– Сейчас-сейчас… Из дисплея выросли яркие линии, переплелись и сложились в макет шестигранной пирамиды. На втором уровне вспыхнула точка, отметив положение директора на карте. Борис принялся вертеть пирамиду так и сяк в поисках свободного прохода, но повсюду натыкался на красные баннеры с надписью «Заблокировано согласно протоколу…» и длинной серией цифр. Отчаявшись, приятель махнул рукой, закрутив схему «Вастума» юлой. – Стой. – Глеб взмахом руки остановил карусель и ткнул пальцем в квадратного сечения канал, протыкавший здание насквозь. С каждого этажа к нему стягивались отростки и ответвления помельче. – Это что? – Магистральный воздуховод, – порывшись в легенде карты, ответил Борис. – А это идея. Сейчас поищем, откуда ты у нас берёшь кислород… Не обратив внимания на слабое вяканье, Осипов сдернул часы с директорской руки. Развернул экран с настройками, порылся во вкладках, обнаружив раздел «Система вентиляции и кондиционирования». Макет «Вастума» дополнился красными линиями, похожими на кровеносную систему диковинной треугольной черепахи. Борис провёл по полупрозрачной схеме пальцем. – Так, смотрите, это подвал. Здесь находится приточная установка. Здесь и здесь – люки для технического обслуживания. По этой кишке мы доберёмся вот сюда… А потом вот сюда, – грязный палец с обломанным ногтем переместился на уровень выше. – Здесь самый сложный участок, две заслонки, фильтр и вентилятор. Судя по всему, вентилятор пока работает. А дальше остается только решётка, ведущая на улицу. – А забор воздуха на какой высоте? – уточнил Глеб, вспомнив свой недавний спуск по стене. – Два метра над землёй. Минут пять ушло на обсуждение деталей. Пока оставалась возможность сидеть, Глеб чувствовал себя относительно нормально. Только хотелось пить. Но когда пришла пора подниматься, тело охватила внезапная слабость. Колени подгибались, не желая принимать на себя неподъёмный груз. Глеба повело в сторону, танцпол перед глазами заколыхался, пятна прожекторов закрутились калейдоскопом. Он потёр глаза здоровой рукой и обнаружил, что кожа на лице стала липкой и холодной. Укушенная рука перестала ощущаться, словно её и не было, а часть куртки просто набили ватой. – Ты потерял много крови. – Фура поджала губы. – Так дело не пойдет. Пришлось перестроиться. Теперь первым шёл Дамир, за ним – Фура, тащившая неуклюже переставляющего ноги детектива. Следом семенил скулящий от страха директор, всё умолявший позвать кого-нибудь на помощь. Замыкал отряд тощий взъерошенный Борис, сгорбившийся под весом повреждённого Эдика, но так и не бросивший своё единственное оружие. Зрение тоже начало подводить. Действительность стала серой и какой-то смазанной. Возле подвала завязался бой, доходивший до плывущего сознания Глеба в виде несвязанных между собой коротких фрагментов. Он запомнил ещё один взрыв гранаты, и как Дамир колотил кого-то механической рукой. А потом силился захлопнуть шлюз, ломая просунутые в щель конечности и манипуляторы. Запомнил, как они бродили между баков, пирамид из пустой тары и огромных труб, и было то светло, то темно, то снова светло, но на этот раз воздух загустел и налился краснотой, а вокруг шумели какие-то приборы. А потом снова стреляли, и, словно из-под толщи воды, донёсся голос Фуры: «Я пустая! Прикрой!». Подвал оказался сырым и душным, Глеб попросил: «Дайте попить…», но его никто не услышал. Фура сорвала решётку воздуховода, не тратя время на возню с крепежом. Полезла наверх, одной рукой хватаясь за торчащие из стены скобы, а другой удерживая пребывавшего на грани беспамятства детектива. Дамир прикрывал отход. Последнюю гранату он зашвырнул вниз, когда отряд выбрался на относительно прямой участок и смог двигаться быстрей. Позади громыхнуло, задребезжал металл, поток горячего воздуха пронёсся по трубе, усилив и без того невыносимую жажду. – Воды! Дайте пить! Но его волокли вперёд, и перед глазами плыла и плыла оцинкованная сталь воздуховода. Металл прогибался с низким утробным гулом, отзвук шагов долго мотало из конца в конец. Казалось, что по трубе ползло не пять человек, а по меньшей мере тридцать. Лицо заливал липкий солёный пот, и очень хотелось пить… С каждым