Тонкие пальцы его уперлись в виски. Рот приоткрылся, и на нижней губе вспух пузырь слюны, на что лорд Тирби не обратил ни малейшего внимания. Теперь опутывавшая его магия стала ощущаться явственее. И Кайден поморщился: надо же было так ошибиться. И ведь главное, что встречались они не единожды. Как можно было не заметить такое? – Знаете, мне кажется, она и вправду очень достойная женщина, – он обошел наместника, надеясь, что никак не потревожил то создание, которое замерло, будто поджидая, совершит ли Кайден ошибку. Оно походило на паука, если бы там, на изнанке, водились пауки. – Всегда ею восхищался. – Да, да, – поспешно согласился лорд Тирби. – Все ею восхищаются. – Несомненно. Паук почти воплотился. Может, в этом и дело? Их встречи проходили на мужской половине, где магии почти нет, и тварь сидела тихо. А Кайден не слишком приглядывался. Ему ведь не нравился этот человек. Категорически. Впрочем, он не нравился ему и сейчас. – Она много делает для города… и для людей… – Да, да… этот ее приют… – Какой? Лорд моргнул, а тварь зашевелилась. Осторожней, они опасны. И весьма чувствительны. И разумом обладают, пусть и совершенно иного толка. – Я бы хотел сделать пожертвование на благое дело. Но хотелось бы знать… – Для девочек, – наместник ожил. – Знаете, она всегда была так внимательна к сиротам… даже из простонародья, хотя этого я, честно говоря, не понимаю. К нему возвращалась прежняя маска. – Но если Эмилии хочется, то пускай… правда, она жаловалась, что дом, где приют разместился, стал тесен. Да и город – не лучшее место для детей. Кайден слушал. И кивал. Осматривался, подмечая натянутые нити чужих заклятий. Всю комнату заплела, кружевница… и ведь хитрая тварь… но секретаря стоило убрать раньше. На день или два… ей было бы несложно. Почему промедлила? – Признаться, она меня этими просьбами утомила. Я и сказал, мол, найдешь подходящий особняк, я и куплю… – Нашла? – Где там, – наместник хохотнул. – Тут же все более-менее приличные дома при хозяевах. Кроме того, который старой Норрингем принадлежал. Я подумывал его купить, но старуха постаралась составить такое завещание, что не обойти. Так я Эмилии и сказал, что хозяин нужен, что пока наследница в права не вступит, то и делать нечего. – Расстроилась? – Несказанно. Она очень к девочкам этим привязалась, да… а что мы здесь делаем? – Вашу жену ждем. – Зачем? – Жертвовать на приют. – А… да, конечно, глупость неимоверная, но женщина должна чем-то заниматься. Ей скучно… пусть себе… я вот что подумал. Вам стоит с ней познакомиться поближе, – и на губах наместника появилась совершенно безумная улыбка. – Вы понравитесь друг другу. В этом Кайден очень сомневался. Катарина взяла в руки камень. Пальцы гладили нефрит, уговаривая его поддаться, но сегодня, верно, день оказался не тем, и камень не слушался. – Пожалуйста, – тихо попросила она, поднеся уродливый еще пока инструмент, вовсе на инструмент даже не похожий, к губам. – Мне очень надо. Сила была, там, внутри, скованная чужими чарами, связанная, годная лишь для одного – передать ее детям. Где-то за стеной нервно расхаживала Джио, которой тоже было беспокойно. И тот факт, что Гевин остался в доме, ничуть не унимал ее беспокойства. Она то и дело останавливалась. Вздыхала. И мешала сосредоточиться. Или не она, но сам дом, который вдруг очнулся и заскрипел на разные голоса, жалуясь сразу и на всех. На мага, который не унимался. Он спустился ниже, к самому основанию, силясь его выправить. И сила его уходила в дом, мешая вернуться к блаженному сну. На прислугу, которой стало больше, чем хотелось бы. И вместе с тем – на пыль и грязь, на запустение, на то, что никому-то нет до него дела. – Девонька? – Я здесь, – Катарина привычно устроилась на подоконнике. Она не стала брать ни альбом, ни инструмент, подозревая, что руки ее за пять лет успели отвыкнуть, но вот камень прижала к груди. – Все хорошо. – Ясно, – Джио заглянула в комнату, но входить не стала. – Он тебе нравится? – неправильный вопрос, но если разговор прервется, то Катарина останется одна со своей беспомощностью, от которой она устала не меньше, чем дом от пустоты. – Кто? – Ты знаешь. – Змееныш… С ним будет непросто. – Ты говорила… – Ты человек, – Джио пожала плечами, будто этот факт что-то да объяснял. – Тебя он станет беречь. – Почему? – Змей же. Они знают, что не способны на чувства, на те, которые выражают дружбу и любовь, привязанность. И потому держатся правил. Станешь женой – будет беречь. В какой-то мере. – Но если будет выгодно, откажется? – Не сразу, но… – Зачем мне такой ненадежный муж? – Катарина прижала камень к груди, она ощущала его холод сквозь ткань платья и нижнюю рубашку. – Другие не лучше. – Даже Кайден? – А он тебе предлагал замужество? – Нет, – вынуждена была признать Катарина. – Если предложит, подумай. В нем кровь горит. Он не способен усидеть на одном месте. И это вечное движение может утомлять… но да, он тебя не бросит. Даже когда сама захочешь уйти, все одно не бросит. Он начнет войну, пожелай кто-то причинить тебе вред. Или если он решит, что тебе желают навредить. Он не остановится перед убийством, напротив, для него человеческая жизнь означает не больше, чем для змея. Но в отличие от змея дети Дану не признают правил. – А любить он способен? Не то чтобы Катарина рассчитывала. Любовь – это, кажется, не так и хорошо. Да и слишком взрослая она, чтобы рассчитывать на ту, которая сказочная, с первого взгляда и до последнего вздоха, с сердцем поющим и пониманием, что иначе и невозможно. – Способен, – Джио подошла и встала рядом. А Катарина сжалась, почему-то ей категорически не хотелось показывать неготовую еще флейту. – Только эта любовь порой страшнее ненависти. Поэтому… думай, девонька. Впервые ты можешь выбрать сама. Не ошибись. Катарина кивнула. Прикусила губу. И повторила вопрос, на который так и не получила ответа: – Он тебе нравится? Почему-то прозвучало утверждением. А Джио отступила, смутилась, чего с ней не случалось прежде, даже в тот раз, когда Катарина застала ее в своей кровати с парой любовников. Тогда Джио сказала, что зимой слишком холодно, чтобы рассчитывать, что слабое пламя камина и вправду согреет. Катарина ей даже завидовала. Она, Катарина, была слишком благоразумна, чтобы сотворить что-то этакое. – Пойду проверю кое-что… а то ведь… – она погладила стену. – А ты, лапонька, думай. Катарина кивнула. Думать она не хотела, а вот нефрит, кажется, согревался, и столь стремительно, что это было почти больно. Катарина вытащила флейту и сосредоточилась. Еще немного, и камень поплывет. Надо сосредоточиться. Забыть о солнце. И плюще. О божьей коровке, что, приземлившись на подоконник, медленно ползла вдоль трещины. О трещине этой. Или… наоборот, не забывать? Закрыть глаза. Представить Джио… и огонь, много-много огня, без которого и вправду холодно, и Катарина, побывавшая в Королевской башне, представляет, как мучителен этот холод.