне. Сколдинг Фрей, Гродар, а теперь еще Охотник Борк. Каждый новый смертоносец оказывается опасней предыдущего. И уродливей. До того гнусные твари, что принуждены носить маски. В моем мире личинами никого не удивишь — в них ходят прокаженные, или существа, которые стремятся сохранять инкогнито. Разумеется, маски приветствуются не во всех странах, но Охотник Борк промышлял, скорее всего, в границах Империи, и только острая нужда заставила Вортигена отправить ближайшего помощника за море вместе со свитой. Свиту кверлинги перебили, а Борка пленили чародеи Талестры, чтобы… использовать оружие Вортигена против меня. Кви-и-и-ши-и-и… Галерея имела два выхода на первый этаж, и я оказался у второго примерно за тридцать секунд заполошного бега. Вспомнилось: именно сюда, наверх, я отступал с Чедааком в облипку, когда вместе с рабынями пытался пробиться из Храма. Давно было дело. И отвратительно было. «Сноф-сноф!» Сопение настигало, смешивалось с дьявольским шепотом, сверлящим мою несчастную голову. Я оглянулся — Борк мчался ко мне, черное пятно в сумраке тумана. Где-то на галерее есть выходы в коридоры Храма, но двери, безусловно, заперты, да и не побегу я по коридорам, где все еще бродят маги — не оставлю своих праведников и утконосую эльфийку. Пока я помотаю Борка по Залу, авось, да и удастся, исхитрившись, сбросить его в пропасть. Я бросился вниз по лестнице, отметив по пути, что из провала явился синюшный лик Оракула. Он был соткан из странной непрозрачной субстанции, блестящей и текучей, как ртуть, имел два черных глаза без зрачка и радужки, круглый выступ носа, лишенный ноздрей, и некое подобие рта. Он висел в воздухе на тонкой завитой ножке и в целом напоминал творение начинающего скульптора. К топору! Лик воззрился на меня, как показалось, с удивлением. Он всегда повернут к тому, кто принес жертву. На сей раз это был я. Лик ждал вопроса. Прости, дружок, вот конкретно сейчас у меня нет времени. Чуть позже, ага? Я нырнул в туман, чуя смерть за своей спиной, и ринулся к топору Борка. Успею — или нет? Шаги за спиной подсказали: не успею. Борк сграбастает меня раньше, чем я нагнусь и подниму топор. Да черт подери, это уже не смешно!!! Я снова прыгнул на стену. Человек, мать его, паук! Борк метнулся следом за мной — ну никакой фантазии. «Сноф-сноф!» — Крессинда, топор! — заорал я, карабкаясь вверх, как нашкодивший кот. — Топор! Бросив руку в нишу, я заграбастал полный кулак пергаментной трухи, паутины и дохлых жучков. И тут меня осенило. Я нагнулся и швырнул жменю грешного праха в рыло Борка. Нет у меня мешочков с «огненной смесью», ничего! Вдыхай, скотина, вдыхай! Он вдохнул — как Гродар. Вдохнул и чихнул. Резко и сильно. И еще раз. И еще. Я влупил по его рылу ботинком. Читай ауру кожаной подметки, сволочь! Смертоносец с именем, похожим на отрыжку великана, разжал руки и, упав, звучно ударился о камень. Я прыгнул следом — обеими ногами на грудь твари. Ва-банк! Все — или ничего. Смерть или жизнь Фатика! Хрустнуло под подошвами ботинок. В тот же миг меня столкнула тяжелая рука смертоносца. Я откатился до самого края пропасти и услышал звук, с каким топор врубается в кость. Я приподнялся и увидел, как Борк отбрасывает Крессинду. Топор Борка — здоровенный, с лезвием в виде полумесяца — увяз в бедре смертоносца на добрую четверть. Борк чихнул — громогласно, и начал выдирать топор. Раздался гнусный скрежет (Крессинда достала до кости), но Борк даже не вскрикнул. Я начал вставать, но понял, что не успею. Что мне конец. Тут к Борку подлетел Скареди. Паладин не стал играть в доброго малого и ударил ногой в гнусное рыло смертоносца. Имоен вцепилась в правую ногу, Монго — в левую, а Олник что было сил вмазал Борку промежду оных (и ушибся, кстати). Крессинда схватила рукоять топора, пытаясь перебороть дьявольскую силу твари. Мои праведники облепили существо, как муравьи гусеницу. — За справедливость! Сбоку налетел Самантий, повис на свободной руке Борка. Тулвар у дверей черного хода визжал что-то непотребное. Я все-таки встал и, шатаясь, как хмельной, подковылял к Крессинде. Вместе мы, переборов силу