Таким образом, благодаря Финеасу Гейджу медики получили не только самые ранние данные о функциональных участках головного мозга, но и первые доказательства его пластичности. Социальная реабилитация Гейджа, а также последующие многочисленные исследования головного мозга говорят о том, что мозг меняется под влиянием внешней среды. Этот процесс протекает особенно активно в возрасте от двадцати до тридцати лет, когда завершается второй (и последний) этап формирования головного мозга. К двадцати годам мозг человека достигает нужного размера, но в нем еще проходит процесс формирования нейронных связей. Обмен информацией в головном мозге происходит на уровне нейронов. Мозг состоит из сотни миллиардов нейронов, каждый из которых способен сформировать тысячи связей с другими нейронами. Скорость и эффективность мышления – главный, полученный ценой титанических усилий результат двух важнейших периодов развития головного мозга. На протяжении первых полутора лет жизни человека происходит первый этап развития мозга, когда в нем появляется гораздо больше нейронов, чем он может использовать. Мозг младенца активно готовится к освоению всего того, что преподнесет ему жизнь, в частности к обретению способности разговаривать на любом языке, который младенец слышит. Постепенно человек превращается из годовалого младенца, понимающего меньше сотни слов, в шестилетнего ребенка, который знает их уже больше десяти тысяч. Однако в ходе быстрого синтеза чрезмерно большого количества нейронов формируется очень плотная нейронная сеть, что снижает эффективность когнитивных процессов и адаптивность мозга. Именно поэтому маленькие дети, только начинающие ходить, изо всех сил стараются связать несколько слов в предложение, но забывают надевать носки перед тем, как обуться. Потенциал и путаница правят бал. Для того чтобы повысить эффективность нейронных сетей, после первого этапа активного развития мозга происходит так называемый синаптический прунинг, или удаление избыточных нейронных связей. На протяжении нескольких лет мозг человека сохраняет активные нейронные связи и удаляет те, которые не используются. Довольно долго считалось, что прунинг носит линейный характер и происходит на протяжении всей жизни человека, по мере того как мозг совершенствует свою нейронную сеть. Однако в 90-х годах ХХ столетия исследователи Национального института психического здоровья обнаружили, что этот процесс повторяется только в течение второго критического периода развития мозга, который начинается в юности и заканчивается в возрасте от двадцати до тридцати лет[114]. В это время снова появляются тысячи связей, многократно увеличивая нашу способность к изучению всего нового. Однако процесс познания при этом не сводится только к языкам, носкам и обуви. Большинство нейронных связей, появляющихся в юности, возникает в лобной доле. Мозг снова активно готовится, но в этот раз – к неопределенности взрослой жизни[115]. Раннее детство может быть самым лучшим периодом для освоения языка, но специалисты по теории эволюции утверждают, что второй критический период помогает нам справиться со сложными задачами взрослой жизни: как найти свою профессиональную нишу; как выбрать партнера и научиться с ним жить; как быть отцом или матерью; в чем и когда брать на себя ответственность. Этот последний период развития мозга быстро связывает нас со взрослой жизнью. Но как именно? Подобно тому как маленькие дети учатся разговаривать на английском, французском, каталонском или китайском языке (в зависимости от того, в какой среде растет ребенок), между двадцатью и тридцатью годами мы особенно чувствительны к тому, что находится в пределах слышимости. Работа, которую мы выполняем в двадцать с лишним лет, учит нас управлять эмоциями и преодолевать те сложности социального взаимодействия, из которых и состоит взрослая жизнь. Работа и учеба позволяют молодым людям освоить сложные технические навыки, которые требуются в наше время во многих сферах