Я отработал третью пластину больше чем на половину, когда почувствовал неладное. Ощущение было таким, как в театре перед атакой эриний: тревога, нарастающий страх, явное присутствие непроявленного. Только в этот раз события развивались намного быстрее. Я едва успел бросить пластину на стол и создать проекции рук, как в сфере внимания появилось сразу три эринии. Две крупных, одна поменьше, с искаженными злобой лицами, оскалами опасных зубов. Разворачивать «Лепестки Виолы» не было времени, да и неэффективен такой щит на тонком плане против быстрых существ, способных атаковать с любой из сторон. Это вам не физический мир, когда атаку снизу можно не ждать, а спину может прикрыть обычная стена. К тому же щит занимает одну из рук, а сейчас в ней гораздо полезнее астральный клинок. Это лишь одна из причин, почему я редко использую подобную защиту на тонком плане. Ладонь правой руки, вернее ее проекции, я снова превратил в клинок тонкий и длинный, сияющий небесной голубизной. В левую в этот раз активировал «Гнев Небес» и сразу пустил электрическую магию в ход — тварь, появившаяся сверху слева, тут же пошла искрами от поразившего ее разряда. Другую я успел пронзить клинком точно в открытую пасть, а вот третья увернулась от моего выпада и вцепилась в меня сзади на уровне анахата-чакры. Ее зубы сомкнулись, разрывая защитные оболочки моих энергетических тел. Это очень неприятное чувство. Чувство словно в тебя не только вонзаются острые зубы, но при этом проникает ледяной холод — он сковывает движения, быстро забирает силы. Я кое-как извернулся, взмахом снизу рассек астральным клинком ее пополам. Замер, ожидая появление других. Они были где-то рядом, но пока не проникали в сферу моего внимания. Через несколько мгновений я понял, что эринии сейчас появятся не на тонком плане, а в физическом мире. Эти три лишь отвлекали мое внимание, но обмануть меня им не удалось. И такая тактика была бы их глупостью или глупостью пославшей их Геры, если бы не одно «но»: сейчас на столе лежали реликвии Лагура Бархума! В данной ситуации пластины со Свидетельствами — мое самое уязвимое место. Посланницы Геры не могут стянуть реликвии из сейфа — это невозможно сделать из тонкого плана. А вот схватить их в физическом мире, если пластины просто лежат на столе — такое эринии могут сделать легко. Хотя у этих тварей нет рук, у них есть зубы, которыми они пользуются виртуозно. Почти мгновенно я вскочил на ноги. В левую руку сразу «Лепестки Виолы», в правую кинетику. Магический щит раскрылся с громовым хлопком, отбрасывая одну их потусторонних тварей к стене. Она так и впечаталась в дальний простенок, клацнув ножеподобными зубами. И еще появилось две. Обе слева. И еще одна! Черт! Удар кинетики пробил ближнюю насквозь. На кровать полетели студенистые ошметки, со стуком на пол упала тяжелая челюсть. Я бы мог отступить в угол и, прикрываясь щитом, находясь в относительной безопасности, без труда разделаться с непрошенными гостями. Но Свидетельства Бархума! Слишком поздно я понял замысел Геры, пославшей зубатых тварей. Сама Величайшая, следуя Небесному Кодексу, не смеет украсть или забрать вещь, принадлежащую смертному, а для эриний такие законы не существуют. Одна из них, чуть промазав в броске, уже вгрызлась в стол, прокусывая дубовую столешницу. Я едва успел укрыться щитом от атаки эринии слева, как еще одна бестия с длинными грязно желтыми космами схватила со стола пластину Свидетельств и метнулась к окну. Мое сердце сжалось. Это было катастрофой! Я не успевал накрыть воровку кинетикой. Ударная волна, сорвавшаяся с моей ладони, выбила окно, разорвала в клочья штору, но эриния ушла с бесценной добычей. Еще одна, схватила другую пластину, попутно разрывая на куски мои таблицы. И другая, с зеленоватыми космами набросилась с противоположного края стола. Я ударил широкой кинетической волной, надеясь снести их сразу всех, или хотя бы просто сбить их, отшвырнуть, выгадывая драгоценные мгновения. Время! Вот чего не хватало мне в этой жуткой ситуации. Если бы я понял их замысел чуть раньше, то успел бы пусть ценой более тяжелых ранений на тонком плане активировать «Усы Тигра» или даже великий «Туам латс флум». Но вышло то, что вышло… В сердцах я нанес еще два удара кинетикой, разрывая на куски одну из