Послышался резкий свист чайника, который становился все более громким. – Естественно, ты ее понимаешь, – ухмыльнулся Вайнерт и снял чайник с плиты. – Ты вчера и сам немного перебрал. Журналист залил кипятком молотый кофе в фильтре, и по кухне распространился приятный аромат. Один только запах кофе способен был вернуть жизненные силы. Рат с наслаждением вдыхал этот чудный аромат. – Это старый обычай: у кого есть заботы, у того есть и ликер, – продекламировал он. – Ну тогда у Бенке должна быть полная забот жизнь, – констатировал Вайнерт, наливая кофе в приготовленные чашки. Гереон предпочел промолчать. Он осторожно взял чашку с горячим кофе в обе руки и подул на него. Его сосед подсел к нему за стол и развернул воскресную газету. Беспорядкам и на этот раз была посвящена вся первая страница. – Социал-демократы устроили вам веселую жизнь, а? – спросил Вайнерт мимоходом, не отрываясь от чтения. – Что ты имеешь в виду? – Вот, бои против майских демонстрантов. Ты не находишь, что все это имело довольно тяжелые последствия? Более двадцати погибших. Масса раненых. А некоторые до сих пор находятся между жизнью и смертью. – Он стал читать вслух. – «Мы и сегодня еще не можем избавиться от ощущения, что меры, принимаемые социал-демократом Цёргибелем, и в частности его запрет на демонстрации, продиктованы прежде всего партийно-политическими мотивами». – Это ты написал? – Три дня в некоторых рабочих кварталах шла настоящая гражданская война. И только потому, что ваш начальник полиции хотел показать коммунистам, кто в красном Берлине имеет право голоса. Небольшой силовой бой между красными, поддерживающими государственный порядок, и их противниками, для которого он не по назначению использовал полицейский аппарат, невзирая на потери! Рат опасался, что журналист в своей интерпретации был не так уж далек от истины. Но он лишь пожал плечами: – Я ничего не смыслю в политике. Но это было задачей полиции – восстановить покой на улицах. – Лучше ничего мне не говори! Я в последние дни был по делам на улице и видел, что никакой покой вы там не восстановили, даже наоборот! Вы только усугубили ситуацию! Ведь красные через час отправились бы домой, если бы вы их оставили в покое! – Но они построили баррикады! Началось мародерство! Стрельба! – Всегда есть люди, которые используют такие беззаконные ситуации, громят витрины, грабят магазины и совершают прочие пакости. Но я не видел ни одного замаскированного снайпера-коммуниста. Только стрелявших полицейских… – …которые каждую минуту могли быть взяты на мушку бойцами Союза Красных фронтовиков, – добавил Рат. – Они вооружены. Теперь уже Вайнерт пожал плечами: – Разумеется, коммунисты с их наглыми действиями тоже виновны во всеобщей истерии. Они и сейчас еще выпендриваются и используют всех погибших для своей пропаганды, хотя среди убитых нет никаких коммунистов. В среду три жертвы майских волнений должны быть похоронены во Фридрихсфельде. У их могил будет выступать лично Эрнст Тельман. Они делают из невинных жертв мучеников, создавая картину приближающейся революции. Все это абсолютная чушь, если ты меня спросишь. И вашему дорогому Цёргибелю эти идиоты играют даже на руку. Если коммунисты хотели устроить революцию, то жесткая полицейская операция была как раз кстати. Но последний погибший не был коммунистом! Он был моим ни о чем не подозревающим коллегой, который работал в «Дейли Экспресс» и оказался в неудачное время в неудачном месте. В отличие от него, многим журналистам, которых полицейские дубинки выгнали из зон беспорядков, как раз повезло. Как и коллеге из газеты «Фоссише Цайтунг», который отделался простреленной ногой. Гереон ничего не сказал. Он вспомнил о двух погибших женщинах. – А об угрызениях совести вашего начальника полиции ты можешь прочитать здесь. – Сосед показал ему новости на четвертой странице. Сегодня газета опять опубликовала фотографию погибшего Бориса. – После всего того насилия полиции против нас и тактики завуалирования начальника полиции по делу о майских беспорядках едва ли можно было поверить в доброжелательность полиции по отношению к прессе и в этом деле. Как это нам его доверили! Ответ прост: этот погибший возник в самое подходящее для Полицейского управления время. – Газетная бумага зашуршала, когда Вайнерт ударил ладонью по фотографии. – Этот труп – то, что надо! Смерть этого человека не имеет никакого отношения к беспорядкам. И обстоятельства этой смерти так загадочны! И жутки! Раздробленные руки и ноги. Это будет занимать Берлин еще несколько дней. И если герои отдела по расследованию убийств найдут преступника, то полиция вновь будет на высоте, как «Персил» в небе! Белой и сияющей![21] Пресса будет чествовать ее, весь Берлин будет рукоплескать. И ни один человек не вспомнит более о кровавых майских днях. Рат кивнул, полностью погруженный в свои собственные мысли. Теория Вайнерта звучала достаточно убедительно. Оставалось только подождать, чтобы узнать, кто в этой истории окажется героем. – Только не говори мне, что ты не написал бы эту историю, – сказал комиссар. – Если бы у тебя была эксклюзивная информация о расследовании убийства, которое интересует весь Берлин, ты ничего бы не написал только