деятельности. Связи, формирующиеся в возрасте от двадцати до тридцати лет, готовят нас к вступлению в брак и другим отношениям. Планы, которые мы строим после двадцати, помогают нам мыслить на годы и десятилетия вперед. То, как в период от двадцати до тридцати лет мы справляемся с неудачами, учит нас тому, как вести себя с мужем (женой), начальником и детьми. Нам также известно, что более крупные социальные сети меняют наш мозг к лучшему, поскольку мы общаемся с большим числом самых разных людей[116]. Поскольку «нейроны, которые возбуждаются вместе, устанавливают связи друг с другом»[117], наши работа и окружение меняют нашу лобную долю, от которой зависит, какие решения мы принимаем в офисе и за его пределами. В возрасте от двадцати до тридцати лет этот процесс повторяется снова и снова; любовь, работа и разум соединяются воедино и превращают нас в тех взрослых людей, которыми мы хотим стать после тридцати. Но этого может и не произойти. Поскольку между двадцатью и тридцатью годами последний критический период развития мозга достигает кульминации, этот возраст, как сказал один психолог, – время «большого риска и больших возможностей»[118]. Безусловно, после тридцати мозг остается пластичным, но он больше никогда не предложит нам такого огромного количества новых нейронных связей. Мы больше никогда не сможем изучать что-то новое так быстро. Нам больше никогда не будет так легко стать теми, кем мы надеемся стать. Следовательно, бездействие в этот период очень опасно. В полном соответствии с принципом «используй или потеряешь» те новые нейронные связи в лобной доле головного мозга, которые мы задействуем, сохраняются и активизируются, а те, которые остаются неиспользованными, просто отсекаются[119]. Мы становимся тем, что видим, слышим и делаем каждый день. Мы не можем стать тем, чего не видим, не слышим и не делаем ежедневно. В нейронауке этот феномен известен под названием «выживание самых активных». Молодые люди в возрасте от двадцати до тридцати лет, которые эффективно используют свой мозг, занимаясь работой и поддерживая настоящие отношения, осваивают язык взрослой жизни именно тогда, когда их мозг готов к этому. В следующих главах мы поговорим о том, как юноши и девушки этой возрастной категории учатся владеть собой на работе и в любви, что помогает им стать настоящими профессионалами в своей сфере деятельности и добиться успеха в личной жизни. Они учатся строить отношения с другими людьми и достигать поставленных целей, что делает их счастливыми и уверенными в себе. Они учатся мыслить с опережением, пока определяющие моменты их жизни не окажутся в прошлом. Молодые люди двадцати с лишним лет, неэффективно использующие свой мозг, становятся тридцатилетними взрослыми людьми, которые чувствуют себя несостоявшимися в профессиональном и личном плане. Такие люди просто упускают возможность достойно прожить оставшуюся часть жизни. Это очень легко – позволить неопределенности взять над собой верх, затаиться где-то в городской толпе или в родительском доме и ждать, пока наш мозг созреет сам по себе и мы каким-то образом получим правильные ответы на все те вопросы, которые ставит перед нами жизнь. Но наш мозг устроен совсем не так. И жизнь устроена не так. Кроме того, даже если бы наш разум мог подождать, любовь и работа ждать не могут. Возраст от двадцати до тридцати лет – действительно самый подходящий этап для активных действий. Именно от этого зависит наша способность мыслить с опережением в период неопределенности. Глава 12 Умение владеть собой Когда мы пытаемся сделать что-то новое, мы не знаем, что делаем. В этом и есть самая большая проблема. Джеффри Калмикофф, дизайнер Его уносит малейший ветерок критики. Сэмюэл Джонсон, писатель – На бумаге все то, что я делаю, выглядит очень хорошо, но я ненавижу, просто ненавижу свою работу, – вот что я услышала по телефону. И еще слезы. – Просто скажите мне, что я могу бросить работу. Если я буду знать, что смогу все бросить, мне удастся