– Я чувствую себя довольно глупо. Может быть, мне не надо было тебе звонить? – Перестань! – Рат осознавал, что все его фразы звучат неубедительно. – Я всего лишь немного устал, только и всего. – Хорошо, в ближайшие дни у тебя будет возможность выспаться. Во всяком случае, я не буду тебя беспокоить, если ты этого не захочешь. Мой телефон у тебя есть. И служебный, и домашний. Его правая рука с телефонной трубкой упала вниз, как мешок с песком, которым проверяют виселицу перед казнью. Погруженный в свои мысли, он держал в руке трубку, в которой раздавались короткие гудки. На улице за окном светило солнце, уничтожая следы ночного грозового дождя. Гереон чувствовал себя мерзко. Звук упавшей на рычаг телефонной трубки больно уколол его, но одновременно он почувствовал облегчение. Он больше не выдержал бы ни секунды разговора с фройляйн Риттер. Множество спутанных мыслей проносилось в голове Рата. Он должен навести порядок в этом хаосе, понять, что произошло. Что он сделал и что ему еще предстоит сделать. Его никто не видел, когда он среди ночи возвращался на велосипеде назад в Шарлоттенбург. На набережной Лютцоууфер комиссар бросил велосипед в Ландвер-канал и остаток пути прошел пешком. Когда он, наконец, добрался до двери своего дома на Нюрнбергерштрассе, уже щебетали птицы. Он все еще действовал так, будто им кто-то руководил, механически, не слишком задумываясь над тем, что делает. Потому что знал, что нужно делать. Сначала надо было как можно быстрее снять одежду. Его пальто и костюм были в плачевном состоянии. Следы бетона, грязи и крови могли выдать его. Кроме того, Гереон оставил несколько следов от своих ботинок из опойка в грязи на строительной площадке. Ему было жаль красивых туфель, но от них надо было избавиться – все указывающее на него должно было исчезнуть. Этим полицейский хотел заняться сегодня утром. Прежде чем погрузиться в короткий сон, он выбрал меньший из двух чемоданов, с которыми два месяца назад приехал в Берлин, упаковал в него все снятые с себя вещи и снова задвинул его под кровать. Теперь комиссар встал и стал рассматривать себя в небольшом зеркале на туалетном столике. Вообще-то он выглядел вполне сносно, если не считать щетину и круги под глазами. Ванна пойдет ему на пользу. Он накинул халат и пошел в столовую. Со стола после завтрака было уже убрано, и только на месте Гереона стоял одинокий прибор. Кофе в кофейнике уже остыл. Рат налил кофе в чашку и выпил его одним глотком. Сейчас речь шла не о вкусе, а о действии. Аппетита у него не было, и он даже не прикоснулся к корзинке с хлебом. Он постучал в дверь, которая вела в апартаменты его хозяйки. Никакой реакции. Ее не было дома или она была обижена? – Элизабет, я хочу принять ванну! – крикнул полицейский через дверь на тот случай, если Бенке вдруг именно сейчас вздумается затеять уборку в ванной комнате своих квартиросъемщиков. Вообще-то Гереон не думал, что ей в голову могут прийти идиотские мысли, но, вернувшись в ванную с полотенцем и чистым бельем, он все же запер дверь, после чего открыл противопожарную заслонку в водогрейной колонке, поджег клочок газеты и подкинул брикет. Пока печка постепенно нагревалась, комиссар раздевался. Потом он развернул полотенце, и на напольную плитку упали его грязные вещи. Он вынул из сумки для банных принадлежностей ножницы и стал резать на полоски пахнущую дождем влажную ткань. Сначала пальто, потом костюм. Фрагменты ткани один за другим отправлялись в печь, пока все, наконец, не исчезло в языках пламени. Некоторое время спустя Рат сидел в горячей ванне, погрузившись в свои мысли. Он еще не знал точно, как ему освободиться от туфель, но, вероятно, лучше всего было бы бросить их, как и велосипед, в канал – конечно, в другом месте, примерно на расстоянии в несколько километров. Ему все равно надо было ехать сегодня в Кройцберг, а дом на Луизенуфер находился совсем недалеко от Урбанхафен. Прежде чем приступить к выполнению задания инспекции Е, он хотел взглянуть на квартиру графини Светланы Сорокиной. Он должен раскрыть это проклятое дело. Особенно теперь! Чьи интересы он задел своей слежкой? Терьер, которого они натравили на него, только убедил комиссара в том, что он вышел на правильный след. Марлоу явно замешан в игре – возможно, именно он послал за Гереоном того парня, который лежит сейчас в бетоне. Доктор М. имел какое-то отношение к смерти Бориса, и Гереон Рат был намерен выяснить, какое именно. В любом случае Марлоу знал о золоте Сорокина. И Алексей Кардаков работал на него и был в близких отношениях с графиней Сорокиной. Любезная парочка исчезла, а третий русский был мертв. Когда Рат вылез из взбодрившей его воды, он почувствовал себя лучше. К нему постепенно возвращалась прежняя энергия. Прежде чем