потому, что твоей историей воспользовался бы начальник полиции? Вайнерт улыбнулся, обнажая зубы. Он выглядел, как акула с чашкой кофе. – Я всегда радуюсь эксклюзивной информации, – сказал журналист. – Полезно узнать. – Гереон поставил свою пустую чашку из-под кофе на стол и встал. – Да, кстати, я ведь недавно одолжил тебе десять марок… – Завтра я тебе их отдам. Обещаю. У меня в последние дни просто не было времени сходить в банк. Сосед, казалось, был и в самом деле немного смущен. Невозвращенные долги иногда бывают полезны, и Рат воспользовался ситуацией. – Может быть, ты окажешь мне сегодня услугу… – сказал он как бы между прочим. – Без проблем. – В голосе Вайнерта прозвучало облегчение. Он не заметил ловушку. – Я могу взять на пару часов твой автомобиль? Вайнерт громко рассмеялся. – Один – ноль, – сказал он, подмигнув Рату. – До четырех автомобиль в твоем распоряжении, а потом он будет нужен мне самому. – Он помахал ключами. – Только не опаздывай. У меня назначена встреча, и без машины мне не обойтись. Спортивный автомобиль журналиста песочного цвета стоял прямо у подъезда. Это была не новая, но элегантная машина. Американская модель, двухместный «Бьюик». Автомобиль, которым можно произвести впечатление на женщин. Но Гереон не собирался никого впечатлять, ему нужно было просто средство передвижения. Для осуществления сегодняшней программы на день ему бы это очень помогло. А если Вайнерт думал, что он собирается поехать с девушкой за город, – тем лучше. *** «Делфи-Паласт» располагался непосредственно возле театра «Театер дес Вестенс» и казался храмом в реликтовом лесу, затерявшимся в Шарлоттенбурге. В саду перед входом действительно росли пальмы. А на фасаде, где обычно анонсируют программу, висел огромный плакат, который извещал, что «Делфи-Паласт» временно закрыт. Рат припарковал автомобиль на Кантштрассе, прямо перед воротами, и стал медленно подниматься по лестнице к саду. Полицейский был немного расстроен. Вообще-то он рассчитывал найти где-нибудь свежую программу, чтобы посмотреть, когда запланировано ближайшее выступление Ланы Никорос, но «Делфи», казалось, вымер. Деревья, обрамлявшие дорогу, которая вела к главному входу, производили жалкое впечатление. Несколько явно экзотических плетеных стульев, небрежно громоздившихся один на другом и пострадавших от непогоды, стояли в углу сада и уже покрылись плесенью. К входу вели сразу две наружных лестницы. – Если вы один из людей Шнайда, то вам лучше покинуть территорию. – Резкий голос разрезал воздух. – Вы ведь не хотите, чтобы я вызвал полицию? Рат оглянулся. От Фазаненштрассе к нему быстрыми шагами направлялся какой-то мужчина. – Я из полиции, – сообщил ему Гереон. Мужчина замедлил шаг. Он был элегантно одет, как будто собрался на танцы. – В самом деле? – спросил он, подойдя к Рату. – Строительная полиция Шарлоттенбурга? – Нет, – Комиссар предъявил ему свой жетон. – Криминальная полиция Берлина. – Если вас вызвал господин Шнайд, я прошу вас немедленно уйти. Ему нечего жаловаться. Это наше полное право – отключать ему воду и электричество. – Я не знаю никакого господина Шнайда. А вы, может быть, соблаговолите назвать мне ваше имя? – Извините. – Мужчина протянул Гереону руку. – Фельтен. Я секретарь господина Зейринга. – Кто? – Вы, похоже, не очень многих знаете. Господин Зейринг – архитектор. Владелец и основатель «Делфи-Паласта». Могу я поинтересоваться, что вас привело к нам? Рат вынул из кармана программку. – Одна певица. Лана Никорос. Фельтен взял программку и посмотрел на фотографию. – О да! Она здесь выступала. Она из труппы Шнайда. – Он вернул программку полицейскому. – Но сюда скоро въедут другие арендаторы. И тогда будет другая программа. – Программа меня мало интересует. Мне надо поговорить с этой женщиной. Я занимаюсь расследованием уголовного дела. – Мне жаль. Тут я вам не смогу помочь. – А где мне найти господина Шнайда? Секретарь архитектора пожал плечами: – Во всяком случае, не в его прежнем офисе в «Делфи». В отношении него открыто конкурсное производство. – Он зазвенел связкой ключей. – Ключи у меня. – Вы не могли бы отвести меня в его офис? Рат чувствовал себя не очень комфортно, когда следовал за Фельтеном через огромный зал, который на самом деле казался дворцом. Он был пышно и вычурно украшен, хотя на всей этой роскоши лежал небольшой слой пыли, едва заметный, но создающий впечатление запустения. Фельтен, кажется, прочитал мысли Гереона. – Скоро сюда снова вернется жизнь, – сказал он, указывая на строительные леса у продольной стены. – Работы уже начались. Они прошли мимо незаметной двери, которая была слегка приоткрыта. Легким движением руки Фельтен прикрыл ее. – Куда ведет эта дверь? – спросил Рат. – Всего лишь на лестницу, в подвал. Офис Шнайда наверху, – ответил его спутник и тут же добавил: – …Был. Секретарь повел комиссара направо, а потом вверх по лестнице. Они остановились перед тяжелой темной дверью, и Фельтен стал искать нужный ключ. – Вы можете вот так просто сюда войти и выйти? – удивился полицейский. – Никаких проблем. – Его новый знакомый усмехнулся и открыл дверь. – Конкурсный администратор – старый студенческий друг господина Зейринга. В кабинете было темно.