Катарина ощущала, как на нее смотрят. Тот старик. Он не так уж и стар, с толку сбивают седина и морщины, но вот глаза у него молодые, и в них читается крайняя степень неодобрения. Он явно не рад, что Катарина заговорила, ибо теперь не получится оградиться чудесным незнанием. Он думает, верно, что лучше было бы ей утонуть. От мертвецов пользы, если подумать, много больше, чем от сомнительного свойства королев. Кайден, конечно, расстроился бы, но вряд ли стал бы горевать слишком долго. Он чересчур живой, на ветер похож, столь же непоседливый. Сегодня юг, а завтра север. И у юбки Катарины он точно не задержится, разве что ненадолго, пока не утолит собственное любопытство. Мысли были чужими. И правильными. А потому Катарина отвернулась, чтобы не видеть этого человека и его взгляда. Великое умение, крайне полезное при жизни во дворце. Она присела, благо в саду имелась лавка, и сосредоточила внимание на пыльном цветке шиповника. Белые, опаленные солнцем лепестки почти исчерпали срок своей жизни. Достаточно дохнуть посильнее, и они облетят. Но Катарина прикоснулась к цветку осторожно. Она знала цену мгновения. – Когда-то давно, когда мир принадлежал богам, Гоибниу только-только разжигал свой волшебный горн, а юный Луг собирал солнечный свет, чтобы сплести сети и небесную лодку. Тогда земли были необъятны, леса и реки обильны… Катарина прикрыла глаза. Пусть это будет сказкой. Далекой. Страшной. Но главное, что речь в ней не будет идти о Катарине. – И так возникли Туата де Даннан, дети богини Дану, столь же свирепой, сколь и милостивой. Были изгнаны они после поражения Иаборна, сына Немеда, и не осталось им места за столом средь богов и героев. И ушел он, обиженный несправедливостью, ибо лживыми словами опорочен был Иаборн и обманом лишен той силы, что горела в его крови. А следом ушли и те, кто клялся ему своей жизнью и душой. Оказавшись за порогом дома богов, взял Иаборн меч Нуаду, и взмахнул им, и сказал слова, которые не должны были быть произнесены, но гнев его был столь велик, что не сумел сын Немеда совладать с ним. Тогда-то и отделился мир нижний от верхнего. И верхний остался богам, а нижний – иным созданиям, во многих из которых текла божественная кровь. Так боги отделились от людей. Она слышала эту историю. Или другую, но весьма похожую, отличную лишь именами людей ли, нелюдей… не так важно. Но голос Кайдена успокаивал. – Иаборн привел детей Дану на далекий берег, где жили люди, но люди эти были дики. Они не знали огня и ели сырое мясо. Они выносили детей к морю, ибо скудные земли не способны были прокормить всех. Туата де Дананн научили их всему. Они делились знаниями столь щедро, что вскоре люди превзошли наставников и в искусстве волхвования, и в языках, и в знаниях имен предвечных. И ни к чему хорошему это не привело. Катарина знает. И позволяет себе слегка склонить голову. А на ладонь падает первый лепесток. Вот так… время уходит. Для всех. Для цветов ли, для людей, боги и те не вечны… – Долго правили Туата де Дананн, и были те времена славны, ибо не осталось на благословенных землях никого, кто был бы голоден, – всех кормил чудесный котел Дагды. Копье Луга поражало холод, и зима не смела подступить к берегам вечной Благодати. Меч Нуаду хранил покой, ибо даже демоны-фоморы в ярости своей, напрочь лишающей разума, не решались напасть на тех, кто хранил божественную силу. Но важнее всего было четвертое сокровище, похищенное сыном Немеда, – камень Фаль, который начинал кричать, когда его брал в руки истинный король. Он рядом стоит, почти непозволительно близко. И кажется отрешенным, будто сам увлекся древней этой историей. – Однако не всем была по душе сила, что обрели Туата де Дананн. Не единожды люди, обманом ли, силой ли, пытались сокрушить их, но всякий раз терпели поражение. Пока не пришли с края мира лодки фоморов, в которых сидели люди, назвавшие себя сыновьями Миля. Они поведали удивительные вещи о том, что извечная война между богами и фоморами завершена, что ныне наступил мир и древние враги славят друг друга, поднимая кубки с вересковым медом. И прекрасная Эйне невозбранно гуляет по всем землям. Они сказали, что лишь дети богини Дану, укрыв себя от мира, остались глухи и слепы к переменам. Тяжелый шмель опустился на цветок, чтобы тотчас подняться с разочарованным гудением. А на юбку Катарины посыпались иссыхающие лепестки. – И тогда велел король собрать всех на пир во славу богов и великого примирения, – Кайден положил руки на рукояти