— Вы в дружеских отношениях с Мэттом? Джек сплевывает на землю. — Не очень. Этот парень был недостоин моей девочки. И совсем испортился, когда отец ушел от них. Бросил заниматься спортом, начал драться, принимать наркотики. Не такого я хотел для нее, так и говорил, но она была себе на уме, моя Джеки. — Вы допускали мысль, что это его рук дело — исчезновение Джеки? — интересуется Трев. Джек сужает глаза и говорит: — Вы с сестрой похожи. — Она считала, что это Мэтт? — Не знаю, и не спрашивайте. — Вы думаете, что это Мэтт? — в лоб задаю вопрос. — Давайте так, — начинает Джек. — Вам важно убедиться, а мне нет. Пусть Мэтт живет своей жизнью. — И что случится, если вы вдруг будете уверены в этом? — не могу не спросить. Джек Деннингс широко усмехается. В его улыбке виднеются просветы на месте выпавших коренных зубов. — Когда настанет тот день, парнишка станет кормом для медведей в лесу даже прежде, чем его мать поймет, что он пропал. Меня пробивает дрожь, потому что я вижу, что он не врет. И отчасти я абсолютно его понимаю. — Ясно, спасибо, — произносит Трев. — Мы пойдем. — И не возвращайтесь, поняли? — указывает Джек. — Даже не думайте. — Ваши растения в безопасности, сэр, — кривится Трев. Не говоря больше ни слова, он скользит за руль, и я возвращаю ему ключи. Пока не выезжаем на шоссе, даже не получается глубоко дышать. Трев отключает радио и поглядывает на меня краем глаза, одной рукой держа руль, вторую высунув в окно. Один километр. Второй. Я тону в молчании. За все сорок минут, что занимает дорога до моего дома, мы не произносим ни слова. И только когда он тормозит у обочины, я выхожу, и он следует за мной. Идет по подъездной дороге через задние ворота, мимо клумб, в домик на дереве, который он чинил бесчисленное множество раз. Я забиваюсь в уголок, он садится напротив меня. Тишина сбивает с ног не хуже бури. Я вспоминаю прошлый раз, когда мы были здесь вместе, и не сожалею ни о чем, хотя, наверное, должна. Все те же полосатые занавески свисают с одного из окон. Их легко мотает послеполуденный ветерок, кружево уже пожелтевшее и облезлое. — Помнишь нашу первую встречу? — спрашиваю я его. Он ошарашено поднимает взгляд. Постукивает большими пальцами по коленям, медленно вытягивая ногу. Его штанина задевает мою голень. — Помню, — наконец говорит он. — Мина несколько недель не замолкала и все рассказывала про тебя. Помню, как радовался, что она завела друга и наконец перестала плакать. Ты поначалу такая тихая была, словно противоположность Мине. — Он улыбается. — Но всегда присматривала за ней. Я знал, что могу на тебя положиться, что ты всегда поможешь ей. Оглядываясь назад, чувствую себя таким тупым, раз не понимал, что вы двое... — Он шумно выдыхает, не то смешок, не то стон. — Так странно думать, что у нас был схожий вкус на девушек. Поэтому она мне и не сказала? — Трев переплетает руки. — Из-за тебя? Ответ нам обоим известен, но я не могу заставить себя произнести его. Вместо этого говорю: — Я хотела признаться тебе. Но не могла, не выдав и ее тайну. Мы с ней связаны, Трев. Я не представляла, что можно любить кого-то еще, всегда существовала только она, и всегда были мы. Всегда были только «мы», и я не могла от этого отступиться, не сломавшись. Не сломав ее. — Она не хотела открываться, — произносит он. — И ты с этим смирилась, как всегда. — Она боялась, — говорю я, словно должна оправдать ее. Но понимаю, что не должна, не перед ним. Он тоже говорит правду. Мина вела, а я следовала за ней. Она пряталась, а я была ее убежищем. Она хранила тайны, а я их охраняла. Мина лгала, лгала и я. Временами мы были друг к другу совершенно безжалостны. В кои-то веки не это не идеализированное представление Мины, но такой она и была, со всей этой невыносимой, сжимающей сердце правдой. — А ты? — резко спрашивает Трев. — Ты боялась? — Меня никогда не пугала любовь к ней. Никогда не казалась неправильной. Я ее приняла. Но меня воспитывали иначе, не как вас, и она считала, что у меня есть выбор. Потому что мне нравятся не только девушки. Потому что у меня был... — оставляю предложение недосказанным. Но он заканчивает его за меня: — Потому что у тебя был я. Я киваю, единственное, что мне сейчас по силам. Но он прав — был он. Трев ждал меня все это время. Парни, расставания, ссоры, два с лишним года зависимости, которую я умудрялась скрывать, пока она меня не поглотила, он был рядом, ждал. Кому как не мне понимать, чего стоит такая любовь. Потому что я и сама ждала. Вот только не его. Я обнимаю его за плечи, прижимаюсь лбом к виску. Его ладони ложатся мне на затылок, мы соприкасаемся лбами, носами. Знаю, что он не станет целовать меня, знаю, что больше не станет делать первый шаг. Теперь все зависит от меня и только от меня. Знаю, что не могу поцеловать его, знаю, что придется возвести границу здесь и сейчас, потому что не смогу полюбить его так, как любила ее. А он заслуживает этого, заслуживает большего, чем я и жалкое подобие любви, которую я могу ему дать. Так что лишь проглатываю слезы и стоящие в горле комом слова, которые не могу произнести, но так этого желаю. Если бы не она, это был бы ты. 52 ДЕСЯТЬ МЕСЯЦЕВ НАЗАД (ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ) Не могу перестать плакать, когда влетаю через задний вход дома Бишопов. — Мина? Мина, ты здесь? Когда она не отвечает, я без стука распахиваю двери ее спальни. Скрестив ноги, она сидит на своей кровати с балдахином. Она не спрашивает меня, что случилось Она ждала меня Мы молча смотрим друг на друга, и внезапно до меня доходит, почему она выглядит такой виноватой. Почему так и кажется, что она избегает смотреть мне в глаза. Она знает. Это она рассказала моим родителям, где найти таблетки. И рецептурные бланки, которые я стащила из папиного кабинета. Меня затопляет чувством предательства. Хочу ударить ее. Схватить за волосы и тянуть, пока не выдерну. Наказать ее, как все это время она наказывала меня. Таково ее новое решение — отослать меня подальше, чтобы я перестала быть для нее искушением? — Мне пришлось сказать им, Софи, — произносит она. — Нет! — Пришлось. — Она встает с кровати, когда я начинаю отступать от нее. — Ты не слушала меня. Перестала со мной разговаривать. Тебе нужна помощь. — Поверить не могу, что это ты! — Во мне проносится ужас, я почти выхожу из ее комнаты. — Мне пришлось! — Она подлетает ко мне и, затянув назад, хлопает дверью и запирает нас. Координация совсем подводит меня, я, споткнувшись, врезаюсь в нее. — Ты сказала мне, что слезла с тех таблеток, — шипит Мина уже без намека на чувство вины и извиняющий тон. Ее пальцы впиваются в мою руку, а я крепко сжимаю ее запястье, потому что уж в этом мы хороши — постоянно друг друга раним. Прямо ей в лицо растягиваю слова: — Я врала. Она бледнеет и настолько резко отпускает меня, что я покачиваюсь. — Как ты могла так поступать? — вопрошает она. — Красть у своего отца? Совсем на тебя не похоже. Ты могла умереть от передоза!