Вольтер убрал оружие, сунул большие пальцы за ремень и попытался привлечь к себе внимание, но его голос все еще заглушался музыкой. Прошло некоторое время, пока ансамбль не разобрался в ситуации. Последним закончил свою партию кларнет. Потом Бруно дождался, когда стихнет общий гул и можно будет разобрать его голос. – Прошу всех сохранять спокойствие. Это полицейское мероприятие. Мы всего лишь доставим вас в Полицейское управление, установим там личности и запишем ваши краткие показания. Потом вас отпустят. Данная акция проводится в отношении владельцев этой нелегальной пивной, а не ее посетителей. Многие гости повели себя, как послушные ягнята, подчинившись требованию полицейских. Как и музыканты, которые даже не пытались скрыться. Персонал за стойкой тоже был спокоен. Лишь некоторые помчались вниз, где также скрылись мужчины из коридора. Обычно здесь был охранник крепкого телосложения, который следил за тем, чтобы во втором подвале случайно не оказался тот, кто за это не заплатил, но теперь туда мог пройти каждый. Из заднего помещения послышался крик. Какая-то полуобнаженная женщина показалась в двери, но, увидев полицейских, сразу удалилась. Постепенно суматоха, вызванная бегущими в разных направлениях людьми, улеглась, и помещение опустело. Рат сделал Вольтеру знак, что он идет вниз, прихватив с собой четверых полицейских. Они не занимались кабинетами, где на диванах сидели мужчины, поспешно натягивающие на себя одежду. Женщины исчезли, и только кое-где валялась одежда. За следующей дверью открывался длинный мрачный коридор, по потолку которого проходили канализационные трубы. Гереон включил карманный фонарь, который он прихватил с собой специально для этого мероприятия. Справа извилистые коридоры вели в задний двор, выходивший на Кляйстштрассе. Комиссар повел своих людей в другом направлении. В конце сводчатого коридора обозначилась стальная дверь, за которой раздавались звуки органа. Сейчас будет ясно, можно ли доверять Краевски. Рат выключил фонарь. Никто не знал, охраняется ли это помещение, и если это было так, то карманный фонарь мог стать хорошей целью. Дверь была плотно закрыта, и он нанес прицельный удар ногой на уровне замка. Дверь распахнулась, открывая их взору темное помещение. Только пучок света, который мерцал среди висевшего в воздухе сигаретного дыма, разгонял темноту. Духовой орган исполнял вычурную музыку – странную смесь «Марсельезы» и «Славься ты в венце победном»[30]. Никто не обернулся в их сторону: орган заглушал все прочие звуки, и все вокруг были прикованы к происходившему на экране. В том числе и полицейские, которые вслед за Ратом вошли в помещение. Экран был явно меньше, чем в «Глория-Паласт», но фильм, вероятно, заполнил бы и крупнейшие кинозалы города, если бы он мог демонстрироваться там легально. Довольно крепкий кайзер Вильгельм, на этот раз Первый, развлекался с дамой, которая очень напоминала французскую императрицу Евгению, в то время как Наполеон Третий сидел на стуле и наблюдал за ними, вне себя от ярости, но будучи не в силах оторваться. На тумбочке стоял симпатичный портрет Бисмарка. Был очевиден почерк Иоганна Кёнига, на этот раз в движущихся фотографиях. Гереон подошел к органистке, глаза которой были полностью сконцентрированы на фильме, и слегка коснулся ее плеча. Она вздрогнула, но перестала играть, только когда он приложил указательный палец к губам. Когда звуки органа смолкли, еще какое-то время были слышны отдельные вздохи и жужжание проектора, а потом все замерло, и вспыхнувший карманный фонарь Рата дал толчок к мгновенной суматохе. Женщины, которые, очевидно, сидели в глубине помещения, стали вскакивать, одергивая одежду. Они казались