прожить еще один день. Просто скажите, что я могу уйти. Что я не буду заниматься этим всегда. – Ты определенно не будешь заниматься этим всю оставшуюся жизнь, и ты, конечно же, можешь все бросить. Но я считаю, что тебе не следует этого делать, – ответила я. В трубке послышалось шмыганье носом. Даниель была моей бывшей клиенткой, прошедшей трудный путь стажировок и поиска полезных контактов и в конце концов ставшей ассистентом знаменитого ведущего телевизионных новостей. На какой-то короткий миг ей показалось, что она добилась своей цели. Но через несколько недель она чувствовала себя хуже, чем когда-либо. Мы возобновили наши еженедельные сеансы, на этот раз по телефону. Даниель звонила мне каждый понедельник в восемь часов утра. Работа Даниель представляла собой нечто среднее между тем, что показано в фильмах «Дьявол носит Prada» и «Красавцы». Начальник кричал на нее почти ежедневно, поскольку ей не удавалось быть всеведущей. Как посмела Даниель не знать, что мистера Х необходимо сразу же соединять с ним по телефону? И почему Даниель не предвидела, что его могут выставить из салона первого класса? Самое худшее случилось тогда, когда босс выехал за пределы Нью-Йорка на своем автомобиле и заблудился где-то между Коннектикутом и Нью-Джерси. Он позвонил Даниель и начал кричать в трубку: «Где, черт возьми, я нахожусь?!» – как будто она могла знать об этом, сидя за своим столом и ощущая приближающийся приступ паники. Ситуация, в которой оказалась Даниель, может показаться экстремальной и в каком-то смысле маловероятной. Ее начальник вел себя скорее как персонаж какого-нибудь фильма, чем как реальный человек. Но, увы, он все же был реальным, как и сама Даниель. Мы все когда-то побывали в подобной ситуации. Когда я училась на последнем курсе, одним из моих научных руководителей назначили известного клинического психолога. Для меня это было честью, хотя я и слышала, что она – чрезвычайно занятая бизнес-леди, у которой наблюдаются проблемы с многозадачностью. Ходили слухи, что она работает со своими подопечными прямо из автомобиля, когда ездит по городу, забирая одежду из химчистки или решая какие-то вопросы в банке. Но мне сказали, что в этом году все будет по-другому. Моему научному руководителю строго-настрого запретили покидать кабинет во время консультаций со студентами. Разве это могло быть плохо? Наши еженедельные встречи проходили по вторникам после обеда. Руководительница прибегала в кабинет с опозданием и приносила с собой сумку с той работой, которую планировала сделать, слушая меня. Иногда это было вязание. В других случаях она вытирала пыль в кабинете. А однажды даже пригласила кого-то, чтобы сделать перетяжку дивана. Как-то раз, когда мы устроились в кабинете, она открыла сумку и достала пакет с луковицами. Затем разделочную доску. А потом большой нож. Целый час она резала лук на разделочной доске, которая лежала у нее на коленях, пока я рассказывала ей о клиентах, а она давала мне рекомендации. За все это время она ни разу даже не взглянула в мою сторону, разве что один раз, чтобы сказать: «Время вышло!» Только тогда она заметила, что у меня по лицу катятся слезы, главным образом из-за лука, но отчасти и из-за того, как я себя чувствовала. – Боже мой! Что вас беспокоит? – воскликнула она. Все, что я могла сделать, – это улыбнуться и спросить: – Что вы готовите? По всей видимости, моя руководительница устраивала прием. Порой ее сеансы затягивались до вечера, поэтому она готовила продукты в кабинете. Когда я прощалась с ней, я вела себя так, будто это вполне естественно. Возможно, так и было. У всех нас бывают на работе трудные и даже странные ситуации, и мы должны найти способ это пережить. Когда молодые люди в возрасте от двадцати до тридцати лет начинают работать (я имею в виду работать по-настоящему), у них наступает шоковое состояние. Не имея возможности затеряться в толпе таких же новичков, они могут оказаться в одиночестве, на самом дне. А наверху могут быть