– И вас это расстраивает? – Пожалуй, – Гевин обернулся и посмотрел с искренним интересом. – А вам не все равно? – Нет. – Почему? – Не знаю, – здесь было сыро и неприятно, и чем дольше Катарина находилась в этой гостиной, тем неприятней становилось, будто она заглянула куда-то, куда заглядывать совершенно не стоило бы. – Но мне вы кажетесь несчастным. – Я? – Вы. – У меня есть деньги. И дом. И вещи, которые мне нравятся. Моя коллекция невелика, но я уверен, что весьма скоро мне удастся ее увеличить. Еще я нашел женщину, которая мне подходит. И сумеет выносить дитя даже без пыльцы… – Вы… – Это заметно, Катарина, – он произнес мягко, успокаивая. – И вам не стоит опасаться. Повторюсь, я буду заботливым мужем. Почему-то это совершенно не успокаивало. …Кайдена ждали на выезде из города. Смеркалось. И то, с какой скоростью наступала ночь, заставляло его поторапливаться. Оказавшись за городской стеной, Кайден прижался к горячей конской шее. Губы сами произнесли давно заготовленную фразу, а клинок вошел в плоть, выпуская кровь. Кайден не позволил ей упасть. Капли запутались в конской гриве и впитались в шкуру. Конь всхрапнул. И тоненько заржал, принимая тьму. Жеребца было жаль, но что-то подсказывало, что следует поспешить. И Кайден завершил заклятие. Дорога под копытами поплыла, выравниваясь. И по обе стороны ее молчаливыми стражами поднялись мертвые деревья. Белесые их стволы казались мраморными, а в наплывах коры чудились чьи-то лица, донельзя уродливые, ужасающие. Копыта касались дороги беззвучно. Конь летел. – Айо, айо, – Кайден раскрутил над головой плеть, и пусть воздух она взрезала беззвучно, но ночные птицы подхватили крик. Потянули над дорогой. Айо… Он увидел, как тьма дрогнула, пропуская стрелу. И острие ее пылало зеленым пламенем, коснись такого – и сам вспыхнешь. Кайден пригнулся к шее коня. – Айо! – он коснулся Тьмы, спуская ее с привязи. И тварь, кувыркнувшись в полете, опустилась на все четыре ноги. Взвыла, счастливая близостью крови. Полетела. Вторая стрела уже неслась, спеша догнать первую. И обожженная мертвым огнем ткань мира расползалась. Взревел Призрак, норовя выйти из-под власти Кайдена, но бунт его краткий был подавлен одним прикосновением. Сам Кайден, взметнувшись, перерубил стрелу. И краткий крик ее стал музыкой. Захрипел вдруг конь. И плоть его подернулась черной дымкой, а хрип перешел в визг. И, поднявшись на дыбы, жеребец отчаянно замолотил копытами. Его боль доносилась эхом, и Кайден сделал единственное, что мог: вонзил клинок в основание шеи. Он успел соскочить за секунду до того, как конская туша рухнула на тропу. И крутанул клинок над головой, рассекая темный туман. А Тьма летела. Тьма стлалась по тропе. И, встав на след, она не собиралась сворачивать. Пронзительный вопль в кустах подсказал, что кого-то она и нашла. Но этот кто-то, верно, получивший лук и стрелы, был неважен, ведь перед Кайденом возник настоящий противник. Он был огромен. Его плечи, казалось, подпирали небосвод, оттого и горбились, опуская уродливую голову низко. И она терялась в косматой шерсти фоморского отродья. – Надо же, – собственный голос искажался разрывом и звучал, казалось, со всех сторон. Тварь дернулась. И заревела. Громкая какая… и кто это? Не северный йотун, они побольше будут, да и редко покидают ледяные холмы свои, в которых даже в летнюю жару вода замерзает от холода. И не южные тралле, которых люди называют троллями. Существа в целом мирные, пусть и не любящие беспокойства. Тварь вскинула руки, норовя вцепиться в Кайдена, но тот ускользнул. Темные когти блеснули перед самым лицом. А быстра. Кривые вывернутые губы существа растянулись в уродливой улыбке, обнажая и десны, и зубы. Острые. Такими удобно не только мясо рвать, такие и кости крошат. А вот клинок Кайдена увяз в косматой шерсти, что покрывала отродье фоморов с головы до кривоватых ног. И так увяз, что Кайден едва не лишился этого клинка. «Хр-ра!» – Тварь прыгнула. А он отступил. И когда прыгнула, то отступил опять… и, вернувшись, Тьма попыталась вцепиться в ногу, но была отброшена, будто и вправду являлась пусть уродливой, но собакой. – Даже так? – Кайден