менее испуганными, чем мужчины в зале, лица которых освещал неестественный свет фонаря. Солидный пожилой господин, явно возбужденный происходящим на экране и услугами какой-то молодой особы, поспешно натягивал брюки. Другие мужчины в зале, примерно десятка два, были заняты аналогичными делами, с дамами или в одиночку. – Это полицейская операция, господа, – объявил Гереон. – Прошу вас подчиниться силам порядка. – Какая наглость! – проворчал толстяк, который продолжал натягивать брюки, чтобы поскорее скрыть свое возбуждение. – Это вам еще аукнется, молодой человек! Вы не имеете права так со мной поступать! – Я имею, – сказал Рат и повернулся к полицейским: – Буйного жирдяя отправьте на всякий случай в камеру! Толстяк начал было протестовать, но двое стражей порядка взяли его под руки и повели к выходу. – Вы еще об этом пожалеете, я вам обещаю! – раздавались крики толстяка уже на улице. – Министр внутренних дел – мой знакомый! Это будет скандал! – И не говорите! – крикнул Рат ему вслед. Этот тип был не первым мужчиной с якобы высокопоставленными друзьями, который сегодня вечером угодил им в руки. У кого из задержанных действительно есть связи, вплоть до правительственных и прочих кругов, они узнают не позже следующей недели, если к начальнику полиции поступят соответствующие жалобы. Но Гереон сомневался, что их будет много. Некоторые, даже располагая влиятельными знакомыми, предпочли бы провести ночь в полицейской тюрьме на Алексе, о которой они больше не будут распространяться, нежели подтвердить, что они развлекаются в нелегальных ночных клубах сомнительного толка. *** Не прошло и получаса, когда и посетители, и персонал были загружены в машины. Рат посмотрел вслед двум грузовикам, которые отъехали с Мотцштрассе в направлении Алекса. Зеленый «Опель» все еще стоял на обочине дороги. Из окна заднего сиденья выглядывал охранник Джонни, как его назвал трансвестит. По паспорту у него было обычное имя – Вильфрид Йонен. Гереону показалось, что за последние полчаса этот мужчина еще больше побледнел. Это было неудивительно, Джонни каждую минуту ждал, что со всей этой пестрой толпой, которую помещали на грузовики, мимо него пройдут и его работодатели. В этом случае не очень приятно сидеть в полицейском автомобиле. Вероятно, охраннику повезло, так как многим ответственным лицам пришлось ждать отправки на Алекс на Кляйстштрассе. Штефан Йенике сидел на заднем сиденье с таким окаменевшим лицом, какое могло быть только у выходца из Восточной Пруссии. Ничто не говорило даже о малейшем душевном волнении. Рат знал, что новичок в последние полчаса ни словом не обмолвился с охранником. Нечто подобное не раз демонстрировали парни из Восточной Вестфалии, с которыми Гереон работал вместе в Кёльне. Йенике идеально подходил для этой работы: ничто так не нервировало мошенника такого калибра, как полицейский, не произносивший ни единого слова. Вильфрид Джонни-Йонен сварится всмятку, прежде чем доедет до Управления. *** Вольтер показал на свои часы и поднял вверх пять пальцев. Штефан кивнул. Рат последовал за Дядей в катакомбы «Пилле», перед которыми одиноко дежурил полицейский. С поднятыми служебными удостоверениями они вышли из подвала с другой стороны, но двор был пуст. Двигатель грузовика, стоявшего на Кляйст-штрассе, уже работал, хотя откидная дверца была еще открыта, и над ней трудились двое полицейских. Оба сотрудника криминальной полиции поздоровались и подошли ближе. Гереон посмотрел на погрузочную платформу, но мало что сумел разглядеть. – А ты симпатичный, – раздался женский голос. – Может быть, еще развлечемся сегодня? Пару женщин эта фраза развеселила, но их хихиканье остановил грубый мужской голос: – Заткнитесь! Трудно было разобрать, принадлежал ли этот голос коллеге Рата внутри грузовика или сутенеру. Пока Бруно разговаривал с полицейскими, Гереон отошел чуть в сторону и зажег сигарету. Эта зачистка была на сегодня последней. За ночь полиция обработала в целом девять нелегальных ночных заведений. В большинстве операций они с Дядей участвовали непосредственно, производя одну облаву за другой, следуя поминутному временному плану. Теперь все было позади, Рат глубоко вдохнул дым сигареты, как будто это был кислород. Бруно стоял рядом с полицейским, который как раз фиксировал шибер на последнем грузовике и должен был остаться здесь в качестве дежурного. После того как автомобиль, заревев, тронулся с места, Дядя что-то еще сказал этому полицейскому и отошел. На ходу он достал из пиджака пачку сигарет. – Мы это заслужили, не так ли? – сказал он, остановившись рядом с Ратом. – Одиннадцатая заповедь: ты не должен прекословить своему шефу. – Ты рад, что все позади? Гереон кивнул. – Ты выглядишь усталым. – Вольтер посмотрел на него. – Мало спал прошлой ночью? Круги под глазами говорили обо всем. Это невозможно было скрыть, и комиссар пожал плечами. – Такая акция, в конце концов, тоже случается не каждый день. – Это точно. Все могло бы пойти коту под хвост. Но теперь можно вздохнуть спокойно. И при этом нет ни одного заведения, которое мы накрыли не на законных основаниях. Никто из них не почуял неладное. И старого Ланке мы тоже не застукали в разгар любви. Лучше и быть не могло. Рат усмехнулся, представив себе шефа инспекции Е, развлекающегося с проституткой. Но Бруно был прав. Все прошло практически без срывов. Максимум от них упорхнула стая ночных бабочек, зато в каждой пивной в их сеть угодило несколько крутых парней. Кроме того, им удалось заполучить кое-какие доказательства – во многих пивных владельцы даже аккуратно вели журнал. Правда, смысла таких операций Гереон все еще не понимал. Зачистка преступных притонов, ликвидация точек хранения наркотиков и складов оружия – все это имело смысл! Но ночные заведения? Если люди хотят развлекаться, пусть себе развлекаются! Вольтер хлопнул его по плечу. – Что задумался, мой мальчик? Я бы не оторвал тебе голову, если бы сегодня вечером операция провалилась. Мы вместе планировали ее, и если бы что-то пошло не так, я бы подставил свою голову на отсечение. И Ланке мог бы долго биться о нее, она выдержала бы. – Все, к счастью, прошло гладко. – Да. И если примерно три десятка ближайших друзей министра внутренних дел, рейхсканцлера и китайского кайзера, которых мы сегодня отправили на Алекс, не подадут жалобы, то у нас даже не будет неприятностей. – Бруно посмотрел на часы. – Через два часа мы должны закончить. Ты продержишься столько на ногах? – Кофейник крепкого кофе, несколько сигарет – и я хоть до послезавтра буду заниматься самыми крутыми парнями. – Да, но мы не должны перегибать палку. Закончим не позже трех. Если захочешь, я отвезу тебя домой. Сегодня еще сделаем небольшую отсортировку. Основная работа будет все равно завтра. Поэтому тебе надо выспаться. Будет долгий день. – Штефана это не очень обрадует. – Почему? – Его футбольное воскресенье пойдет крахом. По-моему, завтра играет Герта. – Кстати, нам надо за ним присмотреть, что-то он меня беспокоит. Коллеги бросили свои сигареты на мостовую и, пройдя мимо дежурного, направились в подвал. – Кстати, Ланке недавно интересовался тобой, – сообщил Вольтер как бы между прочим, когда Рат своим карманным фонариком осветил путь через лабиринт. – Да? – Он звонил мне даже домой. Я впервые удостоился такой чести. Интересовался, как ты справляешься. Это звучало очень по-отечески, мне стало прямо-таки не по