начальники (такие как у Даниель), которые занимают позицию силы скорее из-за своего таланта или опыта, а не из-за наработанных навыков управления. Некоторые руководители не хотят быть истинными наставниками для своих подчиненных. Другие не знают, как это сделать. Но именно на таких руководителей зачастую возложена задача научить молодых людей двадцати с небольшим лет ориентироваться в новом для них мире работы. Это может быть союз, заключенный в аду, но таково реальное положение дел. Один начальник отдела персонала сказал мне следующее: «Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил молодым людям двадцати с лишним лет, что офисная культура принципиально отличается от того, к чему они привыкли. Здесь нельзя начинать электронное письмо с междометия “Эй!”. Возможно, вам придется проработать на одном месте достаточно долго, прежде чем вы получите повышение или даже похвалу. Вам непременно скажут, что не следует писать в твиттере о работе или размещать глупые посты на форумах. В офисе нельзя носить определенную одежду. Вы должны думать о том, что говорите и что пишете. Какие действия совершаете. Двадцатилетние юноши и девушки, у которых никогда прежде не было работы, не знают всего этого. Не знают об этом и те, кто работал раньше в кафе или где-то еще, главным образом болтаясь без дела и общаясь с друзьями». Все то, что происходит на работе каждый день, – очень важно. Опечатки важны, дни пропуска работы по болезни важны – и не только для самого сотрудника, но и для итогов деятельности компании. Даниель призналась мне: – Я не беспокоилась так сильно во время учебы, потому что понимала, что в каком-то смысле все это ничего не значит. Я не боялась потерпеть неудачу, и при наличии достойных оценок получила бы диплом, как и все остальные. Итог был один и тот же. Теперь же то, что я делаю, имеет значение для моего босса и других сотрудников. Вот из-за чего я теряю сон. Каждый день у меня такое ощущение, что меня вот-вот уволят. Или что я кого-то разочарую. Они могут понять, что я им не нужна. Что я не одна из них. Как будто я солгала в своем резюме и просто делаю вид, что уже взрослая. И все это закончится тем, что я буду работать где-нибудь официанткой. Даниель не уволили. На нее возложили более серьезные обязанности. Во время учебы в колледже Даниель проходила стажировку в одном телецентре, так что когда она не бегала за латте для своего босса, ей разрешали создавать небольшие фрагменты новостей, которых никто не видел: сюжет о котенке, застрявшем на дереве в Центральном парке, или о фейерверке в День независимости. Друзья и члены семьи Даниель считали, что она добилась успеха, получив такую хорошую работу. Но сама Даниель не чувствовала себя успешной. Ей нравилась ее работа (создание сюжетов, а не латте), но она никогда в жизни не испытывала такой тревоги и не чувствовала себя столь некомпетентной. Даниель называла себя «случайным продюсером». А ее уверенность в себе упала «до небывало низкого уровня». Даниель оказалась в самой подходящей для нее ситуации. Молодые люди двадцати с лишним лет, которые не ощущают тревоги и не чувствуют себя некомпетентными на работе, как правило, слишком самонадеянны или выполняют работу, не соответствующую их квалификации. Создание телепрограмм очень привлекало Даниель, а ее работа давала реальный шанс реализовать себя в этой сфере. Проблема состояла в том, что, как и большинство юношей и девушек двадцати с лишним лет, Даниель совершала ошибки. Она отправила руководителю электронное письмо, обратившись к нему некорректно. Положила футляр видеокамеры на микрофон, из-за чего звук оказался приглушенным. Иногда во время переговоров она говорила надтреснутым голосом. Когда случалось нечто подобное, кто-нибудь из вышестоящих сотрудников, пролетая по коридору, бросал в адрес Даниель запоздалое замечание по поводу ее «серьезного прокола». Иногда ее вызывали в кабинет начальника, – например, когда она неправильно написала имя бывшего президента в