клинков. – И каждому гости поднесли чашу, что была украшена желтыми камнями, яркими, будто само солнце. Мед в ней не иссякал. И вскоре хмель затуманил разум. Люди уснули, а когда проснулись, вновь праздновали… и вновь… и праздник длился девять дней и девять ночей, пока не закричал юный сын короля, падая на колени, а из разодранного его живота хлынули твари вида столь отвратительного, что многие герои застыли в ужасе. Гости же вскочили и обнажили мечи, а люди… люди подчинились вдруг воле их, будто и не было кровных уз, что связывали их с племенем детей Дану. Лепестки на ощупь казались сухими и совершенно лишенными жизни. – Тогда-то и зарыдал камень Фаль, ибо один за другим, словно стебли сухой осоки, падали те, в ком текла королевская кровь, а тела их становились пищей для тварей. Сыновья же Миля воздели над головой руки и призвали воду. Но та вода не была живой водой ручьев или соленой кровью моря. Эта была мертвая вода, отравленная многими душами, которых пожирали твари фоморов, и послушная лишь им. И понял тогда Последний из рода Королей, что не выиграть ему этой битвы, ибо с водой поднимались новые и новые сыновья Миля. И казалось, что несть им числа. Тогда поднял он очи к небесам и взмолился той, которую всегда почитал, умоляя спасти последних из детей своих, укрыть их незримым пологом. А чтобы исполнить клятву, взял он меч Нуаду и пронзил свое сердце. Красиво, наверное. Во всяком случае, героично. – Столь велики были гнев и отчаяние его, что вновь вырвались на свободу запертые слова, пусть и не были произнесены они, но все одно прозвучали, разделяя миры. Твари остались в мире яви, а дети Дану ушли в иной, который некоторые называют миром тени, хотя это и не совсем верно. – А болотники? – Порождения фоморов, демонов иного мира, сожравших в своем все живое и мучимых голодом, который невозможно утолить. К счастью, мир, многажды разделенный, стал недоступен им. В нем, пусть и магическом, но излишне тварном, плотном, сложно оставаться как богам, так и фоморам. Им нужно вместилище, но их присутствие разрушает это вместилище. – А… дети Дану? – Они иногда возвращаются. – Чтобы найти дурочку, которая поверит в сказку о большой любви и спустится в мир теней. Она и вправду будет любить, согревая их этой любовью и своей душой. Только надолго ее не хватит, – сказала Джио, и эти слова заставили Катарину очнуться. Своевременное предупреждение. – В твоих словах есть правда, – согласился Кайден. – Моя мать ушла за моим отцом. И он берег ее, как берегут редкостный цветок, ибо любовь ее позволяла ощутить себя живым. Там, внизу, все немного иначе. Я и сам не понимал этого, пока мне не позволено было подняться. Когда моя мать ушла, отец отослал меня. Он оставил людям богатые дары, чтобы приняли меня. Он… таким, как он, сложно оставаться здесь надолго, так же как и людям невыносимо быть в мире нижнем. Но мы ведь не о том, верно? На деле никто точно не знает, откуда появились болотники, ибо возникали они то в одном, то в другом месте, и всякий раз, стоило пропустить заразу, место это превращалось в пустыню. Они хуже чумы, ибо и после чумы остаются выжившие, не говоря уже о животных и травах, а после болотников остается лишь болото. Мертвое. Гнилое. Чудесно. Катарина вспомнила про то болото, в котором исчез труп. И вздрогнула. Показалось ненадолго, что по ногам потянуло ледяным ветром. Правда, холод тотчас сменился жарой. – Их пытались изучать, надеясь, что, как со многими иными, которые выходят в мир людей, получится заключить договор. Однако, несмотря на весь свой разум, болотники не желали ограничивать себя какими-либо правилами. Они полагают именно себя потомками истинных богов, а весь мир – охотничьими угодьями. – Какие они? – Этого никто не знает, – Кайден развел руками. – Многие сходятся на том, что истинного обличья болотники в мире тварном не имеют. – Как это? – Катарине доводилось читать многие книги о существах реальных и вымышленных, удивительных, пугающих, отталкивающих, но о болотниках в них не было ни слова. – Дело в том, что народ их, если можно выразиться подобным образом, имеет весьма интересное устройство. Кайден убрал руки с клинков, чтобы сцепить их за спиной. Он приподнялся на цыпочки, и опустился, и вновь приподнялся, будто намереваясь совершить прыжок и примеряясь к нему. – На вершине стоит королева… не такая, как вы, – он слегка склонил голову. – Иные называют ее маткой, наподобие той, что правит пчелиным ульем или же муравьями. В целом сходство