– Что ты думаешь! – А ну-ка, Понесём его в санбат. – Ну и редкостное дело, — Рассуждают не спеша. — Одно дело – просто тело, А тут – тело и душа. – Еле-еле душа в теле… – Шутки, что ль, зазяб совсем. А уж мы тебя хотели, Понимаешь, в наркомзем… – Не толкуй. Заждался малый. Вырубай шинель во льду. Поднимай. А Смерть сказала: – Я, однако, вслед пойду. Земляки – они к работе Приспособлены к иной. Врёте, мыслит, растрясёте И ещё он будет мой. Два ремня да две лопаты, Две шинели поперёк. – Береги, солдат, солдата. – Понесли. Терпи, дружок. Норовят, чтоб меньше тряски, Чтоб ровнее как-нибудь, Берегут, несут с опаской: Смерть сторонкой держит путь. А дорога – не дорога, — Целина, по пояс снег. – Отдохнули б вы немного, Хлопцы… – Милый человек, — Говорит земляк толково, — Не тревожься, не жалей. Потому несём живого, Мёртвый вдвое тяжелей. А другой: – Оно известно. А ещё и то учесть, Что живой спешит до места, — Мёртвый дома – где ни есть. – Дело, стало быть, в привычке, — Заключают земляки. — Что ж ты, друг, без рукавички? На-ко тёплую, с руки… И подумала впервые Смерть, следя со стороны: «До чего они, живые, Меж собой свои – дружны. Потому и с одиночкой Сладить надобно суметь, Нехотя даёшь отсрочку». И, вздохнув, отстала Смерть. Тёркин пишет