– Разве вы это еще не поняли? – Из Рейнской области? – А я надеялся, что уже избавился от моего акцента. Я даже поймал себя на том, что пытаюсь говорить на берлинском диалекте. – Вообще-то я хотела узнать, в каком департаменте вы раньше работали. – Мы занимались всем, от телесных повреждений до убийств. Девушка удивилась. Кто бы мог подумать! Комиссар, работавший следователем по расследованию убийств, добровольно перешел в полицию нравов. Она молча продолжила есть, отдавшись своим мыслям. – А почему вы решили работать в полиции? – неожиданно спросил Гереон. – Потому что в этой профессии слишком мало женщин. И потому что я не терплю людей, которые считают, что они могут делать все, что хотят, и при этом выходят сухими из воды. – Шарлотта ненадолго задумалась. – Но вообще-то я еще не решила окончательно, буду ли я полицейским чиновником, сначала надо выучиться, – сказала она затем. Комиссар серьезно кивнул. – Вы правы. Нет ничего хуже, чем закрывать папку с нераскрытым делом. – Да, к счастью, у нас при руководстве Генната не так много «глухарей». – Так они в «замке» называли нераскрытые дела. Риттер выжидающе посмотрела на собеседника, но ему, похоже, было известно это понятие. – В инспекции А необычайно высокая квота раскрываемости, – добавила она и тут же прикусила язык. – Тогда коллега Бём в настоящее время работает против статистики, – заметил комиссар. – Когда я слушал его в понедельник в конференц-зале, у меня создалось впечатление, что его «утопленник» как раз грозит превратиться в «глухаря». Шарли кивнула. – Это правда. Ситуация не из лучших. Меня три дня не было на работе, и когда я сегодня пришла в офис, то оказалось, что расследование с воскресенья не продвинулось ни на шаг. Такое случается редко. – Но вам удалось установить личность погибшего? Стенографистка покачала головой. – Мы проверили все дела о пропавших без вести с двадцать седьмого года, опросили многократно всех соседей, почти все газеты опубликовали фото, но никто, кроме традиционных идиотов, не позвонил. Это очень странно, что никто не знает этого человека. Гереон кивнул. – Это просто невероятно. В центре четырехмиллионного города обнаруживают труп, и никто из четырех миллионов жителей никогда его не видел. – Один человек должен был его видеть. – Вы имеете в виду убийцу? – Именно. Но он не объявится. – В таком случае у вас нет ничего, что могло бы послужить отправной точкой? – Если вы когда-то занимались расследованием убийств, то знаете, что это такое – иметь неопознанный труп. Обычно преступника ищут в окружении жертвы, среди друзей, врагов, семьи, деловых партнеров… Но как быть нам, если мы не знаем, кем вообще является умерший человек? – И у вас нет абсолютно никаких следов? – У нас есть минимальные данные. На мужчине был дорогой костюм, никто его не знает, и у него были плохие зубы. Он ездил на дорогой машине, но это авто было краденым. Его пытали, и умер он от отравления героином. Когда его автомобиль сорвался в канал, он был мертв уже часов восемь-десять. Кто-то зафиксировал педаль газа металлическим прутом. Странным образом этим прутом оказалась рулевая стойка «Опеля». Все это не имеет никакой связи. – Вам нравится ваш шеф? – Бём? – Девушка пожала плечами. – Что значит «нравится»? Во всяком случае, он уже давно не такой ворчливый, каким был раньше. – Это его идея – чтобы все инспекции помогали в этом деле убойному отделу? – Конечно, нет. Это было личное распоряжение Цёргибеля. Он хочет поскорее получить результаты, а такие массовые акции иногда помогают. Хотя обращение к прессе до сих пор не принесло удачи. При этом за информацию было назначено вознаграждение из городской казны в размере пятисот марок. – Так социал-демократы обходятся с нашими налоговыми средствами. – Значит, вы не социал-демократ? Рат содрогнулся. – Только не о политике! Работа в IA – это единственное, что хуже, чем в полиции нравов. Там шпионят даже за собственными коллегами. Официант убрал пустые тарелки. – Я еще не поблагодарила вас за приглашение, – сказала Риттер и достала из пачки Juno сигарету. Комиссар поднес девушке огонь и посмотрел ей в глаза. Она ощутила легкую нервную дрожь. – А я благодарю вас за ваше общество, – сказал он и тоже закурил. – Я не хочу