себе. Было ощущение, будто начальник полиции справляется у шефа инспекции Е о сыне своего друга. Ланке самому никогда бы не пришла в голову такая идея, и Гереон заметил, что и Бруно было любопытно, что за этим кроется. Интересно, предполагал ли он что-нибудь? – И что? – спросил Рат. – Как что? Я рассказал ему, что ты строптивый провинциальный полицейский, которого я должен был ввести в курс дела. – Я имею в виду: что именно Ланке хотел узнать? – Трудно сказать. Но мне, как ни странно, не показалось, что он ищет какие-либо промахи, чтобы намазать тебе их на хлеб. Скорее напротив. У него был вполне дружелюбный тон, когда я ему рассказывал, кому мы обязаны нашим небольшим успехом в расследовании. Конечно, подумал Рат, Ланке опять чует выгодное дельце. Если Цёргибель дал понять, что он думал о том, чтобы перевести одного сотрудника из Е в А, то Ланке был бы только рад получить замену. Замену из криминального ведомства Кёпеник. Может быть, Бруно боялся именно этого? Того, что они ему, чего доброго, подсадят Ланке-младшего? Теряясь в догадках, Гереон шел дальше, освещая путь. Наконец Дядя нарушил тишину. – Ты уже подал заявление в инспекцию А? – спросил он прямо. – Что? – Похоже было, что этот человек умел читать мысли. – Ходят слухи, что скоро там освободится место, когда коллега Рёдер предпочтет доносить свои героические поступки до народа в форме книги, вместо того, чтобы продолжать делать для Генната эту грязную работу. – Рёдер собрался уходить? – спросил Рат, и его удивление было неподдельным. Эрвин Рёдер славился в «замке» своим тщеславием и опубликовал немало книг о героических операциях, в которых он участвовал в качестве комиссара по уголовным делам. Правда, эти книги вызывали среди его коллег скорее усмешки, нежели восхищение. К тому же коллега Рёдер изображал из себя «карманного» Шерлока Холмса в отвратительной маскировочной одежде. Так что он сделал выводы из своей писательской деятельности, не слишком одобряемой важными птицами. Может быть, Цёргибель и Вайс также поставили его перед выбором. Как бы начальник полиции и его заместитель ни ценили сотрудничество с прессой, ничто не злило их больше, чем тот факт, что комиссар стал более известной личностью среди общественности, чем они сами. Кроме того, Эрвину приписывали определенные антисемитские тенденции, а начальник полиции испытывал аллергию на подобные вещи. Бруно не отступал. – Так все-таки – ты подал заявление? – повторил он свой вопрос. – Нет, – ответил Рат с чистой совестью. – И ты не делаешь никакую дополнительную работу для отдела А? – Что это такое? Допрос? – Гереон остановился и посветил карманным фонариком Вольтеру в лицо. Он лихорадочно думал. Что мог знать Бруно? Может быть, он все же что-то увидел тогда, во время своего визита на Нюрнбергерштрассе? Или Элизабет Бенке рассказала ему что-нибудь про имущество Кардакова? Да и Бём мог пустить соответствующие слухи. С другой стороны, это все был вчерашний снег. Рата не интересовало больше дело «Водолей». Кошмар, случившийся в ночь на субботу, разом подвел черту под всеми самостоятельными расследованиями, которые с самого начала были обречены. Достаточно этого постоянного страха – быть уличенным в нарушении должностных инструкций, в превышении полномочий. Со всем этим покончено. Пусть даже его брала досада, что он должен оставить это дело именно сейчас, когда ему удалось сделать значительный шаг вперед в своем расследовании. – Если бы это был допрос, мы должны были бы осветить твое лицо, а не мое, – пошутил Вольтер и подмигнул подчиненному. Он смотрел Рату прямо в глаза, хотя при всем своем желании не мог видеть их в темноте, да еще и будучи ослепленным карманным фонариком.