выйти из ванной, он заглянул в печку и не обнаружил там никаких остатков ткани – все превратилось в пепел. Его любимого костюма больше не существовало. Теперь ему оставалось лишь избавиться от обуви и надеяться на то, что строительные работы в квартале Штралау продолжатся в хорошем темпе. *** – Вы теперь будете заходить каждую субботу? Потому что знаете, что моего мужа нет дома? Или почему? Она его сразу узнала. На лестнице так же пахло моющими средствами, как и неделю назад. Гереон снова помешал ее домашней уборке. На лестничной площадке еще стояло ведро. – Мне надо задать вам еще пару вопросов, фрау Шеффнер. – Рат на этот раз не предъявил ей свое служебное удостоверение. Она впустила его и так. Он не стал садиться в кресло, а предпочел говорить с ней стоя. Шеффнер в это время демонстративно махала по полкам тряпкой для пыли. – На этот раз я ищу женщину… – Э-э-э… я уже замужем! – …одинокую женщину, которая живет в этом доме. – Рат не дал сбить себя с толку этим язвительным юмором. – Женщину, которая некоторое время тому назад уехала. – Почему же вы ничего не сказали на прошлой неделе? Речь шла о каком-то русском! А сейчас вы, наверное, имеете в виду фрау Штайнрюк. Она считает себя довольно утонченной дамой, но при этом живет в маленькой лачуге под крышей. Но она не русская, я бы это знала. Полицейский решил не полагаться на информацию дамы-портье. Он даже не говорил ей, что искал русскую – это не должно ее интересовать. Гереон попросил фрау Шеффнер открыть квартиру той женщины, и она принесла из деревянного сарая во дворе ключ, после чего стала театрально изображать одышку, поднимаясь перед ним по лестнице. Ингеборга Штайнрюк жила в первом доме из тех, что располагались во дворе, на самом верхнем этаже. Когда Рат зажег свет в прихожей, где не было окон, любопытная Шеффнер остановилась сзади. – Извините, что я прервал вашу уборку, – сказал комиссар, обернувшись к толстушке, – но теперь вы можете продолжать. Хозяйка с недоумением посмотрела на него. – Я верну вам ключ, когда закончу здесь, – добавил Рат. – Или мне просто повесить его в сарай? В глазах женщины на секунду вспыхнуло недоверие и, как показалось Гереону, обманутое любопытство, но потом она молча повернулась и стала спускаться вниз по лестнице. Связку ключей она оставила в замочной скважине. По крайней мере, эта дама испытывала достаточное уважение к властям, чтобы не просить предъявить ордер на обыск. Рат вошел в квартиру. Она выглядела более убранной, чем он ожидал. Вероятно, это была работа Ильи Тречкова. Даже цветы под небольшими мансардными окнами – единственным источником света здесь, наверху – кажется, были политы. Квартира состояла из мансардной комнаты, в которой размещались кровать, шкаф и маленький стол со стулом, небольшой кухни и совсем крохотной ванной. На резиденцию графини, семья которой располагала сказочным состоянием, это в любом случае похоже не было. О каком-то налете роскоши напоминал лишь электрический фен для волос, который лежал под зеркалом в сверкающей чистотой ванной. Взгляд Рата блуждал по комнате. Он искал какую-то отправную точку, что-то, что могло бы подсказать ему, в каком направлении он должен вести свое расследование. На стене над кроватью висела книжная полка. Все книги были на немецком языке. Ни одного русского названия, ни одного русского автора. Комиссар полистал книги. Ничего особенного, никаких записок – ничего! Эта женщина действительно приложила все усилия, чтобы скрыть свои русские и аристократические корни. Корзина для мусора под столом была пуста. Если Сорокина действительно сбежала, она определенно постаралась не оставить никаких улик. А если она что-то и просмотрела, то Тречков уже давно это обнаружил. Все здесь выглядело так, будто он хорошо потрудился. Гереон не нашел ни одной фотографии. Ни на стенах, ни на тумбочке, ни в ящиках. Никаких плакатов, ничего, что указывало бы на профессию певицы. Рат достал из кармана программку «Делфи» и посмотрел на лицо Светланы. Красивая женщина. Почему же она исчезла? Было только три предположения: она сбежала внезапно очертя голову, ее увезли насильно или кто-то ее убил. Сбежала ли она с Кардаковым? А может быть, люди Сталина вывезли ее в Москву? Или она была на совести Кардакова так же, как и Борис, потому что Кардаков хотел присвоить золото, и ему мешали оба – и курьер, и владелица? Рат очень немного знал о своем предшественнике-арендаторе, чтобы судить, способен тот на такое или нет. Правда, в своей профессии комиссар сталкивался с тем, что люди иногда совершали такие поступки, которые, казалось бы, были им совершенно несвойственны. Платяной шкаф был полон вещей – простых, но свидетельствовавших о хорошем вкусе хозяйки. Рат снял с вешалки платье в осенних тонах и стал