Глава 30 Джио вытащила платье из плотного гладкого шелка. Темно-лиловое, в вечернем свете оно казалось почти черным. Бледное кружево лишь подчеркивало этот глубокий мрачный цвет. Волосы Катарина заплела в косу. А ее перевила длинной нитью жемчуга. Жемчуг – вполне приличный камень для вдовы. Пальцы ненадолго задержались на бусинах. Его принес Генрих. Просто в кармане. Он был слегка пьян, впрочем, вовсе трезвым Катарина его и не помнила. А тот вечер… огонь в камине. Охотничьи псы, что норовили улечься поближе и Катарину подпускать к огню не желали. Они рычали и скалились, а у нее не хватало смелости прогнать собак. Генрих же… Несмотря на слабость, он охоту любил. И выезжал, пусть даже в паланкине. Так что собаки, с его точки зрения, были много полезней бесплодной жены. Тогда они заволновались, бросились к хозяину, выпрашивая ласку. А он смеялся, не пытаясь увернуться. И к ней подошел, пахнущий мясом, дымом, вином и собаками. – На вот, – Генрих швырнул горсть, которая упала на руки Катарины, чтобы едва не выскользнуть. – Купцы подарили… Почти три сотни жемчужин, одинаково крупных, похожих друг на друга, словно родные сестры. И страшно подумать, сколько стоили они. Если продать, хватит ли этих денег, чтобы устроиться в колониях? Или даже дальше. Должно же что-то быть и за колониями? Жемчуг следовало бы вернуть, но… Джон не принял. Драгоценности короны забрал по описи, и это было верно, а вот жемчуг остался Катарине. И ей вдруг показалось нечестным бросать его. Тем более что в описи эта нить не значилась, да и клейма не имела. – Я готова, – она поднялась и бросила взгляд в зеркало, убеждаясь, что выглядит достойно. Горели камни. И свечи тоже. Откуда только взялись? Им нашлось место на серебре канделябров, которые сияли, будто новые. И рыжие огоньки отражались в белизне фарфора. – Я взяла на себя смелость заняться домом, – тетушка Лу, явно оправившись от потери, заняла место по левую руку Катарины, а вот Джио привычно опустилась по правую, оказавшись аккурат напротив тетушки. И табличку с именем Гевина подвинула. – Благодарю, – спокойно ответила Катарина. А если она? Вот эта пухлая женщина, которая возила ее на странный пикник. И там, на краю обрыва, едва не показала истинное лицо. Она ведь догадывается, что Катарина вовсе не та, за кого себя выдает. Или не догадывается, а знает точно? – Ты очень бледна. Заболела? – Самую малость. Высокий кружевной воротник прикрывал шею. … Там, в Королевской башне, палач, заикаясь и краснея, с трудом подбирая нужные слова, просил не надевать в тот самый день подобных платьев, ибо кружева коварны. Вязкие они. И клинок держат. А ведь так важно отсечь голову с первого удара. Катарина тронула колючий край. – Простыла, – тетушка всплеснула руками. – Тебе немедленно нужно возвращаться… А ведь ей совершенно невыгодно убивать Катарину, ведь тогда и состояние ее отойдет короне. Вот если бы она вышла замуж, тогда у мужа был бы небольшой шанс опротестовать. Совсем крохотный, ибо королевские суды далеко не так справедливы, как это представляется народу. А вот если бы и замуж, и ребенок… – Лечь в постель и лежать. Деточка, нельзя так беспечно относиться к своему здоровью. – Это не простуда. – Катарина понюхала острый суп, который подала Джио, перехватив блюдо из рук служанки. Заметила ли та, что сперва Джио понюхала это вот варево? И если заметила, то что подумала? Впрочем, какая разница, что думают слуги. – Небольшая хандра. – Ах, деточка, какая хандра в твои-то годы, – тетушка откинулась на стуле. Она к супу не притронулась, а ведь тот был вовсе даже не плох, разве что несколько островат. …В Королевскую башню доставляли еду с королевской же кухни, во всяком случае, Катарине, ибо пока фарс, названный отчего-то судом, не был завершен, она