Пальцы закололо. А потом и вовсе опалило знакомой болью, которая прежде заставляла отступить, но сейчас Катарина упрямо поджала губы. Завтра или послезавтра прибудут солдаты. И тот, кто стоит над ними. И тот, кто стоит за этим человеком, тот, кто прислал Катарину в это поместье, то ли пытаясь ее убить, то ли просто желая показать, до чего непросто жить вне клетки дворца. Пускай. Нет, прочь из головы. Это будет завтра, а сегодня… сегодня солнце касается щек Катарины. И губ ее. И она делает глоток согретого воздуха, чтобы выдохнуть его на камень. И еще. И снова. Воздух раскаляется, а руки рвет болью. Будто в кипяток опустила. Или в тот самый огонь, что менял флейту. Пусть будет она… хрупкой, как Джио, и столь же прочной. Чудесной. Завораживающей. Непонятной обычным людям, но удивительно волшебной. Пусть согреется, наконец, Катарине не жаль силы. Куда ей девать? Разве что поделиться с камнем. Во рту стало солоно. Но камень принял и кровь так, будто именно ее и недоставало. Или и вправду… сила потекла легче, она уходила сквозь сеть, словно той вдруг вовсе не стало. Но нет, она была, она рвала Катарину на части, но больше это не казалось важным. Главное – успеть. Пока солнце высоко. Пока жар плавит тело. Пока она, Катарина, вовсе жива. И когда из глаз таки посыпались слезы, камень и их выпил. А затем вдруг стало легко-легко. И Катарина даже обрадовалась этой легкости, вдруг показалось, что стоит ей взобраться на подоконник, оттолкнуться и руки расправить, как она взлетит. Правда, сил хватило лишь на то, чтобы доползти до кровати. Катарина рухнула на покрывало и блаженно зажмурилась. Флейту она спрятала под подушкой. Она отдаст ее Джио потом. А пока… пока она посмотрит сон, тот самый, про небо бескрайнее, в котором Катарина парила свободно, ведь была птицей с огненными крылами. Разве не чудо? Приют прятался в той части города, в которую люди приличные старались без особой надобности не заглядывать. Здесь пахло грязью и человеческими испражнениями, что текли по открытым канавам, а порой и не текли, стояли, кисли, наполняя окрестности зловонием. Над канавами поднимались ядовитые миазмы. И глиняные, слепленные наспех стены домов не казались сколь-либо надежной защитой. Здесь было людно и суетно, а под ногами сновали крысы, вовсе не стесняясь иных обитателей этого места. Впрочем, к темному дому, что устроился близ старой городской стены, они старались не подходить. Кайден крыс понимал. Донельзя благоразумные животные. Он и сам не сразу переступил незримую черту. А стоило сделать шаг, как отчетливо хрустнула граница, почти выпустив набрякшую силой изнанку. Вот же… И как Кайден пропустил это место? Впрочем, кроме ощущений, ничего особенного в здании не было. Неновое, но заботливо подновленное. С двускатною крышей, из которой поднимались толстые кривоватые трубы. С окнами, что тускло поблескивали настоящим стеклом. С высоким порогом и бледной девицей, застывшей на этом пороге. Кайден поклонился девице. А она оскалилась. – Только попробуй, – предупредил он, коснувшись клинка, и Призрак согласно заворчал. Ему тоже не нравилось это место. И паучиха. – Где старшая? В тонких пальцах девушки плясало веретено, наматывая белесую нить паутины. – С какой стати, – она все же заговорила, слегка притапливая слова, – я должна тебе говорить? Дверь открылась, и на пороге появилась еще одна паучиха. И еще одна. И… сколько их скрывалось там, внутри дома? Призрак притих, а Тьма зашевелилась, намекая, что твари опасны, пусть и молоды, пусть яд их не вошел в полную силу. – С той, что, если не скажешь, я просто спалю это место. И вас вместе с ним. – А сумеешь? – веретено замерло в верхней точке, а девушка пригнулась, и в этот момент стало очевидно, сколь мало в ней осталось человеческого. Раздвинулись руки, натянулось платье на спине, и под тканью что-то завозилось, задвигалось. – Попробую, – Кайден обнажил оба клинка. – Или нет. Или просто шагну и сломаю стену, а затем позову сюда тварей с изнанки. Может, и отобьетесь, но ведь многие полягут, так? Девица зашипела. – Не стоит, Марьяна, – этот мягкий голос разом успокоил паучих. – Сколько раз я говорила тебе, что следует проявлять большую сдержанность. Мы рады принимать того, кто помнит вкус Мертвой воды. Она была красива, леди Тирби, в девичестве Болрстоп, последняя из славного некогда рода. Она была настолько красива, что Кайдену пришлось потереть глаза, избавляясь от наваждения. – Не стоит, леди. – Простите, – она улыбнулась, показывая, что все – не более чем случайность. И не стоит обижаться. – Порой мне сложно это контролировать. – До сих пор у вас неплохо получалось. Она смотрелась чуждо в этом месте. Соболя на плечах. Сложная прическа, украшенная парой черепаховых гребней. Жемчужная нить на шее. И перстни на пальцах. Паучихи любят украшения, но не все, а лишь те, которые кажутся им в достаточной мере совершенными. – Прошу войти в мой дом. – Воздержусь. Она покачала головой и сказала: – Клянусь своей кровью и своей силой, что не причиню тебе вреда, сын Феанора и тот, кто был изгнан. – Я не был изгнан. – Разве? – губы слегка дрогнули. – Неважно. Ни я, ни кто бы то ни было из тех, что обитает в доме моем, не повредим тебе. Кайден клинки убрал. Но руки положил на пояс, показывая, что извлечь их не так и долго. – А если какая-то из моих дочерей приглянется, мы будем только рады… – Нет. – Разве они не достаточно хороши? – Они прекрасны, – подниматься по ступеням под жадными взглядами молодых паучих, которых леди Тирби благоразумно не выпускала в город, было несколько… неприятно. Или наоборот? Разве может быть неприятен искренний восторг? И радость. И… от этого наваждения избавила Тьма. Она была в достаточной мере ревнива, чтобы не допустить соперниц. Тьма сама желала морочить хозяину голову. – Тогда в чем же дело? – Я выбрал ту, с которой разделю жизнь. – Даже так? – леди Тирби в нарушение человеческих правил вошла в дом после Кайдена. – В таком случае пусть огонь ее души горит ярко. Она слегка поклонилась. Да и прозвучало вполне… искренне? Пожалуй. Кайден отвесил ответный поклон. А паучихи отступили, повинуясь беззвучному приказу старшей. Но все же смотрели по-прежнему заинтересованно, хотя и не рисковали приближаться. Глава 35 В доме… в доме пахло свежестью. Такой себе аромат недавно отгремевшей грозы, когда в кудрях леса запутались ветер и вода, когда ненадолго исчезает вонь камня и города, а мир замирает, будто вот-вот очнется, оживет, как было это в незапамятные времена. И светло. Снаружи окна казались маленькими и мутными, но света сквозь них проникало изрядно, хватило, чтобы осветить и длинный стол, на который спешно, хоть и без суеты, выставляли угощение, и открытое жерло камина, и лавки, и девочек, что замерли на этих лавках. – У вас… большая семья. – Надеюсь, это не станет камнем преткновения? – осведомилась леди Тирби, роняя меха, которым, впрочем, не позволено было коснуться пола. Заботливые руки подхватили и унесли. Другие расправили косы, которых было четыре по старому обычаю. Третьи поднесли льняное полотенце с темным кругом хлеба.