теперь ступал осторожно. Его явно пытались выбить с тропы, которая дрожала натянутой струной. И менялась, как менялся мир вокруг, подсовывая то одну, то другую картину. Кто бы ни создал ловушку, он знал, что делает. Кайден коснулся загривка Тьмы, призывая клинок. И та подчинилась, как показалось, с немалою охотой. А тварь загудела. И пошла. Она спешила, точно зная, что безвременье продлится недолго, что тропа рухнет, и хорошо, если в мир яви, но ведь можно опуститься и ниже, туда, где на призрачных холмах цветет столь же призрачный вереск, и по нему гуляют заблудшие души, истосковавшиеся по теплу. А тварь, несмотря ни на что, была теплой. Живой. И стало быть, смертной. Кайден остановился. Он зацепил взгляд ее крохотных глаз. И улыбнулся, как улыбался своему отражению в водах Мертвой реки. – Ну же, – сказал он, протянув руку. – Ты ведь не хочешь меня убивать, верно? Этот дар жег грудь. И когда-то Кайден искренне думал, что он слишком мал, незначителен, чтобы была от него польза. Тварь заурчала. – Тебе страшно? И мне страшно, – его голос стлался над мертвой равниной, и тварь подалась чуть вперед. – Тебя привели сюда… Голова чуть покачнулась. Череп тяжелый. Надбровные дуги выступают вперед, а нос почти провален. И лицо покрывает мелкая белесая шерсть. Северный драугр, которого еще именуют людожором, полагая его порождением нижнего мира, а на самом деле просто тварь, появившаяся от беззаконной связи людей с фоморами. Тварь быстрая. По-своему хитрая. И вечно голодная. Кривые когти ее и железный доспех взрезают, будто гнилую ткань. И пусть паучий покрепче будет, но рисковать Кайден не собирался. – Привели и оставили. Хочешь, я отведу тебя домой? Договориться с ней не выйдет. И кто бы ни притащил драугра, – а ведь старый, вон какой вымахал, и в грязной шерсти, если присмотреться, виднеются иссохшие пальцы. Много пальцев. Одни совсем свежие, только слегка подернутые гнилью, другие истлевшие до костей. Большие и маленькие, порой вовсе крохотные. Что ж, Кайден сделает доброе дело. Правда, у него будет лишь один шанс для удара. – Иди ко мне, – сказал он ласково, сжимая рукояти клинков, покорных, как никогда прежде. – Иди… вот так, не спеша… Тварь подалась вперед, опускаясь на длинные руки. Полусогнутые ее пальцы стали опорой, плечи поднялись уродливым горбом, а голова вытянулась, обнажив единственное слабое место драугра – тонкую морщинистую шею. – Ближе… Ноздри раздались, пасть приоткрылась, и меж игловидными зубами мелькнула черная рыбина языка. – И еще ближе… Драугр заворчал. Завороженный голосом, он, казалось, позабыл, для чего явился. И выглядел спокойно. Почти безопасно. Вот тело опустилось еще ниже, будто тварь собиралась лечь на тропу. Улеглась шерсть на загривке… – И еще… – Кайден сам шагнул к зверю, стараясь двигаться плавно, текуче. Он смотрел в темные глаза и улыбался так, как не улыбался еще никому. – Мы с тобой… ты и я… Он почти успел. Почти дотянулся до косматой шерсти, вонь от которой заполонила оба жира. И вспомнилось, что драугры обожают валяться в гниющих тушах своих жертв. И что едят не сразу. И предпочитают, чтобы жертва оставалась живой как можно дольше, чему немало способствует собственная драугров слюна, которая весьма ценится целителями. Хороший получится подарок невесте. Определенно. Кайден едва не упустил мгновение, когда тварь одним легким движением перетекла вдруг, выпрямившись в полный рост. Она вскинула лапы, спеша обнять такую глупую жертву, которая не спешила спасаться бегством. Когти скользнули по лицу, так нежно и ласково вспарывая кожу, но и клинки обрушились на ветку шеи. И прошли ее насквозь. Полетела наземь голова, покатилась по тропе, а массивное тело не спешило падать. Оно стояло, покачиваясь, пока Кайден не отвесил ему пинка. Смахнув кровь, запах которой разнесся по округе, он дотянулся до головы и поднял ее. Встряхнул. Хмыкнул. Или не невесте? Хороший дар требует дара ответного. А драугровым ядом паучиха потом поделится… или… клыков две пары? Надо будет подумать хорошенько. – Ты всегда был везучим, маленький почти-брат, – этот голос пробирался сквозь сумерки, обволакивая мягким ядом. – Мне жаль.