по-прежнему была королевой. Даже там. – Это все из-за женской слабости. – Тетушка отодвинула суп, но отдала должное перепелам в кисло-сладком соусе. Мелкие тушки украшали вяленые ягоды клюквы, которые издали казались Катарине каплями крови. – Тебе и вправду нужен муж, и поскорее. А там и дети… дети – лучший способ отвлечься. Помню, когда появились мои мальчики… Ее взгляд затуманился, и тетушка замолчала, так и сидела, молчала, воткнув вилку в перепелиную тушку. И только когда Катарина постучала пальцем по столу, тетушка Лу встрепенулась. – Прости, девочка… о чем мы говорили? – О ваших мальчиках. Или один из них? Гевин холоден и равнодушен совершенно не по-человечески. Нет, люди тоже бывают разными, Катарина знает, но от него веет иным. – Ах… Кевин был таким проказником, таким выдумщиком. Он очень эмоциональный, и мне порой кажется, что все оттого, что Гевин равнодушен. Порой он меня саму пугает. А тебя? – Не пугает. Но к ужину Гевин не явился. И значит ли это хоть что-то? Катарина прислушалась к себе и была вынуждена признаться, что отсутствие Гевина ее ничуть не задевает. В отличие от… Она не позволила себе прикусить губу. И потянулась к жаркому. Медленно наполнила тарелку, всецело сосредоточившись на нехитром этом действии. Королевский повар во все добавлял мускатный орех, верно, оттого, что мог использовать его. И использовал, не всегда удачно. Здесь же мясо приправляли можжевеловыми ягодами, тимьяном и розмарином. Диким чесноком. И тушили в темном пиве. Генриху понравилось бы. – Чудесно. Он будет очень хорошим мужем, – тетушка неискренне заулыбалась. – Вот увидишь. Он сдержан. Спокоен. Именно то, что нужно женщине… – А Кевин? – Пожалуй, мальчик еще не готов к женитьбе, – она тяжело вздохнула. – Кто он? – Что? – Гевин. – Катарина отодвинула тарелку, не найдя в себе сил прикоснуться к еде. Она видела, как нахмурилась Джио, которая не одобряла голодовок, и Катарине тоже было неудобно, что получилось так… но бездна, еще недавно жившая в ней, исчезла. Зато появилось до боли знакомое безразличие, которое и толкало к разговору. – Он ведь не человек, верно? Или, правильнее будет сказать, не в полной мере человек? – Скорее в полной мере нечеловек, – подала голос Джио. И в полутьме глаза ее сверкнули желтым. А тетушка раздраженно поднялась. – Я не понимаю, что за… домыслы! – ее голос вдруг утонул, будто дом сделался огромным и сожрал ее. Он готов был сожрать и саму тетушку, и Катариной тоже не побрезговал бы. – Не домыслы, – Джио решительно подвинула к Катарине блюдо с овощами и приказала: – Ешь. Или окно на ночь так запру, что и муха не прорвется. Салат горчил. А капуста, верно, хранилась где-то в соломе, которая начала подпревать, и гниловатый привкус теперь привязался к капустным листам. Тонко нашинкованные, политые маслом, они совершенно не жевались. – Твой старшенький – змееныш. Правда, не знаю, оборачивается или нет, но это племя мне знакомо. – Джио откинулась на спинку стула. И взгляд ее зацепился за взгляд тетушки. – Муж знает? – Он… это все он… – тетушка Лу оттопырила губу, отчего выражение пухлого ее личика стало донельзя капризным. – Сделка… со змеем… он сказал, что это наш единственный шанс. Я же просто… я подумала… просто не хотела быть бедной… больше быть бедной… ты не знаешь, каково это – стирать свое белье в ледяной воде. Голодать, потому что ты должна и зеленщику, и бакалейщику, и мяснику, и вообще всем в округе. И все знают об этом, и пусть жалеют, но ничего не дадут в долг. В доме холодно. Порой так холодно, что вода для умывания замерзает. Говорят, это сейчас в моде – умываться ледяной водой. Горячей не бывает вовсе, потому что дров для камина нет. И я выхожу в парк. Гулять. Но все в округе знают, что леди Терринтон собирает хворост, что