его рассматривать. Графиня, должно быть, была изысканной дамой. Он просмотрел весь шкаф. В нем висело и одно зимнее пальто. Значит, она исчезла после волны жаркой погоды? Или была вынуждена его оставить? Пальто было более старым, чем выглядело. Подкладка в одном месте разорвалась. Нет, не разорвалась, а была аккуратно отпорота. Гереон стал внимательно рассматривать это место. Создавалось такое впечатление, что кто-то хотел что-то вынуть из-под подкладки. И этому «кому-то», очевидно, повезло. Рат обыскал все пальто и ничего не нашел. Потом он тщательно осмотрел комнату. Ничего! Все было стерильным, как в клинике, и полицейский понял, что он должен еще раз нанести визит Тречкову. Вскоре после этого он снова встретился с фрау Шеффнер. Она, пока он исследовал комнату Сорокиной, поставила свое ведро и мыла лестницу в заднем корпусе. Оторвавшись от работы, женщина подняла голову. У нее было красное, мокрое от пота лицо. – Вы здесь? – удивился Рат. – А я думал, вы сначала моете лестницу в первом доме? Толстушка выразительно вздохнула. Ее жирные плечи затряслись, когда она стала шумно выжимать тряпку. – А вы думаете, что я работаю только в первом доме? Не надо судить опрометчиво. Берегите нервы! Полицейский намеренно пропустил ее упрек мимо ушей. Это прозвучало так, будто весь мир был виноват в том, что Маргарет Шеффнер должна мыть лестницу, а в первую очередь виноваты берлинская полиция и комиссар по уголовным делам Гереон Рат. – Крепкие нервы – это основное условие при приеме на работу в прусскую полицию, – сказал он и побренчал связкой ключей. – Так, и куда я их сейчас дену? – Сделайте перерыв и отнесите их в сарай. Я все равно хотел бы задать вам еще пару вопросов. – Опять вопросы? – Хозяйка бросила тряпку в ведро и вытерла руки о фартук. – Скажите, а вы не хотели бы приобрести у меня абонемент? Тогда это обошлось бы вам дешевле! Глупо, но метко. Рат проигнорировал ее тон. Несмотря на это, она встала и пошла вместе с ним вниз. – Вы знаете, как давно уехала фрау Штайнрюк? – спросил он еще на лестнице. – Откуда мне знать? Может быть, недели две тому назад, может быть, больше. Она постоянно куда-то уезжает. – Кто-нибудь в доме был с ней знаком более близко? – С Штайнрюк? Вы шутите! Она ведь особенная и никогда ни с кем из нас не общалась! И видели мы ее лишь изредка, она всегда долго валялась в постели и уходила в основном только вечером. – Как и этот господин. – Что? Рат указал на дверь квартиры, мимо которой они как раз проходили. – Господин Мюллер, – сказал комиссар. – Он ведь тоже работает по ночам. Он раскрыл перед Маргарет дверь во двор, и она протиснулась через нее. – У господина Мюллера, по крайней мере, есть причина – он ходит на работу, – заявила женщина. – А фрау Штайнрюк – нет? Ведь она певица, не так ли? – Так она говорит, но мы нечасто слышали, как она поет. Если вы меня спросите, то я скажу вам, что у женщины есть еще и другие возможности, чтобы зарабатывать деньги ночью. – У нее бывал кто-нибудь? – Бывал? Постоянно! И исключительно мужчины! – Русский, фотографию которого я вам показывал на прошлой неделе, тоже здесь был? – Откуда мне знать? Когда эти парни приходили, было уже почти всегда темно. Они подошли к переднему дому. Шеффнер открыла квартиру, вошла в нее и насторожилась, когда Рат остался за дверью. – Ну! Что такое? – удивилась она. – А что не так? – Вы не зайдете? – Спасибо за приглашение, но я уже задал вам все вопросы. До свидания. – С этими словами Гереон чуть приподнял шляпу, после чего развернулся и ушел. Он представлял себе лицо толстушки, хотя и повернулся к ней спиной. Прошла примерно секунда, прежде чем она заговорила: – И для этого я шла сюда через весь двор? Вы могли бы задать мне эти вопросы и на лестничной клетке! Это просто… То, что она хотела сказать еще, полицейский уже не расслышал, потому что тяжелая входная дверь захлопнулась. Рат даже не пытался скрыть свою гримасу, когда проходил мимо больших окон молочного магазина, направляясь к городской железной дороге. *** Было начало пятого, когда Гереон пришел в «замок». Он надеялся, что не встретит Шарли, ведь она уже давно должна была уйти с работы. С визитом к Илье Тречкову он мог бы повременить. Трубача не было дома, и Рат несолоно хлебавши вернулся из Шёнеберга. По крайней мере, он купил себе в «Титце» на Алексе новый костюм. Коричневый шевиотовый костюм за шестьдесят восемь марок. Типичный костюм полицейского – недорогой, потому что хорошую одежду вполне можно испортить на службе. Или в свободное время при закапывании трупа. Кроме этого, комиссар потратил почти двадцать марок на обувь. Его вчерашний поход дорого обошелся ему. И еще он должен купить себе новое пальто – в своем старом плаще он выглядел, как шпик из политической полиции.