вас обидеть, но вы самая симпатичная коллега из всех, кого я до сих пор встречал в «замке». – Да, это соревнование в данный момент легко выиграть. Вы как раз не относитесь к числу самых популярных коллег. Рассказывают, что вы пресмыкаетесь перед Цёргибелем, и поэтому он оказывает вам покровительство. – Покровительство? Это шутка? Поэтому я работаю в полиции нравов? Шарлотта сделала протестующий жест. – Я повторяю только то, что рассказывают в столовой. Эти слухи распускает, скорее всего, Ланке. Он хотел, собственно говоря, вернуть на Алекс своего племянника и посадить его на должность, которую занимаете вы. Вы виноваты в том, что он на данный момент просиживает в криминальной полиции района Кёпеник. – Кёпеника? Он впал в немилость? – Мне кажется, что молодой Ланке на самом деле еще оттуда и не выпадал. Пять лет назад он пришел на Алекс после окончания полицейской школы и сразу наворотил дел. Постепенно все забылось, и теперь старший Ланке хочет его вернуть. Они с Дёрцвибелем уже все решили, но тут пришли вы. – Бруно никогда мне об этом не рассказывал. – Вольтер? Конечно, не рассказывал. В «замке» вы узнаете все, но только не то, что касается лично вас. Но поверьте мне: Вольтер рад, что чаша по имени Ланке-младший его миновала. Он, должно быть, встретил вас с распростертыми объятиями. – А почему вы мне все это рассказываете? *** Еще во время ужина Гереон наблюдал за оркестром, который играл внизу. Певицы не было на протяжении всего вечера. Если кто и пел, то это был сам Илья Тречков. На трубе он играл лучше. Было похоже, что лидер ансамбля расстался с Ланой Никорос. Или что она рассталась с ансамблем. Но Рат хотел, по крайней мере, спросить об этом Тречкова. Сразу после ужина он пригласил Шарлотту на танец. Танцевала она хорошо, а взгляд ей в глаза приводил полицейского в замешательство. Он должен был следить за тем, чтобы не забыть, зачем он здесь. Зачем еще он здесь. Они находились в «Европа-Павильон» уже больше двух часов, и ансамбль все это время беспрерывно играл и только сейчас сделал первую паузу. Музыканты поклонились, и танцующие начали аплодировать. Местный скрипач заполнил паузу тягучей заунывной музыкой, но никто не обращал на него внимания. Музыканты Тречкова, которые в полном составе направились к бару, вызывали больший интерес. Рат с Шарлоттой вернулись к своему столику. Бутылка шампанского в ведре со льдом была уже почти пуста. Комиссар подозвал официанта и заказал еще одну. Сделав глоток, Гереон извинился и исчез в направлении туалета, но недалеко от его двери свернул к бару. Этого Риттер уже не могла видеть, несмотря на ее удобное место на галерее. Илья Тречков сидел со своими музыкантами за столом, и перед ним стояла большая кружка пива, которую он уже наполовину опустошил. У Рата был с собой полицейский жетон, и он предъявил его, но незаметно – так, чтобы его увидел только Тречков. – Мне надо с вами поговорить, – сказал он трубачу, – лучше с глазу на глаз. Илья встал. Они нашли спокойное место в углу у бара. – Мои документы в порядке, – сказал музыкант, прежде чем сесть, после чего стал проверять свои карманы. Он говорил по-немецки почти без акцента. – Речь идет не о вас, а о певице Лане Никорос, – сообщил ему полицейский. Тречков сел рядом с ним. – Лана. Вы ее нашли? – Что вы имеете в виду? – Значит, нет. Хотя, вероятно, ничего хорошего не будет и в том случае, если полиция ее найдет. – Надежда на лице Ильи сменилась разочарованием. – Я беспокоюсь за нее. После того, как нам пришлось уйти из «Делфи», она больше не появлялась. При этом она знала, что мы заключили новый контракт. – Что вы имеете в виду, говоря о том, что она больше не появлялась? – Мы вот уже две недели играем в «Европа-Павильон». До этого мы пару раз здесь репетировали. Она знала время репетиций, но не пришла. Раньше с ней такого никогда не случалось. А мы работали вместе почти два года. – Вы не пытались ее разыскать? – Разумеется, пытался. Но безрезультатно. Вы тоже, наверное, были в ее квартире. Почти все на месте, только ее нет. Ну и каких-то отдельных вещей. Такое впечатление, что она уехала. – А вы были в ее квартире? – В Кройцберге, на Луизенуфер. У меня есть ключ. Рат кивнул. Он мог бы поспорить, что знал и номер дома.