метром в темноте нарастал гул, похожий на звук заходящего на посадку вертолета. В минуту просветления Глеб понял, что они добрались до вентилятора. Мимо него по цепочке передали Борисов железный штырь. Раздался удар, заскрежетало, стрёкот оборвался. Затем послышался громкий лязг, и Глеба вновь потянули вперёд. По мокрой коже пробежал слабый сквозняк. Прохлада становилась всё ощутимей, пока сталь перед глазами не сменилась ослепительно ярким небом. Дамир взвалил Глеба к себе на спину и помчался вперёд, трясясь и раскачиваясь. Рядом кривыми скачками нёсся Борис, из ушей приятеля почему-то стекала кровь. Грянул взрыв, через мгновение – другой, в десять раз сильней. Покатился над головой, никак не желая стихать. Посыпались осколки выбитых окон, так медленно, что Глеб разглядел каждый вспыхнувший на солнце блик, каждую грань, каждую частицу сверкающего водопада. А потом всё заволокло пылью, обрушившейся на спины бегущих людей, словно огромная морская волна. Эпилог 2 ноября 2042 г., 04:00. Санкт-Петербург. Тихий брёл по ночному городу, толкая перед собой продуктовую тележку. Колёса поскрипывали, преодолевая выбоины в асфальте, решетчатый каркас жалобно дребезжал. Из-под брезента вывалилась нога в грязном носке, но Тихий не стал её поправлять. Осталось недолго, почти пришли. Сначала он думал добраться до небоскрёба, где размещалась штаб-квартира «РобоТеха», но из-за последних событий там день и ночь дежурили демонстранты. За толпой приглядывала полиция, изнутри оборону держала охрана – активисты уже пытались с боем прорваться внутрь. Поэтому Тихий решил не покидать пределы Царского Села. Добрался до Соборного сквера, вытащил из тележки брезентовый тюк и швырнул его на усыпанный сгнившей листвой газон. Постоял, глядя на скрюченное тело. Нора, где Тихий себя чинил, не слишком подходила для манипуляций над человеком. Судя по тому, как Фархатова трясло в лихорадке, во время операции он подхватил какую-то инфекцию, а то и не одну. Но в целом, конструкция получилась жизнеспособной. Люди не позволят ей умереть. Тихий подоткнул край пропитанного смазкой брезента, прихватил попавшуюся на глаза бутылку из-под пива и похромал прочь. 2 ноября 2042 г., 20:00. Санкт-Петербург. – Мать честная! Борис так и остался сидеть с открытым ртом, пока на мониторе сменялись кошмарные кадры. Съёмка велась скрытно, на камеру смартфона. Похоже, кто-то из больничного персонала не выдержал искушенья. О том, что пропавший после взрыва Олег Фархатов найден в тяжелом состоянии, стало известно ранним утром. Но шаблонная фраза корреспондента даже отдалённо не могла передать ужаса, произошедшего с владельцем «РобоТеха». На больничной койке лежал измождённый старик, насильно превращённый в киборга в общеупотребимом смысле этого слова. Отрезанные конечности заменили протезы. Судя по их состоянию, одна половина была найдена на свалке, другая – собрана в гараже. Да и установлены они были кое-как – правая рука торчала чуть ли не из рёбер, доставая ржавыми пальцами до колен. Чудовищно искривлённые ноги, на которых зачем-то сохранили живые ступни, так и не получилось уложить прямо. Нижняя челюсть отсутствовала, на её место воткнули толстую гофрированную трубу, уходившую прямо в живот. Кожа выглядела так, будто её сначала содрали, а затем натянули обратно, частично скрыв металл. И отовсюду, из всех отверстий и щелей, вытекала белёсая, похожая на гной смазка. Глеб почти физически ощутил её бензиновый запах. – Бр-р-р! – Бориса передёрнуло. – Как думаешь, кто это с ним сотворил? – Кто-то из подопечных… За съёмкой, недавно слитой в интернет, последовали комментарии врача. – Пациент погружён в медицинскую кому. Пока трудно сказать, сможем ли мы удалить все… эм… насильственные аугментации. Часть из них… так сказать… довольно грубо задела внутренние органы. Состояние пациента крайне тяжёлое, он может не пережить новую операцию… м-м-м… подобного уровня сложности. – Да выключи ты это, ради всего святого! Или хоть программу смени. – Лицо Бориса сморщилось, приняв страдальческий вид. Глеб Пёстельбергер махнул рукой, открывая соседнюю вкладку. «…эксперты подтвердили, что одна из наиболее известных работ Бэнкси