заголовке статьи на сайте. «Мы не можем позволить себе раздражать половину страны, а уж тем более красную половину!» – мрачно выговаривал ей босс. Даниель рассказывала мне о ежедневных микротравмах, которые считаются неотъемлемой частью рабочей недели любого двадцатилетнего человека. Те неприятные события, которые происходили с ней на работе, часто травмировали ее, что повлекло за собой негативные последствия. Даниель прекратила завтракать, потому что испытывала тошноту перед выходом на работу. По ночам она не могла спать, поскольку постоянно прокручивала в голове замечания начальника или думала о том, за что еще он может ее отчитать. – Находиться на работе – это все равно что жить в Лондоне во время бомбежек, – жаловалась она. – Я постоянно думаю: «Пока что все хорошо», или сколько еще должно пройти часов, чтобы я почувствовала себя в безопасности. Ситуация Даниель очень напоминала ситуацию, в которой оказались многие ее сверстники, получившие хорошую работу. Для того чтобы понять, что происходит с двадцатилетними юношами и девушками в офисе, целесообразно узнать немного больше о том, как их головной мозг обрабатывает информацию. Специалисты по теории эволюции утверждают, что мозг уделяет особое внимание тому, что застигает нас врасплох, чтобы мы были более подготовлены к взаимодействию с внешним миром в следующий раз. В мозге человека даже есть своего рода встроенный детектор новизны – участок мозга, который генерирует химические сигналы, стимулирующие память, когда происходит что-то новое и необычное[120]. Результаты исследований говорят о том, что когда люди смотрят на рисунки обычных (таких как дом) и причудливых объектов (таких как автомобиль с прикрепленной к нему головой зебры), они с большей вероятностью запомнят именно последние[121]. Когда испытуемые пугаются чего-то, например видят изображение и слышат шипение змеи, они лучше запоминают то, что видят после змеи, а не другие картинки[122]. Точно так же в памяти людей чаще остаются события, которые вызвали у них сильные эмоции, – например, те моменты, когда они были счастливы, грустили или оказывались в затруднительном положении[123]. Когда происходит какое-то чрезвычайное происшествие, мы запоминаем его во всех подробностях и надолго, особенно если оно пробуждает сильные эмоции. Такие воспоминания называют «воспоминаниями-вспышками», поскольку они освещаются и застывают во времени, как будто наш мозг сделал моментальную фотографию. Именно поэтому мы прекрасно помним, где были утром 11 сентября, точно так же как наши родители и их родители помнят, чем занимались, когда узнали об убийстве президента Кеннеди. Поскольку в возрасте от двадцати до тридцати лет в нашей жизни появляется много нового, она наполняется массой удивительных моментов, а порой и воспоминаний-вспышек. На самом деле многочисленные исследования показали, что в начале взрослой жизни у человека больше ярких воспоминаний, чем на любом другом этапе развития. Некоторые из них бывают особенно счастливыми, – например, когда кто-то находит работу, о которой давно мечтал, или отправляется на первое свидание. Бывают и особо тягостные воспоминания, – как в случае, когда кто-то нажимает кнопку «Ответить всем» в письме, предназначенном для одного человека, или целую неделю ждет результатов теста на ИППП после одной ночи незащищенного секса, или получает текстовое сообщение о том, что его бросает любимый человек. Когда я вела свой первый курс в колледже (кажется, мне было тогда двадцать восемь лет), я вернула трем сотням студентов экзаменационные работы, не записав их оценки. Подобную ошибку можно сделать только один раз. Время от времени всем нам приходится учиться на горьком опыте, а наш мозг фиксирует это, чтобы мы помнили о том, чему научились. Такие уроки трудно забыть. Это сложный, но эффективный и необходимый путь развития. Молодые люди двадцати с лишним лет особенно тяжело воспринимают подобные моменты[124]. По сравнению с людьми старшего поколения они больше