И ни спичек, ни махорки — Всё раскисло от воды. – Согласись, Василий Тёркин, Хуже нет уже беды? Тот лежит у края лужи, Усмехнулся: – Нет, друзья, о сто раз бывает хуже, Это точно знаю я. – Где уж хуже… – А не спорьте, Кто не хочет, тот не верь, Я сказал бы: на курорте Мы находимся теперь. И глядит шутник великий На людей со стороны. Губы – то ли от черники, То ль от холода черны, Говорит: – В своём болоте Ты находишься сейчас. Ты в цепи. Во взводе. В роте. Ты имеешь связь и часть. Даже сетовать неловко При такой, чудак, судьбе. У тебя в руках винтовка, Две гранаты при тебе. У тебя – в тылу ль, на фланге, — Сам не знаешь, как силён, — Бронебойки, пушки, танки. Ты, брат, – это батальон. Полк. Дивизия. А хочешь — Фронт. Россия! Наконец, Я, скажу тебе короче И понятней: ты – боец. Ты в строю, прошу усвоить, А быть может, год назад Ты бы здесь изведал, воин, То, что наш изведал брат. Ноги б с горя не носили! Где свои, где чьи края? Где тот фронт и где Россия? По какой рубеж своя? И однажды ночью поздно, От деревни в стороне Укрывался б ты в колхозной, Например, сенной копне… Тут, озноб вдувая в души, Долгой выгнувшись дугой, Смертный свист скатился в уши, Ближе, ниже, суше, глуше — И разрыв! За ним другой… – Ну, накрыл. Не даст дослушать Человека. – Он такой…