навсегда утрачена для человечества. Как известно, трагедия произошла в результате взрыва в досуговом центре «Вастум», унёсшего жизни двухсот семидесяти трёх человек…». На следующем канале молодой длинноволосый парень, вроде бы блогер, обращался к кому-то за пределами кадра: – Олегу Фархатову вынесено официальное обвинение. Светит пожизненное. Он, конечно, совершил чудовищное преступление, никто не спорит. Но получается, он уже наказан. Крипота, мне до конца жизни кошмары сниться будут… Осипов издал долгий тягостный вздох и поднёс стакан к губам. Янтарная жидкость отбросила на подбородок золотистый блик. Глеб сдался, выключил звук и убавил яркость. Кабинет погрузился в приятную тишину. – Не могу больше про это слушать. – Борис глотнул виски, с наслаждением потянулся и закинул ноги на край стола. – Я с дочкой столько не разговариваю, сколько со следователями. Про репортёров вообще молчу. У меня вчера в метро спросили, выхожу ли на следующей, так я ответил: «Без комментариев». Пёстельбергер понимающе хмыкнул. – Меня знаешь, что больше всего раздражает? – Не унимался приятель. – Зачем меня в ДРБ расспрашивают о причинах взрыва? Я им что, пожарный? Или этот… диверсант? – А сами они что думают, не говорили? – Глеб выбрался из кресла и подошёл к сенсору на стене. Вмонтированные в потолок лампочки плавно погасли. Сквозь панорамные окна в офис хлынуло сияние рекламных голограмм. Пёстельбергер оглянулся на притихшего друга. – Выкладывай уже. Всё равно узнаю. – Ты всё правильно угадал. Источником самого разрушительного взрыва стало тело Айчилан. Чудо, что волна ушла наверх. Из-за формы здания или чего-то в этом роде. Глеб молча кивнул и приблизился к окну. С двадцать седьмого этажа открывался роскошный вид на море огней. Жёлтых, красных, фиолетовых… Только бирюзовый цвет пропал из палитры. На месте голограммы «РобоТех. Мы создаем будущее» теперь парила огромная полупрозрачная женщина в кружевном белье. Сквозь неё пролетали крупные хлопья снега, таявшие, не успевая достигнуть земли. Далеко внизу чернел тротуар, где прохожие месили мокрую питерскую кашу. Чтобы не сползать в очередной приступ меланхолии, Глеб достал смартфон, включил громкую связь и жестом пригласил Бориса послушать. – Эдуард, окажите мне одну небольшую любезность. – Чё те надо? – Будьте добры, приготовьте мне и моему другу чашечку кофе. – Чего, блин? – Один чёрный, один со сливками. Без сахара. – На хрен, говорю, вали! Глеб подмигнул приятелю. Борис откинулся на спинку кресла и беззвучно рассмеялся. Стакан с виски заходил ходуном, даже на пол немного пролилось. – А также, Эдуард, мы бы не отказались перекусить. Что-нибудь лёгкое и изысканное, полагаюсь на ваш вкус. Терпение Эдуарда иссякло. Распахнулась дверь, в проёме показалась раздражённая фигура в мешковатой толстовке и кепке с квадратным козырьком. – Я тебе не секретарша, понял? Помощник, администратор, хоть, блин, компьютерщик! Но свой сраный кофе носи себе сам! Эдик, наконец, заметил хихикающего Бориса и буркнул: – Придурки. А ты так и не сказал, какой у меня будет оклад. – В месяц? Ну, основная часть триста. – Отсоси у тракториста! – Ты хоть знаешь, кто такой тракторист, хамло малолетнее? – Не знаю. Отсосёшь и расскажешь! – И зачем ты его нанял? – Встрял в перепалку Борис. – Оскорблять тебя и я могу. Причём заметь, совершенно бесплатно. – Эдик, свали. Я за твой ремонт Дамиру столько отстегнул, что ты теперь должен весь год у меня дома полы мыть. – И воду пить! – Снова влез Борис, отсалютовав стаканом. – Триста плюс премия по итогу месяца. Разговор закончен. Эдик исчез, напоследок пробормотав что-то про жлобов. – Надолго ему хватит батареи? Пёстельбергер пожал плечами и вернулся к столу. Выдвинул ящик, нашарил пачку сигарет. – Дамир говорит, лет на десять. А там, может, и технологии подтянутся до уровня Марины. – Он хоть не на живую её из кибера вырезал? – Да не, этому Бэну полголовы снесло, я сам видел. – Глеб нахмурился от неприятных воспоминаний и перевёл взгляд на висящую над столом картину. Кандинский исчез. Место абстракции занял чёрно-белый парень с лицом, наполовину закрытым платком. Он замахивался, собираясь швырнуть букет цветов.