если она наберет его достаточно, быть может, не замерзнет в пустом огромном доме, который тоже вот-вот заберут за долги. Она всхлипнула и закрыла лицо руками. – Я выходила замуж, зная, что мой избранник небогат, но я не знала, что корабль, в который он вложил все, затонет. И что долги повиснут на нашей шее… он пил и пил, а я… я чувствовала себя настолько беспомощной, что всерьез задумывалась, не повеситься ли мне. Останавливало, пожалуй, лишь то, что я понятия не имела, достану ли до крюка, на котором люстра держится… держалась… до того, как ее продали. И выдержат ли меня гнилые простыни. А потом… он пришел… такой возбужденный, такой… он привел человека, что назвался доктором. И тот был… да был таким, что… мне стало страшно. Плечи тетушки Лу мелко вздрагивали. А Джио смотрела. Просто смотрела. Но и Катарине, сидевшей рядом, было неуютно от внимательного этого взгляда. – Он… он осмотрел меня. И сказал, что я плохо питаюсь, что это неправильно, ведь для того, чтобы родились здоровые дети, и женщина должна быть здорова. А я на грани истощения. Он дал какое-то зелье, от которого я уснула, когда же проснулась, то все вдруг переменилось. Наши долги исчезли. А в доме появились женщины, которые этот дом убрали. И дрова. И еда… разная еда… много мяса. И фрукты. И даже цукаты, которых я до того не пробовала. А тот человек заглянул вновь через неделю и сказал, что выгляжу я лучше, но нужно больше гулять. И я стала гулять. Со мной гуляли две девушки, которые смотрели, чтобы… – ее лицо скривилось, – я достаточно хорошо гуляла… каждый день… и в дождь, и когда ветер, ведь одежда тоже появилась… когда мой живот стал расти, тот же человек принес масло и велел втирать в кожу, чтобы не появились растяжки. Мне бы понять, что все не так просто, мне бы… – Слезы поползли по белому лицу, стирая его белизну, крупные, некрасивые, как сама тетушка. – Но я… мне казалось, что все именно так, как должно. А он… мой муж… он солгал, что получил наконец страховку за корабль и ее хватило, чтобы купить новый. Что мне он не хотел говорить… правда, корабль у него действительно появился. И целых семь… когда родились дети. Их принимал тот самый человек. Я думала, что человек, но он… я так мучилась. Было больно и как-то не так… меня словно что-то заставляло ходить по комнате, когда живот сжимался, раз за разом, раз за… а он помогал, поддерживал, что-то напевал, и от песни этой сознание будто уплывало, но с ним и боль. Тетушка судорожно вздохнула. А Катарина подумала, что ей, наверное, даже жаль эту женщину. – Я родила мальчишек. Двух. И он поднес их ко мне, спросив, которого я хочу оставить. И тогда… тогда я поняла… понимаешь? – Нет, – тихо ответила Катарина. – А ты – нелюдь? – обратилась она к Джио. – Да. – Скажи ей, – тетушка обессиленно упала на стул и закрыла глаза. – Объясни. Пожалуйста. – Змеиный народ давно покинул земли Дану, расселившись по многим иным. Они в целом безопасны, хотя еще те засранцы. Ловко притворяются людьми, но при этом лишены многих свойственных людям пороков. Хотя есть и собственные, да… так вот, беда у них одна. Дети. Змеи не терпят друг друга дольше, чем природа определила для совокупления, а когда змеиха откладывает яйцо, то дальнейшей его судьбой занимается змей. Он и прячет бесценный этот дар в самой глубокой из подвластных ему пещер, там, где вдоволь драгоценных каменьев и золота. И силы, накопленной этим золотом. И яйцо зреет, а после, когда из него вылупляется змееныш, змей подкидывает его людям. – Зачем? – Чтобы вырастили. Суть змея такова, что ребенку с ним опасно оставаться. Родная кровь не будит в них желания защитить, наоборот, змей чует конкурента. И тут не каждый способен с собой справиться. Тот был, верно, молод, вот и пошел древним путем. – Древним?