тварей, державших в зубах реликвию Лагура Бархума. Другая все-таки успела выскочить в оконный проем, а мой удар выбил со стены куски штукатурки и пару кирпичей. В этой безумной атаке я даже не сразу почувствовал сильную боль в правой руке. Лишь теперь обратил внимание, что мышцы пониже локтя разорваны, и с руки хлещет кровь. Но это сейчас такая мелочь! Важно лишь то, что на столе осталось лишь две пластины Свидетельств! Мои глаза безошибочно определили: первая и вторая! Боги мои! Да лучше бы забрали именно эти, но оставили четвертую и пятую! Логические таблицы со смыслами знаков были разорваны! От той, в которой я выписывал значение пиктограмм остались лишь небольшие клочки! Это настоящая катастрофа! Перевод третьей пластины? Даже не знаю, что с ним… Я слышал, что в дверь энергично стучали. С коридора доносился испуганный, почти панический голос мамы, более сдержанные возгласы Майкла и Дениса из охраны. А еще я слышал хохот Геры. Она на миг появилась передо мной в ореоле желтого света совсем близко, сверкнула злым взглядом и тут же растаяла. Глава 8 Пламенная встреча Я не выспался, о чем честно сообщил князю и Ольге. А еще я им сообщил об утрате двух пластин Свидетельств Лагура Бархума. К счастью, пятая валялась на полу за кроватью — она выпала из пасти той твари, которую я изрядно попортил кинетикой. Так же я рассказал Ковалевским почти все о моем противостоянии с Герой, опустив из этой истории не во всем приличную ситуацию с Элизабет Барнс. Для Ольги, знавшей о моих отношениях с Небесными гораздо больше князя, эти новости не стали чем-то особо удивительным: она их приняла как продолжение событий в ритуальном зале поклонников Морены. Борис Егорович, выслушав мой рассказ, проявил удивление. Но как мне показалось, его удивление было далеко от той степени, которую должен испытать человек, узнавший о моих отношениях с богами и громких разборках с некоторыми из них. Князь словно уже знал, что подобные явления случаются в моей жизни, и что для меня они почти так же обыденные как для какого-нибудь кутилы пьяная драка в кабаке. А вот кража двух пластин Бориса Егоровича по-настоящему взволновала, и опустив разговоры о Небесных, он особо обеспокоился судьбой перевода Свидетельств. — И какие прогнозы, Саш? — заметно помрачнев спросил он, поднимая виману выше слоя облаков. — С тех копий, что ты снял можно что-то выжать? — Пока не знаю, Борис Егорович, — я не стал его удручать еще тем, что таблицы с пиктограммами и знаками начальной письменности дравенши практически уничтожены. По моим прикидкам, из тех клочков, что остались, вряд ли можно извлечь достаточно пользы — это я решил ему пока не говорить, лишь пояснил так: — Все что удалось собрать со стола и пола я убрал маме в сейф. На тот момент у меня не было ни времени, ни возможности разбираться с оставшимися записями. Видите, рука немного пострадала, — я потрогал бинт, стягивающий рану. — В общем-то, рана — сущая мелочь. На мне очень быстро заживает. Но мама — есть мама. Подняла такую панику, что пришлось ее долго успокаивать, попутно прибирать оставшиеся записи, объяснять ситуацию охранникам. В общем, вышло много ненужной суеты. Вы, Борис Егорович, все же слишком не волнуйтесь по этому вопросу. Знаю, безвыходных ситуаций не бывает. Что-то придумаем. И боги, и всякие коварные сущности — они тоже имеют уязвимости, порою больше, чем мы, люди. Мне придется поискать способ, и на эти уязвимости посильнее понажимать, — это я произнес так, чтобы моя уверенность и спокойствие передались князю. И хотя всем видом транслировал едва ли не космическую безмятежность, на самом деле спокойствия во мне было не слишком много. Ковалевский кивнул, наверное, не слишком удовлетворенный моими заверениями, включил терминал коммуникатора. Я мысленно вернулся к рассуждениям об уязвимостях богов, подумал о магическом шаблоне «Внутренний Взрыв» — его я очень усердно прокачивал перед сном. Занимался этим на диване в гостиной — ночевал я на первом этаже, поскольку на моей кровати, уделанной ошметками двух эриний, спать было крайне неприятно. Да и вынесенное кинетикой окно и куски штукатурки не делали мою комнату приятным местом для ночлега. «Внутренний Взрыв» — действительно могучая магия, она хороша в войне «по-крупному», в сражении с очень серьезным