Она недооценила этого человека. Как ни раскладывай пасьянс, итог выходит неутешительным для Миллисент. Если поверят ему, а не ей, ее ждет наказание и, скорее всего, смертная казнь. Если поверят ей… Число желающих связать свою судьбу с несостоявшейся жертвой убийцы будет невелико, зато недоброго внимания общества она получит с избытком. Почтенные матроны заклеймят ее за неосторожность; их дочери станут всматриваться в Миллисент с жадным любопытством. Жена преступника! Кто-нибудь небрежно уронит, что мисс Кендел всегда была любительницей острых ощущений, и эта гнусная шуточка пойдет гулять по кругу. Общество ловит подобные намеки на лету. «Нет, моя дорогая Миллисент, я не желаю тебе такой участи». Что же остается? Они выиграли время, как того и хотела гувернантка; но и это время не бесконечно. «Что в моих силах? – спросила себя миссис Норидж. – Убить его? Нет, я этого не сделаю. Выходит, единственное, что я могу – узнать о нем как можно больше». … Когда она вернулась, пленник привстал на локте. – Эй, слушайте, я тут кое-что придумал! Вам понравится, ей-богу! – Что, принести вам стул и веревку? – Ну уж нет! Сводить счеты с жизнью – это не для меня! – Жаль, очень жаль, мистер Фейн! Вы избавили бы нас от многих сложностей. – Я и так избавлю. Вот что: пускай семейка Мэл заплатит мне десять тысяч фунтов – и я оставлю ее в покое. Исчезну. Скроюсь. Больше и близко к ней не подойду. А? Как вам? Миссис Норидж негромко засмеялась и вернулась на свое место, к книге и светильнику. – Что это вы зубы скалите, старая кобыла? – грубо осведомился Гэвин. – Меня забавляет ваша наглость, мистер Фейн. Вы женились на Миллисент, обманом выдав себя за другого человека… – Эй, эй! – запротестовал Гэвин. – Не возводите на меня напраслину! Я Гэвин Фейн, сын Роберта Фейна. Тому порукой моя совесть. Он тоненько захихикал. – Вы женились, обманув ее насчет вашего положения в обществе и состояния, – продолжила гувернантка. – Затем пытались убить ее, а когда у вас не вышло, пригрозили, что обвините в покушении ее саму. И теперь вы согласны исчезнуть, забрав у ее семьи десять тысяч фунтов? Гэвин пожевал губами, словно что-то прикидывая. – Ладно, пусть будет восемь. Я не такой жадный, как вы могли решить. – Будь вы обыкновенным обманщиком, быть может, я и предложила бы Миллисент подумать над вашим предложением, – спокойно ответила миссис Норидж. – Но вы убийца, мистер Фейн. На ваших руках кровь женщин, виновных только в том, что они доверились такому, как вы. Гэвин пожал плечами с презрением. – Глупость наказуема – или вы этого не знали? Женщины – дуры, сколько раз вам это повторять. Так пусть платят за это! Мне с детства бабы проходу не давали. Раз меня таким создал Господь Бог, может, он хотел, чтобы я учил их уму-разуму? – Богослов из вас даже хуже, чем супруг. Вы позабыли шестую заповедь? Нет, мистер Фейн, никаких денег вы не получите. Проще всего было бы оставить вас здесь без еды и воды дня на четыре… – А как же шестая заповедь? – оскалился Гэвин. – Хотели бы оставить, давно бы уже сделали это. Так что не пугайте меня, Норидж, а лучше подготовьте денежки. Гэвин Фейн человек честный, он свое слово держит. Исчезну – и не вспомните больше обо мне. А коли доведете дело до суда, помните, что судить меня будет мужчина. Вам, бабам, может, и хотелось бы расправиться с таким, как я, вот только у бодливой коровы шишки на лбу, а не рога. Хвала Господу, меня ждет мужское правосудие. Он перевалился на спину и уставился в потолок, давая понять, что разговор окончен. Миссис Норидж склонила голову набок, рассматривая пленника. Перед глазами ее встала собака, которая стояла за забором, помахивая хвостом. «Что годится для дрессировки животных, подойдет и для людей, – сказала она себе. – Чтобы бродячий пес начал вас слушать, нужно, чтобы он как следует проголодался! Что ж, мистер Фейн, ваш обед пока подождет». Через пару часов пленник стал проявлять признаки беспокойства. Миссис Норидж читала, готовила еду, но не проявляла никакого желания накормить мужчину. Она поставила перед ним кружку с водой – но и только. Когда на улице стемнело, Гэвин зло осведомился: – Эй, где мой завтрак? Или лучше сказать – ужин? Вы, кажется, собирались накормить меня! Из кухни доносился запах луковой похлебки. Миссис Норидж относилась к этому овощу без любви, но с уважением. Она решила, что он как нельзя лучше подходит для первого общения по душам. Бывают блюда, которые лучше в мечтах, чем воочию; воображение наделяет их всеми мыслимыми достоинствами. О, густая похлебка, испускающая золотое сияние! Поджаренная гренка, точно остров, раскинулась в твоем бульоне; ее аромат дурманит сознание. – Терпение, мистер Фейн. Лук тушится долго. Поняв, что его не собираются морить голодом, Гэвин подобрел. Он облизнулся; крылья носа раздувались, как у лисы, учуявшей запах курицы. Миссис Норидж молча наблюдала за ним из своего угла. Его движение подсказало ей нужные слова. – Как вы их выбирали, мистер Фейн? – А? – Ваших жен. Ведь это навык сродни охотничьему. Далеко не каждая женщина попалась бы в силки вашего обаяния. Для того чтобы безошибочно