запоминают негативную (плохие новости), чем позитивную информацию (хорошие новости). Исследования с применением магнитно-резонансной томографии показывают, что мозг двадцати-тридцатилетних просто реагирует на негативную информацию более резко, чем мозг людей старшего возраста[125]. У молодежи активно работает миндалевидное тело – участок головного мозга, отвечающий за эмоции. Когда молодые люди двадцати с лишним лет получают критические замечания по поводу их компетентности, они испытывают тревогу и гнев. У них возникает желание действовать. Их охватывают негативные эмоции по отношению к окружающим, и они мучительно пытаются найти ответ на вопрос «почему»: «Почему босс сказал это? Почему босс меня не любит?». Если принимать происходящее на работе так близко к сердцу, нечто подобное может происходить на протяжении всех сорока часов рабочей недели. Уильям Джеймс, один из основателей экспериментальной психологии в Соединенных Штатах Америки, сказал: «Искусство быть мудрым – это искусство знать, чем можно пренебречь». Именно в знании того, на что можно не обращать внимания, проявляется мудрость зрелых людей по сравнению с молодыми. С возрастом приходит то, что принято называть «эффектом позитивности»[126]. Нас все больше интересует позитивная информация, а на негативную наш мозг реагирует не так резко. Мы стараемся не допускать межличностных конфликтов, предпочитая оставить все как есть, – особенно если в этом замешаны люди из нашего ближайшего окружения. Я объяснила Даниель, как мозг молодых людей двадцати с лишним лет реагирует на неожиданности и критику и как в связи с этим чувствуют себя многие юноши и девушки: по словам одного из моих коллег, как листья на ветру. Когда у нас хороший день на работе, мы как будто летаем, а выговор вышестоящего сотрудника сбрасывает нас на землю. – Именно так я себя и чувствую, – призналась Даниель. – Как лист на ветру. Я даже представить себе не могла, что мой босс будет оказывать на меня такое влияние. Он сейчас самый важный человек в моей жизни. Он как Бог. Все, что он говорит, кажется мне истиной в последней инстанции. Чем старше мы становимся, тем меньше чувствуем себя листьями на ветру и больше – деревьями. У нас появляются корни, удерживающие нас на земле, и крепкие стволы, которые могут согнуться, но не сломаются под порывами ветра, хотя этот ветер может даже усилиться. Услышать фразу «Вы уволены!» гораздо страшнее, если вам нужно выплачивать ипотечный кредит. То, что мы делаем на работе неправильно, – уже не мелкие промахи, а потеря счета на полмиллиона долларов или использование программы, которая за один день уничтожит сайт компании. Но люди старшего возраста (и даже молодежь двадцати с лишним лет, которая работает над этим) могут обрести корни, поверив в то, что любая проблема решаема и переживаема. Иногда мои клиенты спрашивают, лишаюсь ли я сна из-за работы. Разумеется, да. Например, в прошлом году мне пришлось среди ночи быстро надеть джинсы и умчаться в отделение скорой помощи, когда моя клиентка попыталась покончить с собой. Я обогнала машину «скорой» и пока стояла на ветру возле больницы (а родители моей клиентки, которые находились за тысячи километров от нас, ждали моего звонка), думала только об одном: «Если эта девушка выживет, со всем остальным можно справиться». Моя клиентка, увы, этого не понимала (к счастью, она осталась жива), а ведь человек способен справиться с проблемами, которые кажутся ему особенно обидными, страшными или серьезными. На протяжении всей недели Даниель боролась с желанием бросить работу. – Мне хочется уволиться, когда я завалена делами. Мне кажется, я делаю все не так, как надо, – сетовала она. – У меня такое чувство, что мне придется всю жизнь работать на этих людей, которые воспринимают меня как ребенка. Я в безвыходном положении. Я не могу пораньше уйти домой или делаю много ошибок. Мне кажется, что я навсегда погрязла в тревогах и сомнениях. Я все время решаю дилемму «драться или бежать».