противником, но пока я не слишком понимал, как она может мне помочь вернуть пластины. Сделать Гере больно — да. Сделать очень больно, так как она даже представить не может — тоже, да. Но две драгоценных пластины, как их вернуть⁈ И не менее важный вопрос: как я смогу добраться до Величайшей? В гости, как это делала Артемида, Гера меня вряд ли пригласит. Эта старая, хитрая и вечная дрянь будет являться передо мной лишь тогда, когда ей выгодно и когда она уверенна в своей безопасности. Теперь она будет особо осторожна и посылать на убой всяких тварей вроде эриний, подтачивая мои силы, при этом сама оставаясь неуязвимой. За прошедший день я уже потерял процентов двадцать магических сил, энергетические тела изранены и восстановить их быстро попросту невозможно. — Ты же очень умный парень, Сань, — снова заговорил Ковалевский и назвал меня так, как это делал граф Голицын, а еще так меня называл отец, и мне от такого обращения князя стало тепло на душе. — Я верю в тебя. Верю, что ты сможешь. А еще в тебя верят другие важные люди, которые всем сердцем болеют за нашу Родину, — Борис Егорович сверился с данными навигатора, чуть сместил штурвал пока на экране не замигала метка 12. — Оленька, будь добра сделай нам кофе, — попросил Ковалевский дочь. — Или ты, Саш, будешь чай? Если не выспался, то лучше чай. Потом поднимайся наверх и будет у тебя на сон часа три. Может даже поболее, — его глаза опустились к указателю скорости — стрелка его качалась между 560 и 580 км/ч. И сам указатель здесь стоял уже другой, ведь прежний, стандартный прибор для этой особо солидной модели «Ориона» имел шкалу лишь до трехсот двадцати. — Пожалуй, чай, — согласился я, прикидывая, что инженеры Жоржа Павловича увеличили скорость княжеского «Ориона» менее чем в двое, а значит оставили солидный запас. И это правильно. В данном случае надежность важнее, ведь выгорание кристаллов гирвиса — это серьезная неприятность. — Борис Егорович, извиняюсь, вопрос несколько не по теме и может быть мелочный ввиду последних происшествий… — я ненадолго замолчал, подумывая, как правильнее подать проблему господина Милтона. Ковалевский подтолкнул меня: — Ты говори-говори. Раз есть вопрос его надо решать, каким бы он не был. — В общем, моему приятелю-британцу, требуется помочь с получением нашего подданства. Он подавал запрос, но ему в Иммиграционной Директории отказали. Причина в том, что у него нет своего жилья и никакой недвижимости на территории нашей империи. А парень он небогатый, пока такого позволить не может, но при всем этом он хороший ученый, который занимается некоторыми историческими тайнами и, в частности, тайной древних виман, — изложил я суть вопроса Майкла. — Если он действительно полезный для государства человек, то нет вообще никаких проблем. Есть такое положение, что для ученых, магов, инженеров и иных специалистов, способных доказать свою полезность для империи, может быть предоставлено подданство вне условий, оговоренных в распоряжение Имперской Канцелярии. Я могу решить этот вопрос лишь на основании, что ты за него хлопочешь, но это будет как бы не совсем законно. Если у него имеются какие-то заметные научные публикации, то это сразу снимет все препятствия, — ответил князь, выискивая какую-то информацию на терминале коммуникатора. — Есть. У него много публикаций. И через недели три появится такая, что весьма потрясет некоторые научные круги. Ее тема «Раскол в последней арийской династии и гибель древней цивилизации», кстати, именно это отражено на первых пластинах Свидетельств Лагура Бархума, — посмеиваясь, заметил я. — Александр Петрович! — Ковалевский резко повернулся ко мне, несколько мгновений смотрел на меня своими очень умными, проницательными глазами, затем рассмеялся: — Ты уверен, что такую статья должен увидеть свет? Нашим целям это не повредит? — Не повредит. Древняя история — это отдельно, а вот тайны древних виман отдельно, — заверил я. — Конечно, темы пересекаются. Но то, что должно остаться тайным, до поры до времени останется лишь в моей голове. — Хорошо. Тогда передай мне его обращение и соответствующие документы. Я решу этот вопрос очень быстро. И вообще, это не вопрос. Вот украденные пластины — это вопрос! — Ковалевский повернулся к терминалу и надел на голову управляющий