СЕЙЧАС (ИЮНЬ) Когда я возвращаюсь домой, мамина машина стоит на подъездной дороге. Открываю дверь и слышу цокот ее каблуков, резкий и бойкий. Она выглядит безукоризненно, ее прямые светлые волосы собраны в идеальный пучок. Наверное, она только вернулась из суда, потому что даже не успела расстегнуть свой пиджак. — Ты в порядке? Где ты была? — спрашивает она, но не дает мне ответить. — Я так волновалась! Мейси сказала, что привезла тебя два часа назад. Скидываю сумку на столик в холле. — Я тебе записку оставила на кухне. Мама смотрит через плечо и слегка расслабляется, когда замечает страничку из блокнота. — Не видела, — говорит она. — Лучше бы ты позвонила. Я понятия не имела, где ты. — Прости. — Я направляюсь к лестнице. — Подожди-ка, Софи Грейс. Я замираю, потому что если мама обратилась к формальностям, то грядут проблемы. Разворачиваюсь, нацепив на лицо маску незаинтересованности. — Да? — Где ты была? — Просто прогулялась. — Ты не можешь уходить, когда бы тебе ни приспичило. — Я теперь под домашним арестом? Мама приподнимает подбородок, она готова к войне. — Моя обязанность — удостовериться, что ты не вернешься к старым дурным привычкам. Если придется запереть тебя дома, то так тому и быть. Закрываю глаза, делая глубокий вдох. Тяжело удержать гнев, проснувшийся во мне. Хочется прорваться через ее личину ледяной королевы, сломать так же, как она сломала меня. — Я не ребенок. И если только ты не планируешь завалить меня домашней работой, то тебе меня не остановить. Я могу звонить тебе каждые несколько часов для проверки, если от этого тебе станет легче. Мамин рот складывается в тонкую линию розово-жемчужного цвета. — Не ты здесь устанавливаешь правила, Софи. Твое прежнее поведение отныне недопустимо. Если ты хоть на шаг переступишь черту, то снова отправишься в Центр. Так и будет, клянусь. К таким угрозам я готовилась. Старалась просчитать все ситуации, что мама могла бы мне предъявить, потому что только так я смогу оставаться на шаг впереди нее. — Через несколько месяцев у тебя больше не будет такой возможности, — заявляю я. — Как только мне исполнится восемнадцать, ты не сможешь принимать за меня решения по поводу лечения. Независимо от того, что я, по-твоему, сделала. — Пока ты живешь в моем доме, ты будешь следовать моим правилам, восемнадцать тебе или нет, — говорит мама. — Попытаешься отправить меня в Центр — и я уеду. Выйду за дверь и больше никогда не вернусь. — Не смей мне угрожать. — Это не угроза. Это правда. — Отвожу от нее взгляд, от ее трясущихся рук, она словно разрывается между тем, чтобы удержать меня или разорвать в клочья. — Я устала. Пойду в свою комнату. На этот раз она даже не пытается меня остановить. Мне вечность запрещали запирать дверь комнаты, поэтому я придвигаю к ней кресло. Мне слышно, как мама поднимается по лестнице и набирает в ванну воду. Скидываю с кровати одежду, а потом и простынь, одеяла и подушки. С третьей попытки переворачиваю матрас, ноги трясет от усилий. Наконец мне это удается, пускай и с одышкой и протестующей болью в спине. Переступаю через гору одеял и прочего и вынимаю из сумки блокнот. Между его страниц покоятся отдельные листы, и я вытряхиваю их на матрас, после чего беру со стола стикеры и маркеры. Чтобы все записать, требуется несколько минут. У меня не много информации — пока что. Но к тому времени как я заканчиваю, вся нижняя часть матраса становится доской с доказательствами, самодельным подобием тех, что висят в полицейских участках. Фотография Мины, сделанная в предпоследний год школы, подписана «ЖЕРТВА», а единственное фото Кайла, которое у меня нашлось, — «ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ». Старая фотография с вечеринки девятиклассников, на которую мы пошли всей компашкой. Мина, Эмбер и я стоим в стороне и смеемся, Кайла и Адама обрезало, а Коди неодобрительно смотрит на все действо. Мы молоды, счастливы. Я счастлива. Та девушка на фотографии и понятия не имеет, во что превратится ее жизнь буквально через несколько месяцев. Обвожу Кайла в круг и двигаюсь дальше. В стороне от фотографии прикрепляю список, и вопрос номер один в нем: НАД КАКОЙ ИСТОРИЕЙ РАБОТАЛА МИНА? Чуть мельче добавляю: Убийца сказал «Я предупреждал тебя». Угрозы были и прежде? Она кому-нибудь рассказывала? Смотрю на все некоторое время, чтобы отпечаталось в голове, прежде чем укладываю матрас обратно и застилаю кровать. Выглядываю в коридор, проверяя, в ванной ли еще мама. Тогда я хватаю радиотелефон, — завтра спрошу, позволен ли мне мобильный, — и уношу его в спальню. Я набираю номер; три гудка, потом берут трубку. — Алло? — раздается радостный голос. — Это я. Я вернулась. Нам надо встретиться. 12 ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД (СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ) Спустя несколько дней, проведенных в Центре, реальность накрывает меня: Мина мертва. Ее убийца на свободе. А меня никто не слушает. Более бессмысленного в моей жизни еще не происходило. Так что я сижу в своей комнате на тесной кроватке с синтетическим постельным бельем. Хожу на групповые сеансы и пребываю в молчании. Сижу в кресле в кабинете доктора Чарльз, опустив руки на колени и смотря прямо вперед, пока она ждет. Ничего не говорю. Едва ли могу даже думать. В конце своей первой недели пишу Треву письмо. Мольба, судорожный монолог правды. Все, что мне так давно хотелось сказать. Оно возвращается нераспечатанным. Именно тогда я понимаю, что осталась совсем одна. Не осталось никого, кто мне верит. Теперь я заставляю себя вспоминать, повторять каждую секунду той роковой ночи. Обдумываю возможных подозреваемых и мотивы, одновременно логичные и нелепые. В голове крутится одно-единственное предложение, бесконечная петля слов, сказанных им ровно перед тем, как застрелить ее: Я предупреждал тебя. Я предупреждал тебя. Я предупреждал тебя. Они толкают меня вперед, час за часом. Я так и не разговариваю с доктором Чарльз. Слишком занята планированием. На пятнадцатый день моего пребывания в Центре родителей вызвали на первый родительский день. Папа обнимает меня своими крепкими руками. От него пахнет Олд Спайсом и зубной пастой, и на секунду я позволяю этой привычности успокоить меня. А потом я вспоминаю, как он заталкивал меня в машину. Его взгляд, когда я просила поверить мне. Я напрягаюсь и отстраняюсь. После всего случившегося мама даже не пытается обнять меня. Родители сидят на кушетке, вынудив меня устроиться на противном кожаном кресле в углу. Я благодарна доктору Чарльз, что не заставляет меня сесть между ними. — Я пригласила вас пораньше, — говорит доктор Чарльз. — Потому что я думаю, что у Софи некоторые сложности с самовыражением. Мама взглядом прибивает меня к креслу. — Устраиваешь проблемы? Я в ответ качаю головой. — Ответь как полагается, Софи Грейс. Доктор Чарльз удивленно выгибает брови, когда я отвечаю, медленно и четко: — Я не в настроении для разговоров. Родители уезжают раздраженными, мы едва ли поговорили друг с другом.