имеется, и немалое. Именно матка плодит сущности, которые подселяет в человеческие тела, позволяя им развиваться и решая, во что именно они разовьются. Кому-то будет позволено сохранить тело внешне нетронутым, и личинка просто сожрет душу, а кто-то лишится и плоти, выпуская в мир чудовище столь же сильное, сколь и неуязвимое. Недаром легенда утверждает, что кожу сыновей Миля не способны пронзить ни стрелы, ни копья, ни даже пращи. Лишь магия огня способна заставить их отступить. Но, к счастью, подобные твари, именуемые воинами, не отличаются умом. Они способны нападать, убивать, много жрут и тянут немало силы, но при всем том весьма ограниченны. И королеве приходится держать их под плотным контролем, а это далеко не всегда получается. Звучало донельзя… мерзко. Настолько мерзко, что Катарину передернуло: – И вы полагаете, что они… здесь? – Я почти уверен, что они здесь. – В доме, – уточнила она. – Возможно, – Кайден вновь перетек на цыпочки и так замер. – Болот стало больше. Они расползлись и появились даже там, где еще недавно о них и не слышали. А болота нужны для нормального развития личинок. Это с одной стороны. С другой – люди пропадали и раньше. – Совпадение? – Катарина огляделась. Сад был тихим и каким-то… изменившимся? Или это изменилось отношение Катарины к нему? И теперь заросли шиповника и терна не вдохновляли. Она видела не цветы, а их угасание, пыль на зеленой листве, неряшливость травы. Неустроенность места. – Возможно. Ей пришлось связываться с разбойниками, а болотники, пусть и умеют договариваться с людьми, крайне того не любят. Из-за зарослей выглядывал дом, далекий, белый и мрачный. – Будь у нее свои големы, она использовала бы их. – Или нет, – Дуглас отмахнулся от осы, кружившейся над его головой. – Они ведь и вправду туповаты. Кто-то из каравана мог бы и уйти. Или след бы оставили. С разбойниками проще, заодно нашлось кого повесить, когда вопросы задавать стали. Катарина согласилась, что и вправду это неплохой аргумент. А Кайден перетек на пятки и сказал: – Есть еще тело той женщины. Из пруда. Оно и вправду лежит с осени, стало быть, прибыла она не так давно… если считать, что королева здесь одна. Кайден смотрел на женщину, которая задумалась, и ему нестерпимо хотелось заглянуть в мысли ее, убедиться, что нашлось в них место и самому Кайдену. Дуглас неодобрительно нахмурился. А Катарина поднялась и спросила: – Хорошо. Что делать нам? И ответ у Кайдена имелся: – Оставаться здесь. И вести себя так, будто ничего особого не происходит. Он сам себя ненавидел за эти слова, ибо вся его сущность кричала, что Катарине стоит уехать. Возможно, на самый край мира. Возможно, еще дальше. Он увел бы ее в мир теней, позволил бы спуститься на самое дно его, туда, где у вод Мертвой реки горят костры заблудших душ. Он напоил бы ее черной водой, что дала бы сил оставаться внизу, куда болотникам точно нет хода. А потом… потом, возможно, и сам остался бы. И глядишь, им нашлось бы место за столом, который столь велик, что стоит на семи радугах, и волшебный котел Дагды наполняет полупрозрачные блюда яствами, вкус которых похож на пепел. Там играет музыка, которая человеческому уху кажется скрипом старых досок под ногой. Там танцуют безумные танцы, силясь в вечном кружении избавиться от треклятой памяти, что говорит, будто прежде все было иначе. Но там ей не верят, ибо тогда благословенные холмы из места вечных грез станут тюрьмой. Нет. Кайден тряхнул головой. Он сумеет защитить ее и здесь. У него хватило сил посмотреть в глаза Катарине и сказать: – Королева молода, но при том осторожна. Или немолода и имеет уже опыт, и оттого вдвойне осторожна. Заподозрив, что мы догадываемся о ее присутствии, она уйдет. Возможно, если воины все-таки имеются, она устроит нападение, позволив уничтожить их и увериться, что проблема решена. А болотники… они и вправду хорошие воины. И много крови прольется, ибо в некоторых местах болота подобрались вплотную к городским окраинам. Там, среди бедняков, големам хватит сладкой плоти, а противостоять им… Кайдена передернуло от мысли, во что выльется эта схватка. – Мы должны вычислить ее. И уничтожить. Королева не просто плодит этих тварей. Она их объединяет. Питает своей силой. И без этой силы свита просто исчезнет, а големы не сумеют подняться или же значительно ослабнут. Катарина, подумав, кивнула. И коснулась пальцами подбородка. Она вновь думала. Согласится ли? Ни одна из тех женщин, которых Кайден знал прежде, не согласилась бы.