обруч. — Я обязательно что-то придумаю, — сказал я, наблюдая, как Ольга Борисовна заносит в рубку поднос с ранним завтраком — ведь на часах было только начало седьмого. Она поставила на столик передо мной чай, вазочку с вареньем и две тарелки: одну с расстегаями, другую с бутербродами. Как же приятно, когда тебе прислуживает княгиня! — Ты, наверное, себя богом сейчас возомнил, если я тебе чай подаю, — сказала Ковалевская, словно прочитав мои мысли. — Да, — тихо признался я, а она, видя, что отец пока сидит спиной к нам, поцеловала меня в губы. После чая я поднялся наверх в комнату отдыха. На «Орионе» их было две плюс еще рабочий кабинет князя, который располагался на самом верху и имел небольшой балкон. Комнаты в «Орионе» или каюты, как правильнее называть, небольшие, но уютные, оборудованные с совершенным удобством. Ольга поднялась со мной, якобы для того, чтобы помочь устроиться на отдых. Но что она там мне могла показать? Как пользоваться диваном или как положить под голову подушку — это я все умел и без княжеских подсказок. Может быть поэтому, ввиду моей достаточной осведомленности, мы сразу перешили к более интересному нам двоим: она захватила в плен мои губы своими, а я прижал ее к себе, сжав ее ягодицы и чувствуя, что еще немного и лопнут мои джаны. — Может запереть дверь? — сказала она, потираясь о меня. Оказывается, Ковалевская, тоже может быть сумасшедшей. Я бы многое отдал, чтобы сейчас по-настоящему уединиться с ней, но на палубу ниже был ее отец, который в любой момент мог подняться сюда, и запертая дверь ему могла бы очень не понравиться. Наверное, князь догадывался о наших отношениях с Ольгой, только это не значит, что мы должны совсем терять голову и испытывать его терпение. — Надеюсь в лагере у нас будет для этого время и возможности, — шепнул я Ольге. — Я тебя люблю, — сказала она, и мы снова слились в поцелуе. — Все, ложись, поспи. Тебе нужно. Сегодня у нас непростой день, он очень важен не только для нас двоих. Я отпустил ее, очередной раз убеждаясь, что люблю эту девушку больше всех на свете и сделаю все возможное, чтобы она стала моей женой. Уже присев на диван, я задержал ее руку и сказал: — Давай поженимся? Наверное, более неожиданного предложения я не делал ни разу за множество своих жизней. Оно было, мягко говоря, неторжественное, неоригинальное, не… — и еще много, много «не». Я это сказал так обыденно, словно предлагая ей, княгине, просто выйти, подышать свежим воздухом. На что она мне ответила: — Давай. Но только в конце лета или осенью, как утрясем все дела с дальнейшим обучением и займем свои места в «Сириусе». И вообще мы об этом уже говорили. — Мне нравится об этом говорить. А ты… — я пристально смотрел в ее синие глаза. — Что «я»? — не выдержала княгиня. — Ты, Ольга Борисовна, дама очень мудрая, — признал я, и дело было вовсе не в ее рассуждениях о грядущих планах, а в том, что мне захотелось именно сейчас подчеркнуть одно из многих ее достоинств. Ведь я знал, что Ольга не только умнее всех в нашем классе, но еще она наделена истинной мудростью, которая лежит за границами всяких логических построений ума — она попросту знает, как лучше поступить в той или иной жизненной ситуации. Знает без всяких рассуждений. Когда Ольга ушла, я долго не мог уснуть, думая о ней. Конечно, я мог бы отодвинуть эти мысли в сторону, но я не хотел этого делать. Я хотел погрузиться в них словно в теплое волшебство, которое радует сердце. Княгиня разбудила меня полдесятого и сообщила: — Саш, подлетаем. Папа говорит, минут через двадцать будем на месте. Я мигом встал и поспешил в санузел, чтобы смыть с лица остатки сна и привести себя в порядок. Борис Егорович, разумеется, не говорил, где находится база «Сириуса». Место, куда мы летели, по понятным причинам держалось в секрете. Но если учесть, что вимана князя со средней скоростью 570 километров в час летела почти точно на восток примерно три часа сорок минут, то от мы преодолели более двух тысяч километров и точка посадки находилась где-то восточнее Тюмени. Места там болотистые, насколько я знал из прошлой жизни, хотя в этом мире климат что в Подмосковье, что в Западной Сибири теплее и мягче, а значит могут быть свои нюансы. Надеюсь, нас помимо тайги и болот не встретят тучи комаров. Вот здесь мне вспомнился