— Я доктор Хьюз, но ты можешь звать меня Дэвидом. Как твое самочувствие? — Отлично. — Я переговорил с доктором Чарльз насчет тебя, еще у меня есть ее записи и твоя медкарта. Так же я провел несколько сеансов с твоими родителями. — Ага. — Как проходит твоя адаптация? — Нормально. Я в порядке. Все просто отлично. Он, постукивая ручкой по блокноту, смотрит на меня. — Доктор Чарльз предупреждала, что ты крепкий орешек. Я сажусь прямее, словно бы защищаясь. — И не собиралась им быть. Дэвид откидывается на стуле назад, он прищуривает глаза и кривит губы. — Но все же, думаю, так и есть, — говорит он. — А еще я думаю, что ты умная девушка, которая очень хорошо умеет хранить секреты. — Решили так от нескольких заметок и чего — часового разговора с доктором Чарльз? Он усмехается. — Вот сейчас уже больше похоже. Доктор Чарльз превосходный специалист. Но когда ты перестала сопротивляться терапии в Центре, ты стала говорить ей именно то, что она хотела слышать — то, что она ожидала услышать от зависимой на грани рецидива. — Я и есть зависимая. — Хорошо, что ты это признаешь, — говорит Дэвид. — Это значительный шаг. Но сейчас я больше обеспокоен полученной тобою травмой. Из записей доктора Чарльз мне стало ясно, что ты обходишь тему Мины каждый раз, когда она ее поднимала. — Нет, это не так. — А не ты ли разбила кофейный столик, когда доктор Чарльз спросила о ночи, когда убили Мину? — После аварии я стала жутко неуклюжей. Дэвид скептически поднимает бровь. Не знаю, что такого он нашел в моей фразе, что решил законспектировать. И от этой неопределенности покалывает спину. Я не собираюсь подыгрывать ему, как доктору Чарльз. — Почему ты не рассказываешь о Мине? — спрашивает он. — А что вы хотите знать? — Как вы познакомились? — Мина переехала сюда после смерти отца. Во втором классе. Учительница посадила нас рядом. — Вы много времени проводили вместе? С ответом на этот вопрос я медлю. — Софи? — мягко напоминает он. — Мы были неразлучны, — говорю я. Спокойным голосом говорить не выходит. Он срывается от бурлящих внутри эмоций. Я отвожу взгляд от мужчины, впиваясь ногтями в джинсы. — Я не хочу говорить о Мине. — Мы должны поговорить о Мине, — спокойно замечает Дэвид. — Софи, ты пережила серьезный стресс, и, не успев с ним разобраться, тебя заперли на реабилитацию. Хоть я и понимаю мотивы твоих родителей, возможно, это была не самая лучшая идея для исцеления твоего горя. — Основная часть терапии в Центре была сосредоточена на твоих проблемах с зависимостью. Я сомневаюсь, что тебе давали возможность разобраться с тем, что произошло с вами в ночь убийства Мины. Но я могу помочь тебе с этим, если ты, конечно, позволишь. Внутри вспыхивает гнев, в кровь ударяет паника. Мне хочется его стукнуть. Кинуть в него этими дурацкими диванными подушками с кисточками. — По-вашему, я не старалась разобраться? — спрашиваю я вполголоса, изо всех сил стараясь сдержаться от крика. Слезы накапливаются где-то внутри, угрожая прорвать плотину. — Она умерла в страхе и боли, и я чувствовала это — когда она умирала, когда она умерла, я все чувствовала. И не смейте мне говорить, что я не пытаюсь с этим справиться. Я пытаюсь, каждый день пытаюсь. — Хорошо, — говорит Дэвид. — Расскажи мне, как ты справляешься. — Справляюсь, и все, — отвечаю ему. Я все еще тяжело дышу, но приказываю себе не плакать перед ним. — Потому что приходится. — Почему приходится? Что тебя мотивирует? — То, что мне нужно оставаться чистой. Такой ответ мог бы сработать с доктором Чарльз, но не с этим парнем. Перед поездкой я быстренько прогуглила его и нашла четыре статьи о ПТСР и его влиянии на подростков. Мама с папой неплохо подготовились. Расправившись с моей зависимостью, они решили теперь вылечить меня полностью. Новая Улучшенная Софи. Целостная, без резких краев и острых углов. Которая не знает, как выглядит смерть. — Не думаю, что ты говоришь мне всю правду, — замечает Дэвид. — Вы что, детектор лжи в человеческом обличье? — Софи, ты можешь мне довериться. — Дэвид наклоняется вперед, весь внимание. — Что бы ты ни сказала здесь, какой бы тайной ни поделилась, никто больше о ней не узнает, и от меня не будет никакого осуждения. Я на твоей стороне. Я могу тебе помочь. Я пристально гляжу на него. — Вы уже принуждали меня говорить о том, чего я не хочу. Не слишком-то это порождает доверие. — Дать тебе возможность открыться — это не уловка. Лишь попытка найти верное русло для разговора. Тебе нужно с кем-то поделиться, иначе тебя разорвет. — Таково ваше профессиональное мнение? Он улыбается, беспристрастно, без жалости, без осуждения. И очень непривычно. — Именно так, — с иронией отвечает он. По столу он придвигает ко мне коробку бумажных платочков. Я беру парочку, но вместо того, чтобы промокнуть глаза или высморкаться, я мну их в руках. — Подобного больше не произойдет, — уверяю его. — И даже не начинайте надеяться. — Как скажешь. — Он кивает и улыбается. Я отвожу взгляд. 18 ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД (ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ) Утром моего шестнадцатого дня рождения я просыпаюсь с приклеенной ко лбу фиолетовой открыткой. Отрываю ее и думаю, как она, блин, умудрилась прилепить ее и не разбудить меня. Поздравляшки! Сейчас 5:15 утра, тебе официально шестнадцать. Следующий шаг твоего сюрприза в шкафу. — Мина P.S. Да, тебе придется надеть то, что я выбрала. Без возражений. Если оставить выбор тебе, ты просто наденешь джинсы. Пожалуйста, хоть раз послушай меня. Цвет прекрасен. Я выбираюсь из кровати и открываю шкаф. Она купила мне новый наряд. Не удивительно, учитывая ее постоянные жалобы на мое чувство вкуса. Я перебираю мягкую ткань платья. Да, его темно-красный цвет красив, но оно чересчур короткое. Все же вытаскиваю его из шкафа и вижу следующую записку. Без возражений!!! Закатив глаза, я выбираю два топа, которые надеваю под платье, чтобы скрыть шрам на груди, леггинсы и сапоги до колен. Наношу последние штрихи макияжа, когда раздается стук в дверь. — Проснулась, именинница? — Доброе утро, пап. Входи. Он толкает дверь с широкой улыбкой на лице.