одной руки Борка, выдрали топор, который размерами едва не превосходил гномшу. Я схватил его обеими руками, и тут на меня накатило — темнота заволокла взгляд, пчелы в голове устроили шабаш. Сквозь тьму я услышал крики моих праведников. Олник бесконечно орал «Эркешш махандарр!», Крессинда визжала совершенно по-женски. Вопли Имоен, Скареди и Монго смешались. Я стоял и шатался, мне хотелось звучно проблеваться и прямо тут, на камнях, устроиться спать. Часов на десять, не более. Борк начал деловито хрустеть костями. Чужими костями. Костями моих спутников. Многоголосый вопль поднялся к потолку. Яханный фонарь! Я разогнал тьму, поднял топор, который весил примерно сто тысяч фунтов, и обрушил на грудь смертоносца. Хряск костей. Я ударил еще дважды. Четвертый удар не получился, ибо Борк перехватил топорище и попытался выкрутить его из моих рук. Смертоносец распластался подо мной, похожий на скелет с лохмотьями плоти — так выглядела теперь его хламида, сквозь дыры в которой проглядывали выпуклые кости. Хоботок все еще шевелился, панически дергался, выгибался. Самантий обрушил на него каблук сапога. Борк захрипел от боли и разжал пальцы. Отлично! Как говорил один знакомый убийца, втыкая нож в жертву — «Без боли нет победы». Истину глаголил! Я взялся за топор двумя руками и начал рубить Борка, как заправский дровосек. Тварь имела плотные кости. Я рубил, а она дергалась и сопротивлялась, даже когда Самантий наступил каблуком на тонкую сморщенную шею. Наконец я отрубил правую ногу, затем — левую, затем — руку. Крови почти не было, да и та растеклась по камням маленькими почти черными лужицами с отвратным запахом. Шепот гулял в моей голове, наполняя ее безумием. Я оттолкнул Самантия и примерился отрубить Борку голову. — Не нужно… — сказала тварь голосом пятилетнего ребенка. — Нет, нет, оставь! Святые небеса! Я ударил топором ровно три раза — до того плотный хребет был у чудовища, и пинком спровадил голову в яму Оракула, а затем сбросил туда все еще трепыхающееся тело. Затем безумие схлынуло. Я взбежал по ступенькам до середины лестницы. Синий лик взирал на меня с очевидным изумлением. Не знаю, видел ли он нашу схватку сквозь туман, но что-то, очевидно, его задело. — Моей женщине отпущен месяц жизни. Как спасти? Можно спасти? Говори? По лику проходили волны. Туман, густея, почти захлестнул черную дыру рта. Раздался глухой, безжизненный, равнодушный всему живому голос: — Другой эльф… Ты вытянешь из него жизнь своей жены. Он будет рядом, когда потребуется. — Кто? Это был уже второй вопрос, лик растаял. И возник снова — Оракул принял душу Охотника Борка! Видимо, тварь была настолько живуча, что рухнула в пропасть с бьющимся сердцем. Ну а что по частям — так извините, так вышло. Я открыл рот, чтобы задать второй вопрос, но меня опередили. Виджи! Она очнулась, я видел в тумане на полу тонкий силуэт. Она спросила что-то на эльфийском, выкрикнула тонко, пронзительно, как раненая птица. Лик ответил. На эльфийской дивной речи, будь она неладна трижды три раза. Я ни хрена не понял. Виджи снова опала на камни, и лик растаял. Черт! Черт! Черт! Шепот разразился глумливым хохотом. Я спустился вниз и с помощью топора Борка одержал верх над дверью черного хода. Имею топор — готов путешествовать, да? Под безумный яростный шепот, раздиравший наши головы, мы выбрались из Храма тем же путем, каким в него вошли. Топор Борка я зашвырнул в яму Оракула. Это было тошнотворное оружие. * * * Мы ковыляли вниз, несли покалеченных Борком, пыхтели, потели, торопились (Монго стонал на закорках Крессинды, а Скареди — на закорках Самантия, я же нес Виджи, без конца вглядываясь в ее искаженное гримасой лицо), а над головой сгущались тучи смерча — точного близнеца того, что поглотил Ридондо. Мы успели спуститься до того момента, как из смерча принялись выстреливать молнии. Спустились, чтобы обнаружить, что повозки исчезли. Маги умыкнули все наше имущество, включая мой гарем и деньги Фаерано. И было кое-что еще, что меня встревожило. Улепетывая, мы увидели труп Гродара и грязно-серое пятно, оставшееся от чорона. Однако труп Альбо пропал.