простенький магический шаблон, который я создал когда-то от этой напасти много жизней назад. Назывался он «Кыш!». Извлечь его из памяти и адаптировать к нынешнему миру не составляло труда. Когда я спустился в рубку, «Орион» снизился примерно до двух километров и шел по-прежнему на восток, немного забирая на север на скорости 350 километров в час. Внизу проплывала тайга, иногда разрываемая зеркальной гладью озер, впереди слева вставал скалистый кряж, от которого отходила цепь холмов. — Имейте в виду, обычная связь здесь не работает. И эйхосы вам придется сдать, — предупредил Ковалевский. — Первым делом мы пойдем в штаб. Там вы принесете клятву о неразглашении и подпишите соответствующие документы — таковы правила для новоприбывших. И еще, здесь пешком нам придется много походить. Посадочная площадка рядом с полигоном, а до штаба не менее двух километров. Хотя, Буевский может подать нам какой-нибудь транспорт, если у него есть что-то свободное. — Пап, мы не нежные. Ну, ты же знаешь, — сказала Ольга, тихонько прижимаясь ко мне. — Знаю, но лишний раз убедиться не помешает, — Ковалевский переложил штурвал левее, полагаясь на понятные только ему ориентиры. Вскоре под нами проплыла цепь холмов, впереди показалась вышка с крупными шарами эрминговых концентраторов, рядом в сети проводов распределительная станция. Дальше виднелся ряд зданий двух и трехэтажных, ангары или какие-то склады, левее довольно обширный палаточный городок. Но не это сейчас привлекло мое внимание, а сверкающий на солнце сталью и бронзой летающий крейсер. Выпустив опоры, он стоял на краю посадочной площадки — настоящий гигант на фоне гражданских виман. — Крейсер проекта «Атлантик 12», постройки 4 344 года, — привстав с дивана, сказал я. — Таких всего три на всю империю. Скорее всего это «Ахилл» или «Победитель». — Верно, это «Ахилл», — с довольной улыбкой подтвердил князь. — Огневая мощь близка к линкору «Мурманск». Представляешь, Саш, в какую силу он превратиться, если на него поставить твои эрминговые преобразователи, разумеется, в синхронной связке? — Так мы их поставим, Борис Егорович. Обязательно поставим! — заверил я, и дальше из меня так и вырвались слова прежнего Елецкого: — Я никогда не был на летающем крейсере. Только на корвете один раз с отцом. — Намек понял, — рассмеялся князь. — Вместе с Ольгой там побываете сегодня или завтра. Княжеский «Орион» закладывал вираж, заходя с запада на посадочную площадку, и только сейчас я заметил, что за «Ахиллом» притаилось две боевых виманы поменьше: длинные, остроносые, со сдвоенными трубами ракетных установок — новые модели быстроходных корветов. — Сергей Семенович, мы прибыли. Садимся, — сказал Ковалевский в эйхос. — Если транспорт свободный есть, высылай. Жалко мне вовсе не ноги, а время. В том числе и время самого Александра Петровича Елецкого. Наверное, спиной почувствовав мое недоумение, князь повернулся и пояснил: — Сань, а что тебя удивляет? Ты здесь — птица важная. Поэтому, пусть сразу начинают с соответствующего уважения. И если царевич позволит, то тебе пояснят почему ты такая важная птица. Дело не только в твоих магических способностях. Но более говорить не смею — здесь на все воля Дениса Филофеевича. Служим мы Отечеству, но под его высочайшим началом. — Сергей Семенович — это князь Трубецкой? — догадался я. — Именно генерал первого имперского табеля Трубецкой Сергей Семенович, — подтвердил Ковалевский, сажая виману на самый край посадочной площадки, ближе к грунтовой дороге. — Он здесь всем заправляет. «Орион» вздрогнул от касания земли и застыл. — Надо же, самого Александра Петровича Елецкого! — посмеиваясь, шепнула мне Ольга на ухо. Видно эти слова ее особо задели, и, мне кажется, особо порадовали. — Пап, ты же сказал, эйхосы здесь не работают, а сам вполне ничего, общаешься. — Это у вас не работают, — Ковалевский передвинул рычажок, переводя систему в ждущий режим, погасил коммуникатор и встал с кресла. — Прошу на выход. С тихим жужжанием люк отъехал в сторону, и в лицо дохнуло хвойной свежестью таежных лесов — они были рядом, полукругом обрамляя посадочную площадку. Прежде чем ступить на лестницу, я вошел в сферу второго внимания, расширил ее, подключая интуицию. Вроде все спокойно, никаких признаков нежелательного присутствия.