наметить добычу, нужен точный глаз, чутье и расчет! Все это у вас, несомненно, имеется в избытке. Вы наделены умом, проницательностью, мужеством… Жаль, что вы выбрали для применения своих способностей преступную стезю! Ведь вы могли бы достичь успехов на любом поприще. Всю эту белиберду миссис Норидж произнесла с самым серьезным и при этом несколько удрученным видом. Гэвин расплылся в самодовольной ухмылке. – Что есть, то есть, Норидж, это вы верно отметили! Чутьем и умом меня Бог не обидел! «Похвали мужчину – и он сам выложит всю подноготную. Даже странно, отчего этим способом не пользуются в полиции, когда нужно добиться от задержанного показаний. На их месте я день-деньской пела бы дифирамбы преступникам, как они невероятно изобретательны и одарены, как сильны и хороши собой. Впрочем, для этого пришлось бы заменить в нашей доблестной полиции всех мужчин дамами, а на это не согласятся ни первые, ни вторые». – В девице, Норидж, важна восторженность. Представьте: льет холодный дождь. Небеса – что нестиранные подштанники! Ветер, холод, гнусь… А девица идет с таким лицом, будто над ней радуга. Вот это и есть та самая восторженность. Такая особа во всем видит красивое – значит, увидит и во мне. И прикидываться особенно не надо, она сама все дорисует. – Как глубоко вы проникли в женскую природу, – с уважением сказала миссис Норидж, принюхиваясь, не подгорает ли лук. Оставить сейчас мистера Фейна нельзя, это может сбить весь настрой. Однако еще вернее его отвлечет вонь сгоревшей похлебки. – А еще, конечно, взгляд. Одни дамочки смотрят на мужчину так, словно он… ну, не знаю… назовите цветок! – Роза, – сказала миссис Норидж, не считавшая оригинальность достоинством. – Во, точно! Как на розовый бутон. Словно ждут минуты, когда он распустится и предъявит себя во всей красе. А им останется только вдыхать его аромат и наслаждаться. – Как вы поэтичны. – А у других взгляд такой… Как будто мужчина – капустный кочан и нужно, не снимая листьев, определить, не подгнила ли у него кочерыжка. С ними связываться ни в коем случае нельзя. Вы, Норидж, как раз из этого племени! – О, благодарю вас! – За что? – подозрительно спросил Гэвин. – За ваш комплимент. – Какой еще комплимент? Миссис Норидж и мистер Фейн удивленно уставились друг на друга. – Кажется, ваш ужин вот-вот будет готов, – прервала паузу гувернантка. – Но скажите, мистер Фейн, ведь необходимо заранее узнать как можно больше о вашей избраннице, не так ли? – Ясное дело! Встретил я как-то дамочку в Суонси, оказалось – портниха. Поначалу я решил, что дело тухлое. Особых деньжат у портнихи взяться неоткуда, да и не мой класс… Ну, если вы понимаете, о чем я. – Он подмигнул. – Но потом кое-кто шепнул мне о ней пару слов… Гэвин осекся, глаза его подозрительно блеснули. Миссис Норидж, сделав вид, что пропустила его слова мимо ушей, неторопливо поднялась. – Я принесу вам похлебку. Вернувшись, она поставила перед мужчиной тарелку, внимательно следя за его движениями. – Боитесь, что брошусь? – Надеюсь, вы воздержитесь от глупых поступков. Заработаете синяк с другой стороны – и только. Горячий луковый суп вновь вернул на лицо пленника благодушие, но осторожности он больше не терял и к разговору о своих женах не возвращался. Миссис Норидж заметила, что ест он чрезвычайно изящно. Даже сидя на полу в нелепейшем виде, в женской одежде, с синяком в пол-лица, супруг Миллисент выглядел джентльменом, склоняясь над миской с ложкой в руке. «Локоть не отставлен в сторону, а прижат к телу, – замечала про себя миссис Норидж, – и ест, не издавая ни звука. А ведь поедать луковый суп бесшумно не так-то просто. И осанка! Интересно, где он научился вести светскую беседу? Он меняет произношение без особого труда, хотя в обычной речи проскальзывает выговор, который я встречала в Дареме. Сын поверенного? Скажите лучше, даремского шахтера, мистер Фейн. Вы росли в бедности, но попали в услужение в богатый дом… Валет при беспутном хозяине? Или вы от природы имели развращенный характер?» Он не торопился, наслаждаясь похлебкой. Пару раз бросил быстрый взгляд на гувернантку, но убедился, что разделяющее их расстояние слишком велико. «А ведь она вовсе не старуха… Что я, дурак – не пользоваться тем, что имею? Чем черт не шутит! Вдруг получится?» – Знаете, Норидж, а вы ничего, – заявил Гэвин, покончив с похлебкой. – Ваша красота… э-э-э… неброского свойства. Я хочу сказать, не сразу ее заметишь. Но когда приглядишься, вы – как скромный полевой цветок. Скромный полевой цветок улыбнулся, и Гэвин возликовал. Похоже, ему удалось! Он с первого выстрела растопил сердце этой хрычовки! – А вы – как гнилая кочерыжка, мистер Фейн. И чтобы увидеть это, мне не нужно приглядываться. Толкните ко мне тарелку, будьте добры. В следующий миг тарелка полетела ей в голову. Гувернантка уклонилась – Гэвин никак не ожидал от нее такого проворства, – и тарелка, звеня, упала на пол. – Черт, ловко вы… – пробормотал он растерянно. – Если бы вы играли с детьми в теннис, вы и не такое умели бы. А будете швыряться посудой, мистер Фейн, – и в следующий раз вам придется есть похлебку из ладоней.